Покер на костях
Шрифт:
Для нее все встало на свои места. Если тот, кто ей грозил, захочет убить, никто ее не спасет. Лучше промолчать.
Когда прошли пограничники и таможенники, Виктория Егоровна перекрестилась и облегченно вздохнула.
Когда поезд остановился на вокзале Города, Лариса открыла дверь вагона и вышла на платформу. Кто-то из пассажиров проходил молча, кто-то прощался. Четверка западенцев из третьего купе, прошла мимо проводницы, не прощаясь.
Лариса посмотрела им вдогонку и тихонько, одними губами, прошептала: «И не было ничего».
– Я не розумию российскои мовы, – в третий раз произнес Олесь Романчук.
И в третий раз человек, сидевший за столом напротив него скептически улыбнулся.
– И ще я вымагаю выклыкаты украинського консула, – сказал Романчук.
– Извини, брат, я не понимаю по-украински, – с сожалением сказал человек, сидящий за письменным столом.
Его лица Романчук все никак не мог разглядеть из-за света настольной лампы, бившего в глаза.
– Я!.. – снова начал Романчук.
– Ты. Именно ты и твои приятели были задержаны на территории России за участие в незаконных вооруженных формированиях. И чем скорее ты поймешь, что не в твоих интересах разыгрывать из себя недоумка…
– Я не розумию российскои мовы.
– И полгода в Надыме ты общался только по-украински? Так?
Романчук промолчал.
– Странные вы хлопцы. Поперлись воевать в чужое государство, за людей, которых, по логике, должны не особенно любить… А когда вас подставили, а вас таки подставили, вы разыгрываете из себя комсомольцев на допросе. Смысл?
– Я не…
– Знаю, ты не говоришь и не понимаешь русского языка. Тем хуже для тебя. Ты подумай лучше, борец за идею, почему я с тобой уже почти час беседую мягко и ненавязчиво, хотя мог бы применить, скажем, спецметоды. Почему?
Романчук промолчал.
– А потому, что я дожидаюсь поступления некоей информации. И вот после этого…
– Мэнэ будуть шукаты.
– Искать? Тебя? Ничего подобного. Здесь, в России, тебя никто искать не будет, потому что ты и три твоих приятеля, благополучно прошли пограничную проверку и высадились в Городе…
Человека прервал телефонный звонок.
– Да? Все точно? Без проблем? Лады, переходим к основной стадии.
Телефонная трубка легла на аппарат.
– Такие вот дела, пан Романчук. Оказывается, что в Городе ваша четверка посетила кафе, там произошла стычка. Все вы четверо задержаны как свидетели и с вас сняты свидетельские показания. Теперь уже совершенно точно вы находитесь в Украине, и если с вами там что-нибудь случится, в России искать не будут. Может, избежим излишних… э-э… неприятностей?
– Я не розумию по российськи.
– Жаль. У меня просто нет выбора. И я тебе скажу честно, то, что я с тобой разговариваю, уже есть большая ошибка. С такими, как ты нельзя говорить, как с людьми. Таких как ты нужно уничтожать.
– Я не розумию…
– Не получится, – сказал человек за столом. – И поймешь, и заговоришь.
Романчук продержался полтора часа. Потом заговорил. Как, впрочем, и остальные члены его группы. Выбора у них не было.
Человек сам кузнец своего счастья. И чтобы этого самого счастья
добиться, не нужно зарабатывать миллион или лезть на вершину горы. Достаточно просто подойти к книжному стеллажу, наклониться и отключить телефон.Я понимаю, что такая моя нелюбовь к телефонам похожа на прогрессирующую шизофрению, но ничего не могу с собой поделать. Это превращается просто в муку, когда в любой момент ты можешь услышать неприятную новость, или голос человека, которого ты никогда не собирался слушать.
Я это понял еще тогда, когда был женат и жил в доме у тещи, а с тех пор, как у меня в моей собственной квартире появился телефонный аппарат, это стало просто наваждением.
Это словно жить в коридоре. В самый неподходящий момент кто угодно может пройти и на ходу сообщить любую гадость. А у нас, творческих людей, очень тонкая и чувствительная натура. Мы не можем работать, когда нам кто-нибудь сбивает настроение. Мы должны быть окружены как минимум, тишиной и покоем.
Мои родственники это поняли. Вернее, отношение ко мне, как… Как к больному, страдающему человеку, сложилось не сразу. Вначале, в течение развода и сразу после него, меня действительно старательно обходили, боясь, не дай бог, задеть.
Потом я уехал в Одессу и вернулся через полгода… не в лучшем состоянии, чем уезжал.
В жемчужине у моря мне показалось, что можно начать новую жизнь. Я даже собрался жениться…
А потом выяснилось, что возможность новой жизни мне только показалась. Померещилась…
Я одернул себя. Не хватало только сейчас предаться печальным воспоминаниям и снова начать себя жалеть. Это запретные воспоминания.
Мне нельзя сейчас сидеть и пускать сопли. Мне нужно сейчас сесть за компьютер и решить, наконец, как именно Россия может начать войну с Украиной и что из этого выйдет. Или это Украина начнет войну с Россией.
Карту Украины я на всякий случай со стола убрал. Мне сейчас не нужны топографические подробности. Мне нужна идея. Вернее, идею вчера я уже зацепил и даже успел ей сделать первое кровопускание.
Этот вариант я для себя назвал Вторым крымским. И он был похож на первый крымский. Только почетное право начать, в нем было предоставлено татарам во главе со своим непримиримым Меджлисом.
В один прекрасный день, скорее всего в день насильной депортации крымских татар, во время митинга, грянет, скажем, взрыв на площади, среди митингующих. Или кто-нибудь стрельнет из толпы по милицейскому оцеплению. Или бросит бутылку с бензином. Или…
В общем, появятся жертвы, и можно будет смело обвинить власти в пособничестве террористам и потребовать сместить Крымское правительство. Причем, требование будет составлено в такой форме и будет содержать такие пункты, которые никто в мире не сможет выполнить.
На следующий день на улицы снова выйдут люди. И их станут, естественно, разгонять. Если их не станут разгонять, то найдется кто-то, кто опять спровоцирует столкновение. Лучше всего с кровопролитием.
Естественно, будет введено чрезвычайное положение. Потом… Потом украинские войска начнут рано ими поздно наводить порядок, потому, что все силы, озабоченные национальным возрождением и территориальной целостностью Украины, постараются принять участие в сохранении этой целостности.