Позывной Леон
Шрифт:
Я мысленно улыбнулся, поняв, что Ир действительно «вернулся». Вероятно, ему тоже нужна своя передышка, время, чтобы восстановить силы. «Интересно, где он их берёт? Не вытягивает же из меня, как Корозуб?» — мелькнуло в голове.
— Нет, конечно, не так, — пробормотал Ир, снова прочитав мои мысли, — да и не ломай голову: всё равно пока не поймёшь. Тебе нужно просто знать, что я тоже могу уставать. — Он осёкся на миг, потом усмехнулся: — Ты действительно почти ничего не знаешь об этом мире.
— Возможно, — согласился я. — Но придётся узнать, иначе не выживу.
— Согласен. Ну что ж, ты привязался?
— Да.
—
Я покрутил головой, отыскивая опору, и ухватился за два сучка, торчащих по обе стороны от меня. Спиной я плотно прислонился к стволу, а примотанный к ветке лоскут рукава не давал мне пошевелиться слишком уж вольготно.
«Теперь посмотрим, что он задумал», — подумал я, затаив дыхание, наблюдая, как сумерки окончательно окунают лес в глубокие тени и пробуждают в нём неведомые ночные силы.
Я крепче сжал сук левой рукой и почувствовал, как лоскут перевязи слегка царапает шею. «Ну же, Ир», — мысленно поторопил я своего ворчливого спутника. Только теперь понял, что он и вправду готовится к чему-то особому.
— Слушай меня, — раздался в голове приглушённый голос Ира. — Сейчас я попробую использовать твою силу… или скорее твою связь с мной… с этим миром. Но руна на твоём запястье будет сопротивляться — она заблокирует часть потока, пропуская его через твоё тело.
Внутри у меня всё похолодело:
— И что это значит?
— Что будет больно, — без обиняков ответил Ир. — Но если мы хотим хоть как-то определить, куда делся твой отряд, придётся рискнуть.
Я глубоко вздохнул, ощущая, как ветерок развевает верхние иглоподобные ветви вокруг меня. Снизу донёсся какой-то ночной крик неизвестного зверя, и вся моя храбрость снова пошатнулась. Но отступать уже поздно.
— Давай, — прошептал я наконец, успокаивая колотящееся сердце.
Словно услышав сигнал, руна на правом запястье засветилась лёгким бирюзовым сиянием. Я невольно вздрогнул: в такт свету по моей коже стали «просыпаться» тонкие голубоватые нити, тянущиеся вдоль вен и пересекающиеся где-то в районе сердца. Казалось, будто они выросли прямо из символа руны.
— Терпи, — прошелестел Ир, и тут меня накрыло волной боли.
С каждой секундой всё больше нитей выползало из руны и втягивалось в меня, а откуда-то из глубин моего тела в ответ тянулся встречный поток, словно туго натянутые раскалённые струны. Я попытался задержать дыхание, но каждый вдох отдавался жжением в груди. Меня ломало и выкручивало изнутри, а мозг захлёбывался в треске и искрах. Я понимал, что это Ир плетёт какую-то «магическую» ткань, используя меня как «фильтр» или «шлюз».
Шатаясь, я упёрся ногами и спиной в ветви, стараясь не свалиться с дерева. Пальцы на руках занемели, я сжимал сучья так, что казалось, кости проступают через кожу. Время будто застывало в одном бесконечном скачке агонии. Но надо было держаться.
«Не упасть, — билось у меня в голове. — Не… упасть…»
Наконец боль начала утихать, но вместо неё меня захлестнул свист в ушах. Густой голубоватый свет проступал у меня перед глазами, мигал точками. Затем, сквозь мерцающую пелену, я различил, как от моих рук тянутся тонкие светящиеся нити и скользят по окружающим ветвям, сливаясь с ними где-то наверху. Но ещё более впечатляющей была картина вдалеке, над зелёной гладью леса: голубые «канаты» протянулись над кронами, образуя своего рода сетчатое
сплетение. Казалось, что нити искрятся в нескольких местах, а затем сходятся в одну чёткую бирюзовую линию, уходящую куда-то за горизонт.— Всё, почти готово, — прошептал Ир. Я ощутил, как меня снова прошивает колкая боль, будто туго натянутые провода рвут мою плоть изнутри.
Внезапно всё кончилось. Я чуть не обмяк, руки болезненно соскользнули по коре, но перевязь на груди удержала меня. Перед глазами стояла рябь, а зубы выбивали непроизвольную дробь. Я с трудом сфокусировался и понял, что больше не вижу тех множества нитей — лишь одна линия оставалась, и она шла куда-то в сторону дальней чащи, поблёскивая ровным бирюзовым светом.
— Смотри, — произнёс Ир приглушённо. — Это и есть наш новый путь. Туда они пошли, если память твоя не врёт.
Я еле разлепил глаза и увидел, что внизу, в отдалении, между стволами деревьев медленно пульсирует эта самая нить, будто тропинка из света.
— Понял… — попытался ответить я, но в голосе не было твёрдости. Меня колотило, перед глазами всё расплывалось. — Неплохой… ориентир…
Слова застревали в горле, силы стремительно уходили. Я успел лишь подумать: «Вот оно — результат наших усилий», и провалился во тьму, теряя связь с реальностью, словно кто-то выключил тумблер сознания.
Последнее, что запомнил, — бескрайняя тьма ночного неба и яркая бирюзовая линия, от которой веяло необъяснимым, но манящим зовом.
Проснулся я, а точнее, очнулся — уже неважно, как это назвать. По ощущениям, меня не было в сознании до самого утра нового дня. С первой же секунды осознал, что положение моё слегка унизительно: руки плотно перехвачены между ветками а тело закреплено остатками ткани, если можно так выразиться, за ствол дерева. Наверное, я сам так привязался, чтобы не свалиться на землю во сне (или Ир заставил меня это сделать, когда мы чуть не рухнули без чувств ночью).
Память стала понемногу возвращаться, сминая остатки приятной дремоты. Она накатила волной и принесла с собой жгучие образы: вечер, сумерки, колкие слова Ира, а потом — острая боль, боль и ещё раз боль. Словно кто-то прожигал меня изнутри раскалёнными нитями. Но было и что-то ещё: да, я помню бирюзовую линию, «путь», который мы вчера вызывали, чтобы найти моих — мой отряд, если точнее. Это решил Ир — показать мне дорогу, используя какие-то ритуалы. Вспомнив нашу ночную акцию, я непроизвольно вздрогнул, что чуть не дёрнул связку ветвей, к которым был пристёгнут.
С трудом освободившись, я покрутил головой и огляделся. Лес вокруг пестрел зеленью — утреннее солнце освещало верхушки деревьев, уходящих в бескрайнее «зелёное море». Скользнул взглядом по небу. Рассвет уже разгорался над лесом: лучи утра падали косо, высвечивая влажную листву где-то внизу. Ветви вокруг меня были влажными от росы, я невольно вздрогнул от прохлады. Но никакой линии или видимого знака в небе, разумеется, не было.
— Балда, — вдруг раздался хрипловатый, знакомый голос Ира в моей голове. — Я же говорил, только сумерки и ночь позволят тебе разглядеть ту линию. «Око» открывается лишь тогда, когда в небе… — он запнулся, видимо, подбирая слова. — Когда в небе «луна», пусть будет так, по-вашему. Название нашей настоящей покровительницы слишком сложное и слишком священное, чтобы произносить его на твоём языке. Так что просто «луна»… А пока ты слеп, как детёныш Шерха.