После приказа

Теперь все в значительной степени изменилось, осложнилось, ибо практика, приведенная выше, официально признана порочной. Потому шутки шутками, а на тему о неуставных отношениях сейчас и шутить неприлично.

Прежде всего, пришлось бы новым мышлением решать основной, фундаментальный вопрос, от которого затем начнешь дальше плясать: скрыть «чэпэ» или доложить о нем по команде? Конечно, бывают случаи, когда такой вопрос вовсе не стоит, как говорится, некуда уже деваться — докладываешь и немедленно. Но в данном случае зачем спешить: все живы-здоровы, задачу можно выполнять… Нет, здесь есть возможность поразмыслить. Вот тогда и начинает крыловская троица вожжи рвать каждый в свою сторону.

Ломакину, безусловно, легче. Я обратил внимание, что взводные, да и ротные проступки солдат зачастую не замазывают, выкладывают все без тени сомнения, А чего им, собственно говоря, бояться: меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. У командиров и политработников выше моего ранга от этой мыслишки тоже, видно, голова не болит. Нет, им по сердцу, когда в подчиненных частях тишь и благодать. Но и нечего им особо паниковать, если что-то внизу случается — как говорится, за это поругать поругают, а много не дадут. Надо, чтобы случилось что-то сверх невероятное — тогда только затрещит служебная лестница, на которую они взобрались. А это все равно, что «Волгу» выиграть по лотерейному билету. Ибо в армии, куда ни глянь, все же порядок, и о нем пекутся. Поэтому начальники без конца напоминают, требуют, чтобы мы, относящиеся к звену батальон — полк, ничего такого не скрывали, не втирали очки. И когда они частенько, наезжают к нам «проверить и оказать помощь», то дотошно выискивают именно эту «тайну», хранимую за семью печатями. А уж если вскроют ее — не приведи господь — тогда держитесь, командир и замполит.

Поразмыслив таким образом, я в обеих ролях, оптимист но натуре, решаю твердо: не скрывать «чэпэ», а там будь что будет. Беру телефонную трубку или по рации называю позывной вышестоящего начальства, и пока телефонисты-радисты связываются по линии с промежуточными звеньями сложной и запутанной (для врага, разумеется) связи, отыскивают абонента, второе мое «я» начинает пятиться. Статистика, будь она неладна! Появится черная палочка в очень неприглядной графе, точно шлагбаум, перекрывающая движение в правильном направлении.

О, со статистикой шутки плохи. С нею — только на «вы» и никак не запанибрата. Из-за этой жирной черточки, обведенной красным кружочком, жди неприятностей ничуть не меньше, чем если бы ты оставил все в тайне и ее бы ненароком распечатали. Взыскания посыпятся всем, начиная с головы. Мне, командиру, «воздадут должное» за то, что не научил Ломакина смотреть вглубь. Его ведь ошибка в чем: техника в порядке, коечки, как доски, одеялами затянуты, полы в казарме блестят, словом, внешне — ажур. А чьими руками порядок наведен, какими средствами и кто за ними стоял — старшего лейтенанта мало волновало. И то, что Мацай с Коновалом верховодили, молодых в страхе держали, до него дошло, когда жареным запахло. Но вина-то чья, напомнят: твоя, командир, не подсказал вовремя младшему офицеру, не раскрыл глаза. И сержанты у тебя никудышные, плохо ты с ними работаешь, не воспитываешь их… В общем, получай, командир, «леща» по заслугам и скажи спасибо, что еще легко отделался.

Я, уже в роли замполита, получу своего «вяленого» за то, что из того же старшего лейтенанта Ломакина с дипломом инженера не вылепил инженера человеческих душ, не поставил его на близкую дистанцию к людям. И сам, вместе с командиром, от них — на расстояния вытянутой руки, а надо быть ближе. Еще я не наладил среди актива… Начнется многочисленное перечисление всего того, что я не наладил, не обеспечил, не довел, не провел и т. д. и т. п.

Но позвольте, воскликну я, то есть воскликнем мы: только этим всем ежедневно и занимались, и еще многим другим… Значит, недостаточно, будет ответ, и минимум год моя, то есть наша, фамилия станет притчей во языцех на устах начальства.

Ну нет, не торопись под холодный душ, заговорит во мне третий «я» и спешно даст отбой. У тебя, братец, наряду с лебедем и раком еще щука-хищница в тройке-колеснице. «Леща» заглотит тики-так. Правда, она норовит в омут затащить. Но ты — мужик рисковый, почему бы не попробовать? Авось, проскочит все без шума? Авось, не хватятся проверяющие этой палочки-невыручалочки, очерняющей статистику? Ведь ты пока на хорошем счету, трудишься в поте лица, остался какой-то шаг, может, и полшага до следующей должностной ступеньки (начальство уже намекало). Будь смелее! Ну а вскроется, в конце концов, семь бед — один ответ. Значит, действуешь так…

— Но эта практика официально признана порочной! — завопит протестующе первый голос. — Такой подход повлечет еще большие беды, и ты тогда покрутишься! — заставляет он меня снова выйти на связь, выкрикивая позывные.

— Не порть статистику, она делу венец, — ехидно захихикает второй голос, — и все равно один конец. — Трубка брошена, рация выключена…

— Авось проскочит?.. — заговорщицки шепчет третий голосок. — Семь бед…

— Но это порочно!..

Бог ты мой! Прямо заколдованный круг! Голова раскалывается. Ну кто, кто мне поможет из него выйти?!

ПРИШЛА БЕДА — ОТВОРЯЙ ВОРОТА

Машины шли одна за другой, черные тучи поднимались в небо, выплескиваемые из выхлопных труб. В сизом мареве жались друг к другу на берегу бурной коричнево-серой реки полуразрушенные селения. Они едва умещались вместе с узкой дорогой «на полочке», где среди рыжих отвесов и наваленных грудами камней вскипала пузырями селевая грязь.

Глеб Антонов посмотрел наверх, откуда шел поток: там торчали, накренившись, огромные валуны, обломки деревьев, покореженные высоковольтки, куски кровельного железа — точно пропахал эту полосу по меньшей мере Тунгусский метеорит.

Трое суток ребята откапывают дома, вернее то, что когда-то было жилищами, прокладывают сточные трубы, заделывают бреши в плотине, ставят столбы. Трое суток они вывозят пострадавших. Доставляют цемент, другие материалы и техническую оснастку для проведения спасательных работ — все на пределе своих возможностей. А конца-краю еще не видно.

— Товарищ прапорщик, «Карандаш», кажется, еще сильнее наклон дал. Прямо-таки Пизанская башня, — озабоченно высказался Глеб, включая на подъеме низшую передачу.

— Шоб тому «Карандашу» сквозь землю провалиться! — чертыхнулся с досады Березняк. Он, пригнувшись к ветровому стеклу, разглядывал нависший над дорогой камень размером с добрую ракету, словно выточенный мастером. — Знамо дело, закрепить его следует. Не то что-нибудь может натворить, поганец.

После каждого рейса, подъезжая к косогору, где открывался вид на плотину, перегородившую буйную реку, Березняк говорил то же самое. Он все это время сидел за старшего в машине, которую теперь доверили Глебу и которая двигалась последней в колонне. В прошлый раз солдаты взвода, вооруженные кувалдами и мотками проволоки, не долезли до вершины проклятой громадины, заставлявшей иных водителей вздрагивать и щурить глаза. Нужно было быть по меньшей мере хорошим альпинистом — тогда еще можно покорить гладкий утес.

Правда, юркий Женька Боков, утверждавший, что на «гражданке» чисто из спортивного интереса лазил по скалам, попробовал взобраться. Но его увидел подполковник Спиваков и запретил эти попытки напрочь, дабы кто не свернул себе шею. Командир полка вызвал по рации команду спортсменов-альпинистов, а старшему лейтенанту Ломакину приказал до их приезда продумать меры безопасности при движении на угрожаемом участке и проинструктировать водителей. Теперь у них выработана тактика: проходят это место поочередно, выдерживая дистанцию и стараясь держаться как можно ближе к вертикальной стене.