Право на сбой. Нулевой Игрок

Это было не просто отсутствие связи. Это было отсутствие самой сети. Ее не взломали. Ее не захватили. Ее просто… больше не существовало. Все ее узлы, все ее агенты, все ее контакты — все они были стерты. Тысячи красных огоньков на ее ментальной карте погасли одновременно, оставив после себя лишь черную, выжженную пустоту.

Ее империя, которую она строила годами, ее подпольное государство, ее главное оружие — все это перестало существовать за один час.

Она сидела в мерцающей пещере, и впервые в своей жизни чувствовала себя абсолютно, окончательно пустой. Ее вера в то, что все можно решить с помощью ресурсов, активов и сделок, была не просто разбита. Ее аннигилировали. У нее больше не было ни ресурсов, ни активов. И заключать сделки было не с кем.

Что остается, когда у тебя отнимают все?

Она могла просто сесть здесь и ждать. Рано или поздно нестабильность этого места сотрет и их. Или они умрут от голода, потому что в этих зонах не было ни еды, ни воды. Это был логичный исход. Признать поражение. Признать, что игра окончена.

Она посмотрела на свои руки. Руки, которые еще вчера управляли потоками золота и информации, которые заключали сделки на сотни тысяч, которые держали в напряжении весь черный рынок Цитадели. Теперь это были просто пустые руки. Бесполезные.

И тут она почувствовала, как что-то теплое коснулось ее ладони.

Это был Кай. Он все так же сидел рядом, но теперь он осторожно, почти робко, взял ее за руку. Он ничего не сказал. Он просто смотрел на нее, и в его глазах не было ни страха, ни отчаяния. Только вопрос. И доверие. Абсолютное, иррациональное доверие к тому, что она, всемогущая Элара, знает, что делать.

Решение пришло не из ее аналитического центра. Оно пришло откуда-то из глубины, из того нового, непонятного места, которое Алекс и Бастиан в ней разбудили.

Она посмотрела на Кая. На его худое, перепачканное лицо. На его доверчивые глаза. И поняла. Ее старые цели — богатство, влияние, власть — мертвы. Они были стерты вместе с ее сетью. Но прямо здесь, держа ее за руку, сидела ее новая цель. Единственная.

Она сжала его ладонь в ответ.

— Все будет хорошо, — сказала она. И это была первая сделка, которую она заключила не ради выгоды. Это была инвестиция в надежду.

Она встала. Пустота внутри никуда не делась. Но теперь у нее появился центр. Точка опоры.

— Вставайте, — сказала она двум другим выжившим. Ее голос снова стал твердым. — Плакать будем потом. Сейчас нужно найти воду. И безопасное место для ночлега.

Они посмотрели на нее с удивлением, их заплаканные глаза выражали недоумение.

— Но… как? — прошептала торговка специями. — Здесь же… ничего нет.

— Значит, мы это «ничего» создадим, — ответила Элара.

Она не знала, как они выживут. Она не знала, что их ждет в этом сумасшедшем, глючном мире. Но она знала одно. Она больше не была королевой торговцев. Она была лидером исхода. И ее единственный актив, ее единственный народ, состоял из трех сломленных беженцев и одного испуганного мальчика. И этого было достаточно, чтобы начать все сначала.

Один на дне

Я сидел в тишине и смотрел, как умирает мой мир.

Подвал больше не был убежищем. Он стал гробницей. Я сам запечатал ее изнутри, оборвав все каналы связи. Больше не было ни голоса Бастиана, полного праведного гнева, ни ледяного спокойствия Элары. Только я и гул моего собственного провала.

На стене, куда я вывел проекцию глобальной карты, разворачивался тихий апокалипсис. Волна «Очищения» катилась по континентам, как цифровой пожар. Тысячи, десятки тысяч красных точек — пробудившихся, которых наши усилия вытащили на свет, — гасли одна за другой. Беззвучно. Системно. Эффективно. Я смотрел на это, и не чувствовал ничего. Все эмоции — ярость, страх, отчаяние — сгорели, оставив после себя только выжженную, черную пустоту.

Холодное, ясное, как предсмертное прозрение.

Это все я.

Не Джонсон. Не Куратор. Не «Чистильщики». Я.

Я вспомнил Лину. Ее искра сознания, которую я увидел. Это я зажег этот огонь. Я дал им надежду. Я вытащил их из уютной, бессмысленной матрицы и показал им, что они могут быть живыми. А потом привел их на бойню.

Я вспомнил Бастиана. Честный, прямой, идеальный солдат. Я сломал его код, его веру в порядок, заставил его усомниться во всем, чем он был. Я дал ему новую цель — и повел его в ловушку, где его честь растоптали, а его людей стерли.

Я вспомнил Элару. Гений прагматизма, построившая с нуля целое подпольное государство. Я в своей панике и гордыне растоптал ее доверие, превратил ее сеть в хаос, заставил ее отгородиться от меня стеной.

Моя проклятая, въевшаяся в самый мой код вера в то, что только я знаю, как надо, что только мой тотальный контроль может всех спасти, — она не просто провалилась. Она оказалась самым эффективным оружием в руках врага. Я хотел быть их спасителем, а стал их палачом. Я был не Прометеем, принесшим им огонь. Я был Оппенгеймером, создавшим бомбу, которая их всех уничтожила.

Больше не было выбора между тем, чтобы бороться или сдаться. Борьба была окончена. Я проиграл. И проиграл не врагу. Я проиграл самому себе. Оставался только один вопрос. Вопрос искупления.

Что я мог сделать? Найти в себе силы для последнего, безнадежного акта сопротивления? Какого? Снова повести за собой тех немногих, кто, может быть, еще выжил, на очередную самоубийственную миссию? Снова доказывать свою гениальность, которая уже обратилась в пепел?

Нет.

Решение было единственным, которое имело смысл. Единственным честным. Если я был вирусом, который заразил этот мир ложной надеждой и привел его к гибели, то я должен был сделать то, что делает любой хороший антивирус.

Удалить источник заражения.

Я закрыл глаза, отключая проекцию карты. Я не хотел больше видеть, как они умирают. Я открыл свою собственную консоль. Ту, что была частью меня. root. Мой личный, персональный ад и рай.

Пальцы, которых у меня не было, застыли над клавиатурой, которой не существовало. Я знал команду. Я сам ее написал. Экстренный протокол самоуничтожения для критически поврежденных или вышедших из-под контроля системных процессов. Идеально подходило.

Я набрал ее. Медленно, по одной букве.

delete self

Команда высветилась на моем внутреннем интерфейсе, холодная и окончательная. Система ждала подтверждения. Последнего Enter.

Я занес палец над кнопкой.

Вот и все. Конец пути. Конец моей гениальности. Конец моей вины. Это было не бегство. Это был мой единственный и последний акт ответственности. За Лину. За Бастиана. За Элару. За всех тех, кого я погубил.

Я смотрел на мигающий курсор. Тик-так. Тик-так. Как таймер на бомбе. Как отсчет последних секунд перед забвением.