Познавший правила

Ворчун заворожённо смотрел на нас, открыв рот. Команда столпилась на палубе. Мешать перламутровому кавалю никто не посмел. Тот самостоятельно и очень аккуратно поднялся на борт из воды, спустился в трюм, пригибая голову — и вместо трёх стойл случайно сделал одно. В нём он и устроился, гордо пожёвывая сено.

Наш отряд взбирался следом, а я на бегу продолжал кричать:

— Ворчун, отчаливаем! Отчаливаем! Руби швартовы!

Вообще-то команда всё это делала и без моих подсказок. Я и Пятнашка поднимались на палубу уже отплывающей от берега баржи. Сзади, на укреплениях, ярились твари Диких Земель. Некоторые уже бежали по дороге вниз. Парочка летунов попыталась спикировать, но, поймав по несколько стрел, вынуждена была отступить.

Седые матросы Ворчуна гребли с отчаянием обречённых — не понимая ещё, что с каждым гребком опасность отдаляется всё больше и больше.

— Шрам! — хрипло проговорил Ворчун. — Я хочу знать, что сидит в трюме моей баржи! И что мне теперь с этим делать?!

— Я бы покормила его овощами для начала, — ответила вместо меня Пятнашка. — Все кавали любят овощи.

Старик затравленно оглянулся на вход в трюм и снова уставился на меня:

— Что это?!

— Да чтоб мы сами знали, Ворчун… — устало ответил я, правой рукой ощупывая левое плечо. — Но вообще-то, судя по поведению, это ещё каваль…. А вот из нашего трупика в крепости выросло что-то похуже карателя… Но тварям это очень не понравилось, и они его шлёпнули… Что он сделал с моей рукой?..

— В порт я с этим не пойду, — упрямо оборвал меня старик, указывая на трюм. — Пусть мудрецы решают, как быть.

— Согласен, — кивнул я. — Пристанем южнее. И попробуем связаться с ними.

— Не надо, — прервал меня Грапп, подходя к нам с небольшой клеткой. В ней была птица — маленькая, с ярким жёлто-зелёным оперением. Она с интересом смотрела на нас, встопорщив красный хохолок. — Я отправлю им сфивва, а они нас найдут. Сами найдут.

— Они подозревали что-то подобное? — спросил я у Граппа и по его эмоциям понял: да, что-то они подозревали. Но никак не такое.

— Они подозревали, что каваль может измениться не до конца… — кивнул ученик Соксона. — И что его надо будет вернуть.

— А что он превратится вот в такое? — буркнул Ворчун. — Да если он лишний раз дёрнется — у меня баржа развалится!

— Он не дёрнется, — успокоил я Ворчуна. — Он знает правила.

Все слышавшие это с удивлением уставились на меня, но вопросов задавать не стали. Видимо, уверенность в моём голосе была такая, что сомнений больше не возникло.

Каваль всё-таки получил свои овощи. К счастью, еды на барже было много. Он счастливо жевал плоды, наполняя трюм хрустом и фырканьем. Рассмотрев его поближе, я понял, что вырос он всего в два раза. Однако рога и гребень делали его ещё немного выше. Но главное его изменение произошло в голове. И без того умная животинка стала настоящим мудрецом среди кавалей. Он легко понимал, что ему говорят — и мог даже кивнуть. Вот только сказать ничего не мог, потому и не получалось с ним полноценного диалога. Я вполне серьёзно попросил Молчка пообщаться с ним. Может, научит языку выразительных жестов? От этого каваля всего можно было ждать.

Пятнашка несколько дней ходила мрачнее тучи. Смерть — даже секундная — сделала её угрюмой и замкнутой. Далеко не сразу я сумел её разговорить и успокоить. Ужас был в том, что она тоже не видела мудрость, которой поразил её изменяющийся каратель. Ей казалось, что это вернуло её во времена ааори и нори, когда мудрость была лишь внешним проявлением — огнём, водой, воздухом — и когда она не могла опознать готовящееся плетение по искрам мудрости. И тогда я показал ей то, что пытался объяснить нам Грапп.

Мы вышли на палубу, и я долго собирал искры, чтобы заставить их коснуться воды. Притрагиваясь к волнам, искры сами стали складываться в узор — очень похожий на плетения мудрости.

— Мудрость — не самостоятельно складывается в узор, она повторяет явления в мире, — пояснил я. — Мудрость ты видишь всегда… Если она обычная.

— Но ты говорил, что у алхимиков она другая, — напомнила Пятнашка о давнем разговоре.

— Она другая… Но основана всё на той же мудрости, — ответил я, отпуская искры на свободу. — То, чем пользовался каратель — это не совсем мудрость. Мне сложно объяснить… Просто пойми: он был настолько противоестественен, что даже сила, расколовшая и пожирающая наш мир — ополчилась против.

— Как он появился?

— Этого я не знаю, — признался я. — Но выжить он уже не мог. Его бы всё равно смели.

И это было правдой. Ответов не знали ни я, ни Грапп. И, как мне казалось, случившееся не смогли бы объяснить даже Ксарг и Соксон.

— А наш каваль? — заволновалась девушка.

— А он так и остался кавалем, — я пожал плечами. — Очень умным, очень сильным. Невероятнымкавалем. И хоть он и не нравится изменённым, но только потому, что слишком силён для них. Нарушает равновесие.

— Я боюсь, что Ксарг и Соксон его на кусочки порежут, — Пятнашка поёжилась на ветру, который ласково трепал её роскошные каштановые волосы. — Они ведь не навредят ему?

— Я попрошу, чтобы не вредили, — ответил я, притянув её к себе. — А если надо будет, выкраду и спрячу.

— Ну уж нет! — возмутилась Пятнашка. — Ты мне дороже всех… Даже невероятных кавалей.

С того дня она снова стала той Пятнашкой, которую я знал и любил. А вот я оставался мрачным, хоть и старался не показывать этого. И причиной была моя рука. Её лечение стало какой-то ежедневной пыткой. За первые несколько часов мне не удалось вернуть чувствительность, и рука продолжала висеть плетью вдоль тела.

Я раз за разом прислушивался к себе, пытаясь понять, что стало причиной паралича — но не находил ответа. Рука выздоравливала с огромным трудом, хотя никаких внешний повреждений на ней обнаружить не получалось. И всё-таки мои старания не пропали даром. Сначала я начал чувствовать кончики пальцев, потом научился ими шевелить. Затем вернулись ощущения в локте, и рука начала сгибаться. И уже потом я почувствовал, наконец, плечо. Поэтому когда мы подплыли к условленному месту, где нас ждали Ксарг и Соксон — я смог приветствовать мудрецов, вскинув руку над головой. И кто бы только знал, сколько сил отнял этот простой жест…

Мудрецы прибыли вдвоём. Они долго ходили вокруг каваля, прицокивая и бормоча себе что-то под нос. А тот терпеливо стоял, покинув трюм баржи и с надеждой глядя на сочную траву неподалёку. Когда же его, наконец, отпустили, животное радостно всхрюкнуло и, сотрясая землю, поскакало на незанятое пастбище.

— Придётся прикупить тут землю! — заметил Ксарг, глядя вслед весёлой туше, способной пробивать древнюю кладку. — Невероятно…

— И ты будешь до конца своих дней ухаживать за ним? — удивился Соксон.

— Нет, это будешь делать ты! — Ксарг округлил глаза и улыбнулся. — Поверь, ученик, это потрясающее животное. Наблюдение за ним поднимет наши знания на новую высоту!

— Ну знаешь ли…

Мудрецы спорили ещё два часа, а потом нашли Граппа, выдали ему припасы, палатку и оставили следить за бесценным экземпляром — который радостно уничтожал сочные травяные побеги, лукаво поглядывая на нас.

Мудрецы отправились в Форт своим ходом, на кирри, а мы продолжили свой путь на барже. Избавившись от каваля, Ворчун вместе с командой вернул себе былое расположение духа. И даже когда баржу взяли под арест по приказу эра Ненари, они не растеряли веселья. Как я потом узнал, отпустили их через пару дней — когда вернулись Соксон и Ксарг и оплатили штрафы.