Поле Куликово

– На что мне - этакий наряд?
– Анюта откинула стальную маску.

– Станешь моим оруженосцем. Не отпущу завтра ни на шаг. Копьё и щит тебе тяжеловаты, возьмёшь мой саадак и кончар - они могут пригодиться.

– Уж не надумал ли ты в поле воевать с Ордой?

– Боюсь, как бы завтра Кремль полем не стал.

– Господи!
– Она скинула шлем.
– Ты говоришь об этом так спокойно.

– Што мне, кричать? Да и кричал - не услышали.

– Хан же грамоты прислал, слово дал Москвы не трогать.

– Вот и ты, Анюта! С тех пор как Москва колотит ордынцев, она забывать стала, с кем имеет дело. Оставим это, ничего уже не переменить. В седле-то удержишься?

– Через Орду проехала с Вавилой. Да и с княгиней Олёной езживала, она у нас - отчаянная. А ты, правда, меня возьмёшь?

– Возьму. Только держись позади, за моей правой рукой, и наперёд не выскакивай... А теперь иди ко мне. Какая ты - железная и холодная. Ну, её сегодня, эту бронь!
– Он стал снимать с девушки панцирь, задул свечи...

Сколько прошло времени, Олекса не знал, но почуял близость рассвета и оборвал сон. Анюта спала на его руке, дышала ровно, едва слышно. Жалко будить, но продлить ночь не в силах самый счастливый человек. Он поцеловал её, она открыла глаза и прильнула к нему...

– Пора, Анюта...

С вечера к ним никто не толкнулся, - значит, Орда вела себя смирно. Когда вышли из терема, начальник стражи воззрился на невысокого воина в блестящем панцире рядом с боярином. Заря прорезалась на востоке, перила крыльца - влажны от росы.

– Я - в храм на часок, - сказал Олекса десятнику.
– Отряду готовиться.

Анюта шла за ним, ни о чём не спрашивая. Церковь Иоанна Лествичника была отворена, десятка три женщин, в большинстве старушки, молились перед амвоном. Седовласый священник вполголоса читал молитву, держа перед собой потёртую книгу. Олекса с трудом узнавал церковь, где он числился прихожанином - вдоль её стен, до верхнего придела, грудами лежали книги и свитки пергаментов. Приблизились к амвону, поп прервал чтение.

– Прости, батюшка, но дело - неотложное. Обвенчай нас.

Поп положил книгу на аналой и посмотрел на просителей:

– А где же - ваши невесты?

Олекса смутился и лишь теперь обнаружил, что стоит в храме перед священником, не обнажив головы, снял шлем, и стал помогать Анюте. Коса упала ей на плечи, поп улыбнулся:

– Понятно. Надень: коли венца нет - и это сгодится. Мужней жене негоже стоять непокрытой. Косу-то расплести бы надо, да уж ладно. Как звать невесту?

– Анна, - прошептала девушка.

– Родителей-то спросила?

– Сирота - она, - ответил Олекса.
– При княгине Олёне служит, и той нет.

– Понятно. Помоги мне, Олекса Дмитрич, аналой перенести.

Женщины, прервав молитвы, следили за начавшимся обрядом.

– Венчается раб Божий Олександр и раба Божия Анна...

Олекса видел, как дрожит свеча в руке Анюты, и боялся, что выпадет. Это был бы недобрый знак. Он уже хотел поддержать её руку, но поп не затягивал обряда, и когда Анюта сказала: "Да" - её рука стала твёрже. Олекса поцеловал губы жены и подумал: "Куда же я тяну её, такую слабую, в воинский отряд?"

– Дай вам Бог долгих лет и добрых детей, - услышал чьи-то напутственные слова.

За дверью церкви Анюта расплакалась и Олекса обнял её. Всё произошло быстро, буднично, что и самому стало жаль чего-то. В Успенском храме зазвонил колокол, ему откликнулась звонница в Чудовом монастыре, потом подали свои голоса Архангельский собор и Спасский монастырь, бухнуло, поплыло басовитым раскатом над головой - в церкви Иоанна Лествичника был самый могучий колокол. Колокольный хор будто славил молодых и новую жизнь, которую они несли в этот мир. Несмотря на все тревоги, бронзовый перезвон будил в душе радость, веру в собственное бессмертие и бессмертие правды, за которую он сражался. Олекса почувствовал близость Бога. Да и где же Ему быть, Всеблагому, если не среди тех, кто из последних сил защищает свою жизнь, свои дома, свободу и жизнь детей?

Дорогой сказал:

– Не годишься ты в оруженосцы, жёнушка моя. Оставлю я тебя с Ариной - тебе не привыкать за мальцами смотреть.

– Нет уж, Олекса Дмитрич! То отпускать не хотел, а повенчались - норовишь от жёнки подальше? Не от телесной слабости я, Олексаша, свечу-то едва не обронила. Женщина - я. Не поймёшь ты, сокол мой, что для женщины - венчание. А уж такое венчание...

Она не досказала, и ему захотелось обнять её покрепче, но на улице было людно.

Конники покинули двор князя Владимира, когда на Соборной площади стало собираться посольство. Анюта выехала из ворот рядом с мужем, привыкая держаться за его правой рукой. Её саврасая всё время тянулась к рослому тёмно-рыжему скакуну Олексы, стараясь куснуть, рыжий всхрапывал и потряхивал головой, вроде бы сердясь, а в скошенном фиолетово-синем глазу сквозило удовольствие. Под железной одеждой трудно было угадать женщину, опустит ещё изукрашенную образом смерти личину - отрок при своём боярине. Следом попарно ехали дружинники, остававшиеся в ту ночь на княжеском дворе. Для них, видно, не было тайной особое расположение начальника к одной из девиц, весть об их венчании приняли без удивления, как и присутствие Анюты в отряде.

У коновязей Свиблова двора не было свободных мест, лошадей привязывали к кольям, вбитым в землю. Держась десятками, воины толпились у частокола и сидели на траве.

– За подворье ни шагу!
– приказал Олекса подбежавшим десятским.
– Коней не рассёдлывать.
– Увидел за спинами конников монастырского служку.
– Где - твоё воинство, святой отец?

– Да в амбарах спит.

– Много собрал?

– Всех-то с бабами сотня будет. Арина девиц привела - то мне большое облегчение с мальцами.

– Сухари, солонину привезли?

– Привезли. На первое время хватит.

– Поднимай. Снедь раздай поровну в узлы, а после веди к Тайницкой, там ждите меня.
– И обернулся.
– Отрок, лошадей!

Анюта, державшая коней в поводу, поспешила к мужу. Подол опустел: весь город схлынул к фроловской стороне. Поскакали вверх улицами, миновали обезлюдевшие дворы князей, послышался ропот толпы у ворот. На стене, среди кольчуг и тигиляев, пестрели одежды женщин. Свернув с улицы, Олекса остановился возле деревянных житниц, где поселились ополченцы из посада, не сходя с седла, стукнул кулаком в одну из дверей. Она отворилась со скрипом, выглянула женщина в чёрном повойнике, с заплаканными глазами.

– Вавила - дома?

– Нет, боярин. С зарёй поднялся и ушёл в стрельну.

– Ты, хозяйка, живо бери мальцов и - бегом на подол, к Тайницкой башне. Скажешь там: я прислал.

Олекса толкнулся ещё в несколько дверей и всем, кого застал, повторил тот же приказ. На подворье князя Владимира он дождался, пока выйдет жена Адама с сыновьями, взял на седло младшего. Женщина заколебалась:

– Адам не велел никуда ходить.

– Пока князь правит посольство, воеводой оставлен я, и мои приказы не обсуждают. Ступай за нами, Устинья.