Посланники

– Спастись от людей? Такое невозможно! Не обманывайте себя, не надейтесь на чудеса, а главное – не сочиняйте их. Природа людей…Ради того, чтобы хорошо пожрать, человек (пусть не всегда и не всегда с лёгкостью) готов лишиться порядочности, милосердия, совести. Люди друг другу лгут, терзают друг друга, друг друга подавляют. Не знаю, читают ли сегодня Чехова, а я часто вспоминаю строки из "Дома с мезонином": "…человек по-прежнему остаётся самым хищным и самым нечистоплотным животным, и всё клонится к тому, чтобы человечество в своём большинстве выродилось и утеряло навсегда всякую жизнеспособность. При таких условиях жизнь не имеет смысла. Пусть земля провалится в тартарары!"

Ганс Корн достал из кармана сильно обветшалых брюк бумажную салфетку. "На нашей территории довольно сыро, и мой нос протекает, словно испорченный кран"- пояснил он и затем, уже не давая себе ни секунды передышки, продолжил: "Пытаясь найти ответ на вопрос, отчего со мной и моими приятелями произошло то, что произошло, Освальд Шпенглер заметил, что в жизни всё просто: одни волки, другие – зайцы; одни нападают, другие – убегают. Другое дело, что не каждый готов вовремя разобраться в экстремальной ситуации и сделать выбор. К тому же, выбор требует мужества. Ну, да – я не мог не согласиться с тем, что мы, лишённые мужества и здравого ума, оказались одними из тех зайцев. Будучи живыми, мы упустили время, и, только лишённые самих себя, поняли, что однажды спиленное дерево уже не спилить... Мы ощутили чувство подавленности, опустошённости, внезапно нахлынувшей вины и…смутной ответственности. А теперь…После рассказа "новенькой" о Яд ха-Шмона, я взял на себя миссию посланника оттуда. Вроде бы, я её выполнил: во-первых, убедился, что камень с нашими именами действительно существует, во-вторых, через тебя, милая девушка, живых предостерёг..."

– Сейчас глубокая ночь, - пролепетала я.
– Я устала…Простите…

– Ну да, ну да, - проговорил Ганс Корн и рассмеялся. Этот смех вобрал в себя одновременно и ужас, и мольбу и проклятие.

Качнулся череп.

Уходя неживой походкой, Ганс Корн бросил задумчивый взгляд на холмы, и вдруг, выкрикнув "завтра начинается вчера", рассыпался, растворился в воздухе. Послышался острый запах свежевскопанной terra incognita*

Я проснулась.

Меня трясло от –

обжигающего состояния растерянности,

возбуждения,

страха,

жалости,

охватившего душу предчувствия, будто наш мир ожидает нечто ужасное.

Ты крепко спал в кресле.

Я включила радиоприёмник. Из Венеции сообщали, что на красной дорожке для почётных участников кинофестиваля была обнаружена кем-то обронённая вставная челюсть. До сих пор на потерю никто не отозвался.

*(лат) Неизвестная земля.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ЛОТАН

"Если человек шагает не в ногу со своими спутниками, это, может быть, потому, что он слышит другой барабан"

Генри Дэвид Торо.

– Лия!
– спросил я.
– И что же теперь?

– Теперь?
– Лия рассеянно провела рукой по воздуху.
– Возможно, Ганс Корн вернулся в своё небытие, а может, бродит где-то рядом…

Я твёрдо проговорил:

– Если где-то и бродит, то, разумеется, спотыкаясь. Помнишь, Кафка говорил:

"Правильный путь больше предназначен для того, чтобы об него спотыкались, чем по нему ходили".

Лия подошла к окну, сказала:

– Мне надо побыть одной.

Я не поверил моим ушам.

Не поверил моим глазам.

Не поверил моему дыханию.

– Мы собрались провести мой отпуск вместе, - напомнил я.

– Тот памятник и этот сон… Мне необходимо разобраться… - изменившимся голосом проговорила Лия.

Мне стало ясно: ожидаемый праздник ускользнул.

– Что ж, разберись…Надеюсь, тамошний посланник прибыл в единственном экземпляре…Страшно представить себе, во что превратится мир, если и другие, подобные этому господину, задумают погостить у нас…

Лия достала из дорожной сумки газетные листы.

– Прочти на досуге...

– Что это?

– Пятничное приложение к газете "Маарив" за 2011 год.
– Она протянула газету мне.
– Прочти, ладно?

– Это касается меня?

– Это касается всех.

Лия замолкла.

Я вгляделся в глаза девушки и прочёл: "Жаль, что вышло так…"

Меня прорвало:

– Тебе часто снятся страшные сны?

– Нет, - покусав губу, сказала Лия.
– Иногда ещё и кошмарные.

– Какой-то бред, нелепость…- возмутился я.
– Встреча с покойником… Твой мертвец притворяется живым, прекрасно сознавая, что уже давным-давно иссох. Тебе не кажется, что он ведёт недозволенную игру?

– Но это был только сон...

– Тем более. Вряд ли сам Зигмунд Фрейд извлёк бы из твоего сна какую-либо пользу. Всё это так же странно, как если бы встретить на улицах Иерусалима сидящего на моём мотоцикле Софокла.

Лия покачала головой, уголки губ затрепетали.

– Лия… - прошептал я и замолчал.

– Прости!
– выдохнула Лия.

Меня охватило ощущение, будто мой позвоночник рассыпается, и всё, что мне оставалось – это утешиться мыслью, что если сны сами по себе включаются, то и сами по себе выключаются.

За окном занималось солнце.

Вызывать раздражение своим присутствием не имело смысла: если женщина что-то задумала, то…

Подойдя к двери, я вскинул руки, как это делают, когда сдаются в плен.

– Лотан, приложение к газете "Маарив" прочти, и ты поймёшь", - посмотрев

мне в глаза, сказала Лия. И улыбнулась.

Я улыбнулся в ответ.

***

– Уезжаешь?
– охранник дышал хрипло, прерывисто. Он неважно выглядел.

Я спросил:

– Плохо спали? Устали от жизни?

Охранник закашлялся.

– Не спал вовсе. А жизнь – это всегда испытание, хотя временами может показаться привлекательным. Когда ты молод, то больше всего опасаешься потерять себя, а в старости выясняется, что на самом деле так оно и есть...

– Доктор, вы не тот случай!
– сказал я.

Охранник оживился и, благодушно покачав головой, сказал:

– Мир скроен так себе, и есть только один способ спастись: не позволять себя убивать. Время от времени я хлопаю себя по плечу и говорю: "Medice, cura te ipsum"* Кто верит в пустоту, получит пустоту, а кто ни во что не верит, тот ничего и не получит.