Полубородый

Всё это не походило на того Хубертуса, которого я знал по монастырю и который хотел стать епископом ради конюшни, полной лошадей.

Потом он спросил, что я здесь делаю, в этой деревне, и когда я ему объяснил, он сказал, что мы, кажется, более схожи между собой, чем он раньше думал. Я бы и дольше с ним говорил, расспросил бы его, как может быть такая месса настоящей, если он не раздаёт освящённые облатки, но он сказал, что мы поговорим как-нибудь в другой раз, ведь видно же, что люди ждут его с нетерпением, а пастырь должен заботиться о своей пастве. На прощанье он меня благословил. Он вообще не священник, но я был ему за это благодарен.

Хотел бы я знать, что станется дальше с Хубертусом. Раньше я думал, что понимаю его, и то, что я понимал, мне не нравилось. Теперь я его больше не понимаю, но это непонятное мне нравится.

Я потом ушёл, так и не рассказав мою историю, мне это показалось таким неуместным, как если бы я посреди богослужения достал из мешка свою флейту и начал играть. И это было совсем не плохо, что в тот последний день никто больше не услышал про новое оружие, дело кузнеца Штоффеля и без того спорится; на подковывание лошадей у него уже вообще нет времени, и он нанял для этого подмастерье. Мной он очень доволен, и мой кошель в могиле Голодной Кати изрядно потяжелел.

Когда я рассказал Гени о моём успехе, он спросил о том, о чём я ещё никогда не задумывался:

– А как же, собственно, называется это новое оружие?

Но мне быстро пришёл в голову ответ, потому что ведь это оружие придумал Полубородый.

– Полубарда, – сказал я по подобию алебарды.

Шестьдесят четвёртая глава, в которой снова и снова рассказывается одна и та же история

Господин капеллан говорит: когда происходит что-то хорошее, мы должны за это благодарить Бога, потому что всё хорошее исходит от Бога, а всё дурное от чёрта. Но теперь я больше в этом не уверен, потому что нечто вроде бы хорошее может исходить и от чёрта, как в историях, которые рассказывает Аннели, когда нечистый держит под носом у человека что-то привлекательное и даже дарит ему, но лишь для того, чтобы снова отнять. И когда потом отнимает, Аннели говорит: «И чёрт смеялся так громко, что было слышно на другом конце мира».

Я не слышал, как он смеётся, но только чёрт мог придумать такую участь Хубертусу. Я не знаю также, почему именно его он выбрал для мучения, может, потому что знал, что это опечалит и меня. Для чёрта это было то же самое, что для охотника попасть одной стрелой сразу в двух куропаток.

Никто точно не знает, что случилось. Об этом рассказывают три разные истории, они похожи одна на другую, как выводок щенков, которые выглядят все по-разному, но имеют одну и ту же мать. Мне хотелось бы, чтобы ни одна из этих историй не была истинной, да, наверное, ни одна из них и не была такой, как рассказывают. Только та часть, что повторяется во всех трёх, к сожалению, правдива. Та часть, что для меня больнее всего.

В лесу между Штайненом и Штайнербергом, так начинаются все три истории, дети собирали ягоды и нашли мёртвого бенедиктинского монаха, чей череп был так размозжён ударом, что от лица ничего не осталось. Дети с криком убежали в Штайнен, но когда потом несколько мужчин отправились в лес, чтобы глянуть, убитого монаха они уже не нашли, а только место, где он лежал. Земля там была истоптана и залита кровью, поодаль лежала кожаная фляжка, из которой ещё пахло вином. А сам труп бесследно исчез.

Так начинались все три истории. Между тем уже каждый в долине слышал о Хубертусе, и люди сходились в предположении, что убитый монах был именно он. Но это единственный пункт, в котором все сходились. Никто не знал, что произошло на самом деле, но каждому казалось, что он точнее знает, и рассказывал историю так, будто сам при этом присутствовал. Ту историю, которую он выбрал из трёх.

Первая была самая простая, и она гласила: Хубертус направлялся из одного местечка, где только что отслужил мессу, в другое, где его уже ждали, в лесу на него напала банда разбойников, а поскольку он не пожелал сразу же вывернуть карманы, один из бандитов убил его топором. Другие полагают, что Хубертус хотя и отдал свои вещи без сопротивления, но среди них не оказалось ничего ценного, и это привело главаря бандитов в дикую ярость. Когда дети обнаружили труп, говорится в этой истории, разбой только что случился и бандиты прятались неподалёку, а как только остались одни, они убрали труп, чтобы спокойно проверить, не зашито ли золото в монашеском хабите.

Эта история хотя и самая простая, но я всё же не думаю, что она верна. Разбойники, на мой взгляд, тоже своего рода ремесленники, их работа грабить людей, а никто в своём ремесле не возьмёт на себя лишний труд, если это ничего не принесёт. Такой разбойник точно знает, на кого следует нападать, а кого не трогать, а что у странствующих монахов пустые карманы, известно всем. Другое дело, если приор или келарь, но эти не странствуют пешком и тем более в одиночку. Кроме того, в окрестностях Штайнена давно уже ничего не слышали о разбойниках, эта местность лежит на отшибе от большой дороги, и состоятельные люди здесь не ходят.

И не я один так думаю, поэтому в ходу вторая история, гласящая, что убили Хубертуса не разбойники, а мужики из долины, те же самые, которые участвовали в набеге на Айнзидельн, то есть люди уважаемые и сами себя уважающие. Во всяком случае, предпочитающие решать спор кулаками, а не словами – может быть, потому, что со словами не так ловко умеют обращаться. Их ненависть ко всему, что связано с монастырём, не утолилась тем разбойничьим набегом, а наоборот ещё усилилась, так же, как Кари Рогенмозер не утоляет жажду, чем больше пьёт. Некоторые из этих людей случайно столкнулись с Хубертусом и как только увидели монашеское одеяние, так подумали, что чем меньше на земле монахов, тем лучше для человечества. И они затеяли с ним спор или напали на него сзади, орудием послужил, должно быть, большой камень, случайно попавший под руку, и в ярости ко всему монастырскому они снова и снова били камнем Хубертуса, превратив его череп в крошево.

Некоторые рассказывают эту историю немного иначе, не хабит превратил людей в убийц, а отрезанный нос Хубертуса, они приняли монаха за приговорённого бродягу, за такого, с кем можно сделать всё, что придёт в голову, и тебе за это ничего не будет. В Швице достаточно людей, которые считают, что отрезанное ухо или отрезанный нос – это слишком мягкий приговор, надо таких по меньшей мере вешать. Если это были такие люди, они сочли, что закон сейчас у них в руках и что потом они ещё будут гордиться тем, что у жертвы больше нет не только носа, но и лица в целом.

После убийства, в этом обе версии сходятся, виновные убежали, не из-за мук совести, а во избежание сложностей для себя, они только быстренько опустошили фляжку убитого и отбросили её. Позднее им пришло в голову, что им всё сойдёт с рук, если вообще никто не заметит их злодеяния, и они вернулись, перенесли труп в чащу и прикопали там. Того, что дети к этому времени уже увидели мёртвое тело, они не знали.

Можно легко представить, что это могло быть так, и из всех историй, которые рассказывают о смерти Хубертуса, эта кажется самой правдоподобной. Но многим людям она не нравится, потому что, получается, его убили почти случайно, а случайностей в хорошей истории быть не может, всё должно быть взаимосвязано, кто делает добро, тот отправляется на небо, а кто творит зло, того забирает чёрт. Это немного похоже на то, как я подбираю на своей флейте новую мелодию: если уж она началась определённым образом, я не могу продолжить каким угодно звуком, а только согласованным.

Поэтому об убийстве Хубертуса рассказывают ещё и совсем другую историю, и в ней уже нет ничего случайного, а всё запланировано судьбой. Есть два сорта людей, желающие видеть её такой: те, у кого ненависть к монастырю и к Габсбургам сидит особенно глубоко, и те, кто бывал на мессе Хубертуса или исповедовался ему. Эти люди говорят, что до аббата, или до герцога, или до епископа Констанца, для них это приблизительно одно и то же, дошли слухи, что завёлся среди населения долины человек, который не придерживается интердикта, а нарушает строгий запрет, крестит младенцев и даёт утешение умирающим. И это, дескать, не понравилось аббату, или герцогу, или епископу, а поскольку важные люди всегда хотят исполнения своей воли, аббат, или герцог, или епископ и решил пойти на насилие. И выслал отряд монастырских слуг, или, смотря по тому, кто рассказывает, стражников, или епископских прислужников, самых жестоких, каких можно найти, и приказал им позаботиться о том, чтобы с таким непослушанием было покончено раз и навсегда; и если для этого придётся убить виновного, это будет только справедливо. И те пустились на поиски лже-пастора в монашеской одежде и без труда вышли на его след, для этого им достаточно было следовать счастливым и блаженным лицам, поскольку всюду, где побывал Хубертус, людям становилось легче. И они его настигли, в лесу между Штайненом и Штайнервальдом, и убили, как им повелел аббат, или герцог, или епископ. Труп они бросили и ускакали, не оглянувшись.