Потерявшиеся в России

– Семеныч, - усмехнулся Владимир Сергеевич, - это ты цитируешь кармический закон, который позволяет раз-рубить туго затянувшийся гордиев узел людских отноше-ний периодическими катастрофами, после которых, очи-щенное в огне страдания человечество, начинает новую счастливую жизнь.

– Я не знаю, что говорит кармический закон, но зло не должно оставаться безнаказанным, иначе оно будет расти, пока не распространиться до катастрофических размеров. Вот тогда очищение достанется нам дорогой ценой. Только я верю, что добро обязательно восторжествует.

– Понятия добра и зла относительны и меняются вме-сте с развитием человека, - не преминул заметить Влади-мир Сергеевич.

– Нет абсолютно злых и абсолютно добрых поступков. Каждый добрый поступок может принести ко-му-нибудь вред и каждый злой - кому-нибудь пользу. Все зависит от точки зрения и от степени умственного и нрав-ственного развития человека.

– И все же зло есть зло, как бы его не преподносили. Но добро всегда зло перевесит.

– Действительно, вы, Семеныч, неисправимый опти-мист, - засмеялась Алла Давыдовна.
– Еще неизвестно, что нам готовит новый миллениум. Кроме России в мире тоже достаточно зла. Только известно: где тонко, там и рвется. Стоило придти хаосу, как пошло засилие 'детьми Кашпи-ровского', разгул шаманства, колдовства, шарлатанства и мистики. Люди стали верить колдунам и экстрасенсам больше, чем врачам. Психоз разрастается, и по стране ко-чуют, как говорит журналист Орлов, 'сапожники и пирож-ники, побросавшие на произвол судьбы свои колодки и пе-чи'.

– И все же, давайте верить в хорошее, - убежденно и немного пафосно сказал Семеныч.- Потому что без этой веры жизнь потеряет смысл. Еще Иисус сказал: 'если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас'.

– А еще Иисус сказал: '...кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет'. То есть, богатые будут богатеть, а бедные станут еще беднее, - с иронией вставила Мария Григорьевна.

– Мария Григорьевна, золотце моё! Не это имел в виду Иисус Христос. Если вы внимательнее прочитаете Еванге-лие, то обратите внимание на слова, которые следуют даль-ше. Христос говорил о том, что некоторым дан ум и разум, и они преуспеют, а кому не дано, то ему хоть кол на голове теши, ничего не добьется, потому что 'не дано'. Это прит-ча о сеятеле, который сеял на разную почву и 'иное семя упало на добрую землю и принесло плод: одно во стократ, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать'...

– Да, - заметил Владимир Сергеевич.
– Даже в Еванге-лии говорится о том, что люди рождаются с разными спо-собностями и имеют разный потенциал. А потому и награ-ждаться должны по заслугам. А Советская власть всех уровняла: что учитель, что уборщица.

– А что, уборщица - не человек?
– обиделась вдруг Мария Григорьевна.

– А никто этого права у нее и не отнимает, - отрезал Владимир Сергеевич.
– Только ровнять академиков с двор-никами, по меньшей мере, не разумно.

– Что ж, теперь опять разделять всех по сословиям, как в царской России?

– Не знаю. Но в старой России хамского отношения к врачу или учителю тот же дворник позволить себе не мог.

– Ну, это уже вопрос общей культуры, - вставила сло-во Инна Васильевна.

– Которая усилиями Советской власти в бозе почила, - усмехнулся Владимир Сергеевич.

– Видно, правда, что на России лежит проклятие!
– сказала Мария Григорьевна. Она заметно захмелела и си-дела отстраненно, будто сама по себе, поставив локти на край стола и подперев голову руками.

– Нет, - тотчас отозвался Семеныч.
– Это Россия, как Христос, принимает боль на себя и этим спасает мир...

Сидели долго и разошлись поздно. Приближение зи-мы давало себя знать. Уже в шесть смеркалось, в семь тем-нело, а в девять - наступала ночь непроглядная.

– Мила, я вас провожу!
– неожиданно вызвался Вла-димир Сергеевич. Причем, он не спрашивал, а сказал так, будто это вопрос решенный.

Мила ничего не ответила, только пожала плечами, но это не было ей неприятно.

– А вы, я смотрю, не торопитесь домой, - заметила Мила.

– А мне не к кому торопиться.

– Как это, не к кому?
– удивилась Мила.

– Была жена, но мы год назад развелись.

Мила почувствовала, как жаром полыхнуло ее лицо, и поймала себя на мысли, что рада этому, но одернула себя, устыдившись этой радости.

– Жена с ребенком уехала к родителям. Она москвич-ка.

– А как же квартира?

– Я выплатил ей полстоимости, а вещи она забрала, которые хотела, всё, кроме книг и компьютера: без этого я не могу работать. Теперь она хочет, чтобы я свою 'девят-ку' продал. Продавать жалко, но мне обещала одолжить денег сестра. Она работает на Севере в банковской сфере. Для нее это деньги небольшие, так что в том, чтобы подо-ждать, проблем нет. А я постепенно все выплачу.

– По дочери скучаете?
– посочувствовала Мила.

– Скучаю, - просто ответил Владимир Сергеевич.
– Но она приезжала ко мне на каникулы.

– Сколько ей?

– Двенадцать.

– Моей шесть. Скоро в школу... А почему вы разве-лись?

Мила понимала, что переступает некую запретную черту и становится нетактичной, но не могла пересилить свое заинтересованное любопытство. Но Владимир Сер-геевич охотно ответил.

Она хорошая женщина. Просто у нас не сложилось. Беда вся в том, что она меня любит, а я нет. Мы прожили, слава богу, двенадцать лет. Я жил ради дочери, но дальше так продолжаться не могло. Тем более, что в наших отно-шениях присутствовал некий обман. То есть, наш брак был вынужденным, так как она уже ждала от меня ребенка и сказала об этом, когда изменить уже ничего было нельзя.

Они шли некоторое время молча. Потом Мила спро-сила:

– А вы учились где-нибудь живописи? Мне понрави-лись ваши картины.

– В детстве, в 'Доме пионеров', в кружке рисования. Но в основном я сам. Я самостоятельно изучал анатомию, посещал выставки, галереи, копировал... В общем, учился.

– А почему вы не стали профессиональным художни-ком?
– поинтересовалась Мила.
– У вас талант.

Да, знаете, как-то не решился. Честно говоря, боялся, что большого художника из меня не получится, а малень-ким быть не хотелось. Но это моя отдушина, которая при-носит удовольствие и отвлекает от повседневных проблем. Сейчас давно не пишу. Докторская диссертация... да и краски дорогие. У меня, правда, есть в запасе немного, но я берегу для чего-нибудь значительного.

– А мне почему-то кажется, что из вас вышел бы заме-чательный художник.

– Ну, это вы мне льстите. Я человек прагматичный и привык оценивать вещи трезво. Но все равно спасибо.

– Это, наверно, счастье, когда занимаешься любимым делом. У вас же и работа любимая?

– Ну, понятие счастья - вещь абстрактная. Вот есть такой биотехнолог, Обласов. Он составляет технологию жизни, при соблюдении которой гарантирует любому сча-стливую жизнь.

– Как это?
– оживилась Мила.