Полярный конвой. пушки острова наварон. (сборник)

— Сыворотка правды! На умирающем? — Миллер не поверил.

— А почему нет? Я бы и сам поступил так же. Если бы ты был немцем и знал, что твои большие орудия и половина гарнизона крепости в любую минуту могут полететь ко всем чертям, то, наверно, поступил так же.

Миллер посмотрел на него, криво усмехнулся и покачал головой.

— Я со своим…

— Знаю. С твоим болтливым ртом, — Мэллори улыбнулся и хлопнул его по плечу. — Мне это нравится не больше, чем тебе, Дасти. — От отвернулся и отошел к противоположной стене пещеры. — Как себя чувствуешь, шеф?

— Не так уж плохо, сэр, — Кейси Браун только что проснулся. Дрожа всем телом в мокрой одежде, он спросил: — Что-то не так?

— Да, нет, все в порядке — заверил его Мэллори, — сюда идут немцы. Через полчаса придется уходить, — он глянул на часы. — Ровно в четыре. Как вы думаете, нельзя ли связаться с Каиром?

— Бог его знает, — откровенно признался Браун. Он с трудом встал на затекшие ноги. — Вчера с рацией не слишком деликатно обходились. Но я попробую.

— Спасибо, шеф. Смотри, чтобы твоя антенна не торчала над гребнем. — Мэллори повернулся и хотел было выйти из пещеры, но задержался возле Андреа, сидевшего на валуне возле входа. Андреа только что кончил пристраивать оптический прицел к карабину «Маузер» и занимался тем, что оборачивал его весь от ствола до приклада подкладкой из спального мешка, Наконец карабин превратился в белый кокон.

Мэллори молча следил за его манипуляциями. Андреа глянул на него снизу вверх, улыбнулся, поднялся на ноги и потянулся к рюкзаку. Через полминуты он облачился в белый маскировочный костюм и плотно затянул шнурки капюшона. Потом надел мягкие брезентовые сапоги, взял маузер и снова улыбнулся.

— Я тут подумал, может, мне пройтись, капитан, — сказал он извиняющимся тоном. — Конечно, с вашего разрешения.

Мэллори несколько раз мотнул головой, что-то с трудом припоминая.

— Ты сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился, что ты что-то придумал — пробормотал он. — Мне надо было догадаться, а тебе стоило сказать, Андреа. — Но протестовал он слабо. Он не чувствовал раздражения при таком посягательстве на свой авторитет. Андреа никак не мог отвыкнуть от офицерской привычки: самому принимать решения. Когда он спрашивал одобрения или совета, то скорее проявлял вежливость или просто информировал. Мэллори не возражал. Облегчение и чувство благодарности к улыбающемуся гиганту — вот что он ощущал. С Миллером он говорил о Стивенсе небрежным и безразличным тоном. Только для того, чтобы спрятать свою горечь от необходимости поступать так жестоко с раненым парнем. Но и сам он даже не предполагал, как тяжело и больно станет сердцу от принятого решения. А теперь оказалось, что оно не обязательно.

— Извини меня, — с хмурой улыбкой сказал Андреа. — Я должен был объяснить. Я-то думал, ты догадался. Это ведь лучший выход из положения, не так ли?

— Только это и можно сделать, — откровенно признался Мэллори. — Ты хочешь увести их вверх, к перевалу.

— Другого пути нет. На лыжах, вниз по склону, они через несколько минут догнали бы меня. Я, конечно, не смогу вернуться, пока не стемнеет. Вы будете здесь?

— Кто-нибудь да будет, — Мэллори взглянул в сторону Стивенса, растиравшего ладонями усталые глаза. — Нам нужны еда и топливо, Андреа, — сказал он тихо, — как стемнеет я с кем-нибудь пойду в долину.

— Да, да, конечно, мы должны сделать все возможное, — серьезно, почти шепотом ответил Андреа. — Пока можем. Он еще мальчишка, совсем ребенок. — Он отвернул полог и поглядел в вечернее небо. — Постараюсь управиться побыстрее.

— Побыстрее, — повторил Мэллори. Небо уже потемнело от тяжелых облаков. Порывы ветра поднимали снежные вихри и сметали их в неглубокую впадину перед пещерой. Мэллори вздрогнул и схватил могучую руку грека. — Ради Бога, Андреа, береги себя.

— Это ты береги себя, — безрадостно улыбнулся Андреа, мягко высвобождая руку. — Обо мне не думай, — его голос был спокоен и доброжелателен. — Если хочешь помолиться, то моли Бога за тех несчастных, которые вздумали охотиться за нами. — Он вышел, полог опустился за ним.

Мэллори нерешительно постоял у входа в пещеру, бессмысленно глядя в белеющий просвет, потом резко повернулся, прошел к стене и сел на корточки перед Стивенсом. Голова парня покоилась на заботливой руке Миллера, глаза ввалились и ничего не выражали. Мэллори улыбнулся. Он надеялся, что улыбка выглядит естественно.

— Ну и ну, наконец-то соня проснулся. Лучше поздно, чем никогда, — он открыл водонепроницаемый портсигар и протянул его Стивенсу. — Как себя чувствуешь, Энди?

— Замерз, сэр. — Стивенс покачал головой, отказываясь от предложенной сигареты, и попытался улыбнуться. От этого подобия улыбки Мэллори передернуло.

— Ну, а нога?

— Думаю, что она отмерзла. — Стивенс без любопытства глянул на белый кокон перебинтованной ноги. — Одним словом, я ничего не чувствую.

— Отмерзла, — фыркнул Миллер. — Он говорит, отмерзла. Чертовская неблагодарность! Просто первоклассное медицинское обезболивание, это я вам говорю. Слабая улыбка скользнула и пропала на лице Стивенса. Он поглядел на забинтованную ногу, перевел взгляд на Мэллори.

— Слушайте, сэр, не стоит дурачить самих себя, — тихим невыразительным голосом начал он. — Я не хотел бы показаться неблагодарным. Я терпеть не могу самой мысли о дешевом героизме, но… Я просто чертов камень у вас на шее, и меня нужно…

— Оставить тебя, да? — прервал его Мэллори. — Оставить тебя, чтобы ты тут замерз насмерть или попал в лапы немцев. Забудь это, детка. Мы еще в состоянии позаботиться и о тебе и об этих пушках.

— Но, сэр…

— Вы нас оскорбляете, лейтенант, — снова фыркнул Миллер. — Вы задеваете наши чувства. Кроме того, как профессионал, я должен довести этот клинический случай до полного выздоровления. А если вы думаете, что я собираюсь это сделать в какой-нибудь вшивой немецкой каталажке, то можете…

— Достаточно, — остановил их Мэллори движением руки. — Вопрос закрыт. — Он увидел, как щеки больного порозовели от удовольствия и свет благодарности затеплился в безразличных глазах. И ему стало стыдно. Стыдно и больно, ибо его забота диктовалась не беспокойством за раненого, а опасением, что тот может их предать, вольно или невольно.

Мэллори наклонился, стал расшнуровывать ботинки и произнес не поднимая головы:

— Дасти.

— Да?

— Ты так хвалишься своим медицинским искусством, что я подумал не мог ли ты и мне слегка помочь, глянь что у меня с ногами. Кажется, ботинки часового мне немного не по размеру.

Через четверть часа, полных мук для Мэллори, Миллер оторвал край лейкопластыря, которым оклеивал ногу Кейта, неловко выпрямился и с гордостью оглядел результаты своего труда.

— Прекрасно, Миллер, прекрасно, — пробормотал янки удовлетворенно, — даже Джон Хопкинс в Балтиморе… — вдруг он запнулся, нахмурился, глядя на забинтованные ноги Мэллори, и извиняюще кашлянул. — Я только что обратил внимание на маленькую деталь, начальник.

— Давно пора, — хмуро ответил Мэллори. — Как ты, например, собираешься втиснуть мои ноги в эти чертовы ботинки? — Он вздрогнул от холода, напяливая на ноги промокшие шерстяные носки. Поднял ботинки часового на вытянутой руке и с отвращением оглядел их.

— Вот эти точно подойдут, — Стивенс протянул свои ботинки, один из них был сбоку аккуратно разрезан Андреа. — Этот разрез легко заделать. Мне они сейчас ни к чему. И, пожалуйста, сэр, без споров. — Он тихонько засмеялся, но сразу умолк и скривился от боли. — Мой первый и, возможно, последний вклад в эту экскурсию. Как вы думаете, сэр, какую медаль мне за это дадут?

Мэллори взял ботинки, долго смотрел на Стивенса и обернулся в сторону откинувшегося полога. Спотыкаясь, вошел Браун, опустил на землю передатчик, телескопическую антенну и вытащил пачку сигарет. Пачка выпала из окоченевших пальцев, плюхнулась в грязь, сразу став мокрой и никуда не годной. Браун выругался коротко, почти без эмоций, похлопал по нагрудным карманам, но сразу оставил это бесполезное занятие и поудобнее уселся на ближайший валун. Он очень устал.