Напрасно, дивная, смешавшися с толпою,Вдоль шумной улицы уныло я пойду;Судьба меня опять уж не сведет с тобою,И ярких глаз твоих нигде я не найду.Ты раз явилась мне, как дивное виденье,Среди бесчисленных, бесчувственных людей, —Но быстры молодость, любовь, и наслажденье,И слава, и мечты, а ты еще быстрей.Мне что-то новое сказали эти очи,И новой истиной невольно грудь полна, —Как будто на заре, подняв завесу ночи,Я вижу образы пленительного сна.Да, сладок был мой сон хоть на одно мгновенье! —Зато, невольною тоскою отягчен,Брожу один теперь и жду тебя, виденье,И
ясно предо мной летает светлый сон.
1850
«Слеза слезу с ланиты жаркой гонит…»
Слеза слезу с ланиты жаркой гонит,Мечта мечту теснит из сердца вон;Мгновение мгновение хоронит,И блещет храм на месте похорон.Крылатый сон опережает брата,За тучею несутся облака,Как велика души моей утрата!Как рана сердца страшно глубока!Но мой покров я жарко обнимаю,Хочу, чтоб с ним кипела страсть моя;Нет, и забывшись, я не забываю, —Нет, и в ночи безумно плачу я!
1850
«Следить твои шаги, молиться и любить…»
Следить твои шаги, молиться и любить —Не прихоть у меня и не порыв случайный:Мой друг, мое дитя, поверь, — тебя хранитьЯ в сердце увлечен какой-то силой тайной.Постигнув чудную гармонию твою —И нежной слабости и силы сочетанье,Я что-то грустное душой предузнаю,И жалко мне тебя, прекрасное созданье!Вот почему порой заглядываюсь я,Когда над книгою иль пестрою канвоюТы наклоняешься пугливой головою,А черный локон твой сбегает как змея,Прозрачность бледную обрезавши ланиты,И стрелы черные ресниц твоих густыхСияющего дня отливами покрытыИ око светлое чернеет из-под них.
1850
«Перекладывают тройки…»
Перекладывают тройкиИ выносят чемоданы;За столом два сослуживца,На столе стоят стаканы.— Знаю я, зачем так влагойПрезираешь ты шампанской.Всё в ушах твоих, мой милый,Раздается хор цыганской.Всё мерещится Матрена,Всё мерещится плутовка.Черным бархатом и маскойСкрыта светлая головка.За красавицей женоюМуж мерещится ревнивый.«Я люблю, люблю, как прежде» —Нежит слух самолюбивый.— Нет, мой друг, не отгадал ты,Извини, что я не с вами.Мысли носятся далеко,За горами, за долами.Всё мерещится у стенкиФортепьян красивый ящик,Всё мерещится угрюмыйПро Суворова рассказчик.За стаканом даже слышуДушный воздух тесной кельи,И о счастьи молит голосИ в раздумьи и в весельи.В степь глядит одно окошко,До полуночи открыто,Перед ним-то, для него-тоВсё на свете позабыто.Но давно прозябли кони.Так пожмем друг другу руки,Не сердись за нашу встречуДа пиши подчас от скуки.
Начало 1850?
Вчера и сегодня
Вчера, при блеске свеч, в двенадцатом часу,Ты слушала меня с улыбкою участья,И мне казалося: вот-вот перенесуТебя в цветущий мир безумия и счастья.Сегодня — боже мой! — я путаюсь в словах,Ты смотришь на меня и трезво, и обидно, —И как об этих двух подумаю я днях,То нынешнего жаль, а за вчерашний стыдно.
1854
Отъезд
Какая горькая обида:Я завтра еду. Боже мой!Как будто к области АидаТемнеет путь передо мной.Как, после нежного похмельяОт струй пафосского вина,Уединенная мне кельяТеперь покажется душна!Но, верен сладостной тревоге,В степи безбрежной и в лесу,По
рвам, по каменной дорогеТвой образ чистый понесу.И сохраню в душе глубокоДвойную прелесть красоты:И это мыслящее око,И эти детские черты.
1854
Шарманщик
К окну я в потемках приник —Ну, право, нельзя неуместней:Опять в переулке старикС своей неотвязною песней!Те звуки свистят и поютНескладно-тоскливо-неловки…Встают предо мною, встаютЗа рамой две светлых головки.Над ними поверхность стеклаПри месяце ярко-кристальна.Одна так резво-весела,Другая так томно-печальна.И — старая песня! — с тоскойМы прошлое нежно лелеем,И жаль мне и той и другой,И рад я сердечно обеим.Меж них в промежутке виднаЕще голова молодая, —И всё он хорош, как одна,И всё он грустит, как другая.Он предан навеки однойИ грусти терзаем приманкой…Уйдешь ли ты, гаер седой,С твоей неотвязной шарманкой?
1854
«Дай руку мне, дай руку, пери злая…»
Дай руку мне, дай руку, пери злая,Хоть раз еще приветливо взгляни,Горячкой рифм восторг мой объясняя,Влюбленного поэтом не брани.Ревнивые лишь с тем хариты дружны,Кто забывать для них готов весь свет.Коль жителям Олимпа жертвы нужныИ сердца кровь — плохой же я поэт.Пусть музами навек оставлен буду,Пусть Феб меня карает за грехи, —Под хохот твой я музу позабуду,За поцелуй я все отдам стихи.
1854
«Люди нисколько ни в чем предо мной не виновны, я знаю…»
Люди нисколько ни в чем предо мной не виновны, я знаю,Только я тут для себя утешенья большого не вижу.День их торопит всечасно своею тяжелой заботой,Ночь, как добрая мать, принимает в объятья на отдых.Что им за дело, что кто-то, весь день протомившись бездельем,Ночью с нелепым раздумьем пробьется на ложе бессонном?Пламя дрожит на светильне — и около мысли любимойЗыблются робкие думы, и все переходят оттенкиРадужных красок. Трепещет душа, и трепещет рассудок.Сердце — Икар неразумный — из мрака, как бабочка к свету,К мысли заветной стремится. Вот, вот опаленные крылья,Круг описавши во мраке, несутся в неверном полетеПытку свою обновлять добровольную. Я же не знаю,Что добровольным зовется и что неизбежным на свете…
1854
Хижина в лесу
На лес насунулися тучи,Морозит — трудно продохнуть.Ни зги не видно, вихрь колючийСугробом переносит путь.О, как он путнику несносен!Но вот надежда — огонекБлеснул звездою из-за сосен:Приют знакомый недалек.Стучусь с уверенностью давней…Знакомый голос за стеной;Как прежде, луч, скользя меж ставней,Ложится яркой полосой.«О, выйди! Это я!..» Напрасно!..Я слышу голос, вижу свет, —Всё так безжизненно, бесстрастно:Ответа нет, привета нет!Давно ль сюда рвался так жадноЯ с одинокого пути?..Здесь умирать так безотрадно,И сил нет далее брести!
1855
«Заревая вьюга…»
Заревая вьюгаВсё позамела,А ревнивый месяцСмотрит вдоль села.Подойти к окошку —Долго ль до беды?А проснутся завтра —Разберут следы.В огород — собакиИзорвут, гляди.«Приходи сегодня» —И нельзя нейти!По плетню простенкомПроберусь как раз, —Ни свекровь, ни месяцНе увидят нас!