Поле Куликово

– От хана, што ль, послы с подарками были? Конь-то под тобой, никак, степняцкий?

– Ага, ханский конь. Да не подарен - в бою взят, - сказал Боброк.

Любопытство Белозёрского разгорелось, а Боброк и слова не прибавил. Тогда Фёдор вспомнил своего белого северного кречета, такой охотничьей птицы нет больше на свете. "Посмотрим, - сказал себе.
– Устоишь ли ты, княже, как увидишь моего охотника! Дай лишь битву закончить - расстанешься ты с конём".

Три первых ряда полка стояли, опираясь на копья, секиры и алебарды, готовые вступить в бой, другие ряды отдыхали, часть воинов ставила палатки и небольшие шатры. Транспорт полка и его тылы находились в общем лагере, разбитом между холмами у Непрядвы, лишь на части подвод привезли военное имущество и съестные припасы. Горели костры, в медных котлах варилась каша с солониной, запах варева далеко разносился в степном воздухе. Дмитрий, не державший со вчерашнего вечера крошки во рту, прищемил губами бороду, посмотрел на Белозёрского.

– Однако о пище телесной не забываете.

– Одним Святым Духом, государь, ни меча, ни булавы не поднимешь, а у моих - вон какие копья!

– Я же не в укор сказал, - Дмитрий всматривался в стоящих ратников. Длина копий в их руках нарастала от ряда к ряду: в бою позади стоящие опустят копья в промежутки между передними товарищами, и острия окажутся на одном уровне - тогда образуется сплошная колючая стена, трудно одолимая для врага. Уже в третьем ряду копья достигли длины в семь шагов, и управляться с таким оружием по силе только богатырям. В полку Белозёрских и были богатыри, рослые, крепкорукие и крепконогие - звероловы, рыбаки, бортники и лесорубы. Дмитрий залюбовался северными русскими витязями, но тут же тоска стиснула грудь - жестокая доля ждёт этих красивых ратников, на которых придётся первый натиск Орды. И хоть голод и отступил, сказал, чтобы отвлечься от мыслей:

– Покормил бы ты нас, Фёдор. Боброк вон, небось, со вчерашнего дня в седле, аж щёки ввалились. Лишимся первого воеводы - ворог голыми руками возьмёт.

– И то - верно, - обрадовался Белозёрский.
– Как раз к закуске каша да кулеш поспели.

– Да пошли за Оболенским, небось, тоже замотался. А за полком, пока трапезуем, пусть Тарусские присмотрят. И своегоо сына тоже покличь, славный у тебя молодец вырос.

Лицо князя Фёдора вспыхнуло радостью.

В княжеском шатре за линией войска отроки постелили скатерти, разложили копчёных и вяленых сигов, поставили малосольную икру в серебряных ставцах из походного княжеского погребца, принесли куски копчёной дичины, сухари и даже сотовый мёд в липовой чаше.

– Бортник принёс нынче из Ивановки, - пояснил Белозёрский.
– Деревня-то ушла за Дон, он же ратником попросился к нам. Велел я взять его да оборужить, добрый - детина.

Появился сухощавый и стройный князь Оболенский, весь в железе, скупо украшенном золотой и серебряной насечкой. Доложил государю последнюю весть от Семёна Мелика: Мамай наступает, после разгрома его головного отряда крепкой сторожей ордынцы усилили нажим на русский заслон, и заслон отходит в направлении Красного Холма.

Белозёрский позвал к трапезе и посетовал:

– Вот кулеш-то у нас нынче с вяленой сохатиной. Каб знали...

– Вы будто оправдываетесь за скудость свою, - усмехнулся Дмитрий.
– А Святослав, наш киевский предок, в походах питался лишь кониной да звериной, печённой на угольях. Да и поучение Мономаха вспомните...

– Иные времена были, государь.

– То-то, иные: не с Руси дань брали - она брала. Может, оттого, что погребцов серебряных с собой не возили?

– А голову Святослав всё же потерял...

– От предательства печенегов. Тогда ещё наши плоховато знали обычаи степи. Утром - тебе клятвы на вечную дружбу, вечером - тебе нож в спину. Орда-то на века просветила.

– Принимаясь за трапезу, покачал головой.
– Ох, богаты - вы, белозёрцы, сигами да стерлядями! Вот как Мамая побьём, закатимся к вам с Боброком порыбалить да поохотничать.

– Милости просим, государь. Мы тебя научим сёмгу улавливать на серебро - прельстительней медвежьей охоты!

– На серебро?

– Ага. Иван мой выдумал, - Белозёрский кивнул на покрасневшего юного богатыря.
– Он дарёный перстень утопил, горевал - от зазнобы подарок,- а назавтра прибегает рыбак: добыл тот перстень из огромадной белорыбицы. Вот мой Иван и смекнул. На серебряный рубль с крючком за час половину челна отборных рыб накидал, и сетей не надобно.

Дмитрий усмехнулся:

– Я думал, серебром лишь алчные людишки улавливаются.

Хозяин шатра перехватил вопросительный взгляд прислуживающего отрока и сказал:

Есть у меня бочонок хлебного зелёного вина, аж горит.

– Нет!
– обрезал Дмитрий.
– Ты мой обычай знаешь: хмельные меды и вина - после битвы, тогда требуются. Теперь же - один вред, ибо вино делает человека глупым, ленивым и слабым.

После трапезы объехали полк, Дмитрий поглядывал на сосредоточенного Боброка и, наконец, спросил:

– Ты вроде чем-то - недоволен, Дмитрий Михалыч?

– Надо перестроить полк, государь. В десять рядов - сильно, однако длинник - коротковат. Тебе, Семён, с Белозёрскими и Тарусскими все одно Орду не удержать, а задача у вас важнейшая: ряды их расстроить, потрепать, сколь возможно. На вас они фрягов пошлют, тех десять тысяч, вас же всего пять. Как же вы их по всей-то полосе встретите, коли этакую глубину полка создали? Охватят вам крылья и в кольце задушат.

– Станем в пять рядов, так уж точно сомнут нас, - заметил воевода Андрей Серкиз.

– А вы не давайте, чтобы смяли. Бейте, отступая по шагу, наводите на копья большого полка. Но уж коли окружат - поголовно вырежут. Да и так затиснут - друг дружку передавите. Пусть они выйдут на большую рать потрёпанные - за то будет вам слава.

– Что скажете, воеводы?
– спросил Дмитрий.

– Прав - Боброк, - заявил Иван Тарусский.

– И у меня та же думка, - поддержал старший Белозёрский.

– Государь!
– волнуясь, не выдержал сын Фёдора Белозёрского, Иван.
– Да мы и в пять рядов шагу им не уступим! Умрём, а стоять будем на месте, где велишь.

Дмитрий улыбнулся:

– Эх, Ванюша, считать ворога слабее себя нельзя. Бояться его не след - это правильно, но и думать, будто вражеские рати пустой рукавицей сметёшь, ещё хуже трусости. Фряги - войско, огни и воды прошли, войной живут; о татарах - сам знаешь. Уступать вам придётся, как Боброк сказал - по шагу, и тут-то от вас вся храбрость потребуется, да к ней - воинское искусство, без которого храбрости нет. Вот это воям объясните.
– Повернулся к Оболенскому.
– Что скажешь, Семён?

– Всё уже сказано, государь.

– Коли так - действуй. Конные отряды, что из степи отходить будут, на свои крылья ставь. Воины там - добрые. И я, пожалуй, в начале битвы с тобой стану...

Когда направились в большой полк, Боброк спросил:

– Что ты задумал, княже?

– Ничего нового. По русскому обычаю князь первый начинает сражение.

– Не дело говоришь, Дмитрий Иванович!
– вскинулся Боброк.
– Ты же сам твердишь: тут - не удельная усобица. Твоё место - под большим знаменем. Себя не жалеешь - нас пожалей. Убьют - войско падёт духом.