Потерявшиеся в России

– Да, он мне нравится, но любить...пока нет, - уклон-чиво сказала Мила.

Вадик покраснел, а Юлия Максимовна хлопала глаза-ми и обескуражено смотрела на Вадима. После этого раз-говор как-то не клеился. Юлия Максимовна, казалось, по-теряла к Миле всякий интерес, больше не задавала никаких вопросов и хотела уже встать из-за стола, но Мила бук-вально упросила ее попробовать ее фирменный торт, и они выпили по чашке чая с 'Наполеоном', который буквально таял во рту, и который Юлия Максимовна, отбросив гонор в сторону, скупо похвалила.

– А вы, Милочка, мастерица. Я так не умею. Что, и обед можете? И котлеты?

– Могу, - улыбнулась Мила.

– Где ж вы этому научились?

– У бабушки, у мамы.

– Похвально, похвально!
– снисходительно одобрила Юлия Максимовна.

Вадим подал матери шубу, они оделись и, уже уходя, Юлия Максимовна сказала примирительно:

– Вы, Милочка, простите, если что не так. А знаете, я совсем не против ваших отношений с Вадиком. Но, пойми-те, я мать, и мне хочется, чтобы мой сын был счастлив.

Они вышли, и Мила закрыла дверь и вздохнула с об-легчением, но тут раздался звонок. Это вернулась Юлия Максимовна. Она тихо, словно извиняясь, сказала:

– Там Вадик машину ждет, а я хотела вас спросить. Скажите, Милочка, - голос ее перешел почти на шепот.
– А что, вы действительно Вадика не любите?

Мила неопределенно пожала плечами

– Что, совсем-совсем?.. Он очень хороший мальчик. В нем столько искренности.

Мила чувствовала себя неловко, и ей стало жалко Юлию Максимовну, которая в своем стремлении защитить сына пошла на унижение, сбросив личину неприступной высокомерности. Она ушла, расстроенная, унося с собой обиду за своего мальчика.

Мила мыла посуду и думала: 'Вот и хорошо. Вот все сразу и решилось. Все стало на место, и нет больше этой двусмысленности в ее отношениях с Вадимом, хотя, если бы не его мать, она сама ему бы вот так вот прямо не ска-зала, что не любит, потому что в какой-то момент ей каза-лось, что он ей уже не безразличен, и в глубине души теп-лилась искорка, которая могла разгореться и дать импульс более глубокому чувству. И все же, если посмотреть прав-де в глаза, это было не то чувство, которого она ждала, и о котором грезила. Ей было грустно, будто она потеряла что-то дорогое сердцу, и это больше уже не вернется, но она сохранит благодарность Вадиму, который подарил ей не-сколько месяцев романтических отношений, и понимала, что это уже в прошлом. Вот так у нее было на выпускном вечере в школе, когда она вдруг с тоской осознала, что эти годы уже никогда не вернутся, и останется лишь альбом, который будет иногда напоминать о школьных друзьях, любимых учителях и золотом беззаботном времени...

По дороге Юлия Максимовна накинулась на Вадика, словно он был в чем-то виноват. И непонятно было, то ли она пытается защитить и оградить его от 'опрометчивой' связи, то ли успокоить и утешить.

– Вот видишь, Вадик, она тебя не любит. Зачем тогда, спрашивается, столько времени голову морочить?.. Она просто использует тебя в каких-то своих корыстных це-лях... Конечно, генеральский сын, из такой семьи.

– Мама, перестань! Лучше помолчи. Ты сделала свое дело.

– Это что я такого сделала? В чем ты меня упрека-ешь?.. В том, что я поставила ее на место?

– Ты обидела ее. Ты разговаривала с ней таким оскор-бительным тоном, что она по-другому и ответить не могла. Я думаю, что ее слова не были искренними.

– Я извинилась. Но это ничего не меняет. Она тебе не пара. Она плебейка. И потом, зачем тебе чужой ребенок?

– А причем здесь ребенок? И чем может помешать ре-бенок? Это наш российский менталитет. Вот ты будешь жить в Германии и увидишь, что у них совершенно другое отношение к этому вопросу. Там женятся и на трех и на четырех детях, а в семью берут брошенных детей из Рос-сии и нередко даунов. А здесь ребенок у женщины, кото-рая мне нравится.

– Мы, сынок, пока в России, а не в Германии. Там пять детей не помеха, потому что родителям не нужно думать, как прокормить их. А физически неполноценных детей бе-рут не от человеколюбия, а от жира. Хобби у них такое.

– Мам, ну что ты несешь? Мне стыдно за тебя, ей бо-гу.

– С каких это пор ты мать начал стыдиться?
– оби-женно поджала губы Юлия Максимовна.

– Не передергивай! Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Мало того, что у нее ребенок, - гнула свое Юлия Максимовна.
– Она старше тебя на целых два года.

– Жена Маркса старше мужа была на 20 лет, а Пугаче-ва старше Киркорова на 18 лет.

– Маркс уже, слава богу, не живет. Он сделал свое де-ло, да так, что мы до сих пор расхлебать не можем. А Пу-гачева - мне не пример. Это публика из шоу-бизнеса, а там все не как у нормальных людей. Как говорится, еще не ве-чер.

– Я, мать, тебя не узнаю. Раньше ты не была такой злой, - упрекнул мать Вадим.

– Раньше в стране порядок был и в семье был порядок. А теперь вот уезжаем. Из своей страны гонят.

– Да кто тебя гонит? Оставайся, не уезжай. А насчет порядка, это наша семья в порядке была, а многим этот по-рядок веревкой на шее висел.

– А ты знаешь, как мы теперь живем? Да профессор-ской зарплаты Дмитрия Моисеевича нам на неделю не хва-тало. Хорошо, у него кое-какие ценности от родителей ос-тавались. Я свои изумрудные серьги вынуждена была про-дать, потому что деньги, которые мы в банке держали, пре-вратились в пустой звук.

– Ладно, мам. Ты сама от отца ушла. Чего ж теперь жалеть?

– А я, сынок, и не жалею. Я свой выбор сделала созна-тельно. Я знаю, что в другой стране у нас будет все в по-рядке. Мне за Россию обидно и на бардак на весь этот больно смотреть.

– Мам, дай и мне свой выбор сделать самому.

Юлия Максимовна какое-то время молчала. Едва слышен был тихий рокот двигателя, да мягкий шорох шин. В салоне было тепло и уютно.

– Ладно, - сказала Юлия Максимовна.
– Какой я те-перь тебе советчик? Ты сам уже взрослый. Об одном про-шу, не спеши. Как говорится, семь раз отмерь. Вокруг де-вушек пруд пруди, и за тебя любая пойдет.

– Ну, я завтра в ЗАГС бежать не собираюсь, - успоко-ил мать Вадим.

Глава 17

– Виталий, - сказал Алексей Николаевич, когда они сидели у него в кабинете с Виталием Юрьевичем за бутыл-кой водки, отмечая со всей страной день кириллицы или праздник русской письменности. Они помянули просвети-телей славян святых Кирилла и Мефодия, причем поспо-рили, когда Алексей Николаевич вспомнил Байера, упомя-нутого Татищевым, который утверждал, что славяне до XV века не писали свою историю, а некоторые историки до сих пор считают, что мы до Владимира вообще не имели письменности, так как Нестор писал летопись через 150 лет после Владимира. Виталия Юрьевича это возмутило, и он стал доказывать, что кириллица могла быть известна россиянам еще до Владимира и доказательством тому яв-ляются книги для богослужения, которые нужны были первым христианам, и можно найти источники, из которых ясно, что наша церковь тогда уже пользовалась переводом Библии, сделанным теми же Кириллом и Мефодием. Раз-говор незаметно перешел на историю, когда Виталий Юрь-евич коснулся темы падения нравственности, а Алексей Николаевич заметил, что параллели кризисного состояния современного общества нужно искать в событиях прошло-го.