Предатель. Я тебе отомщу

– У твоей Настеньки губа не дура, – бросает она, и слова её режут, ровные, безжалостные, как скальпель. – Её новый хахаль, Сергеев, подключил связи. Ускорил всё, подстраховался. У них юрист — зверь, против него у меня нет шансов, – продолжает она, и смотрит на меня сверху вниз, как на мусор, что пора вымести из угла.

– Ты обещала помочь! – кричу я, вскакиваю, кресло падает с грохотом на пол, и я не поднимаю его. – Ты юрист, делай что-нибудь! Подключи связи, любовничка своего, отца, мать твою, кого угодно! – голос срывается, хрипит, и я бью кулаком по столу, папка подпрыгивает, листы разлетаются, шуршат, падая на пол.

– Может, мне ещё президенту написать? – отвечает она, и в голосе её сарказм, холодный, острый. – Тёмка, мы, конечно, друзья, но я в это дерьмо не полезу. Мне карьера важнее, чем твои разборки, – продолжает она, и глаза её сужаются, как будто она прикидывает, сколько я ещё протяну.

– Ну и нахрена ты тогда сюда припёрлась? Потыкать меня в говно, как кота облезлого? – рычу я, и голос дрожит, злость кипит, но под ней — что-то ещё, слабость, что я ненавижу в себе.

– Предупредить лично хотела, что скоро тебя оставят без трусов, придурок, – говорит она, и голос её становится тише, но жёстче. – Тём, займись собой, как подруга прошу. Иначе реально всё просрёшь, – добавляет она, разворачивается и уходит, каблуки стучат по полу, дверь хлопает, и я остаюсь один.

Стою, кулаки сжаты, дыхание хриплое, рваное, и ярость кипит, горячая, слепая, но под ней — тоска, чёрная, глубокая, как яма, в которую я падаю.

Элька права, и это бесит ещё больше. Я не знаю, как выбраться из этого дерьма. Раньше бабло всё решало — платил, и проблемы исчезали, как дым. А теперь? Теперь я никто, и деньги молчат, как мёртвые.

Скучаю по Насте, по этой суке, что бросила меня, что разрушила всё, что у меня было. Её голос, её запах — они везде, в каждой шлюхе, что я тащу в постель, в каждом глотке виски, и я ненавижу её за это, но без неё пусто, как будто вырвали кусок из меня, и я кровоточу, сам того не замечая.

Звоню своему человеку в суде — гудки, потом тишина, сброс. Второму — та же хрень. Никто не отвечает, все отвернулись, как крысы, что чуют тонущий корабль. Телефон падает на стол с глухим стуком, руки трясутся, и я понимаю, что бессилен. Настя выигрывает, этот Сергеев выигрывает, а я — никто, пустое место.

Поднимаю кресло, ставлю его на место, сажусь, голова падает на руки, и пустота внутри растёт, сжирает меня. Но я сжимаю кулаки, сильно, до боли.

Я верну её. Любыми способами. Она моя жена, моя, и я не отдам её этому гаду. Пусть подала на развод, пусть думает, что победила, но я найду способ, я заставлю её пожалеть. Она ещё будет ползать передо мной, умолять вернуться, и я увижу её слёзы. Эта война не закончена.

31. Настя

Утро начинается с кофе и стопки бумаг на рабочем столе — отчёты, которые нужно проверить к понедельнику. Офис гудит, голоса коллег смешиваются с гулом принтера, но я сижу, уставившись в экран, а мысли где-то далеко.

Встреча с юристом через час, и от одной мысли об этом желудок сжимается. Игорь договорился, всё организовал, а я до сих пор не знаю, хочу ли я туда идти. Выключаю компьютер, беру сумку и выхожу, чувствуя, как каждый шаг тяжелеет, как будто я тащу за собой прошлое.

Кабинет юриста — маленький, тесный, пахнет бумагой и старым деревом. Женщина за столом — лет сорока, в строгом костюме, волосы собраны в низкий пучок — смотрит на меня поверх очков. Её зовут Мария Евгеньевна, и голос у неё сухой, деловой, как будто она читает инструкцию.

– Итак, Анастасия, Игорь Николаевич уже рассказал мне вашу ситуацию, – начинает юрист, и пальцы её быстро перебирают документы. – Развод с Артёмом Морозовым. Мы можем подать на раздел имущества, учитывая ваш брак и его доходы, – продолжает она, и я чувствую, как внутри всё напрягается.

– Мне ничего от него не нужно, – говорю я, и голос звучит резче, чем хотела. – Только развод, – сжимаю сумку на коленях, пальцы впиваются в кожу.

Она поднимает брови, но не спорит, только поджимает губы.

– Это ваше право, но я настоятельно рекомендую хотя бы формальный раздел, – советует Мария Евгеньевна, и голос её становится чуть мягче, но всё равно твёрдый. – Без этого он может затянуть процесс, оспаривать всё до последнего. Это формальность, чтобы закрыть вопрос, – продолжает она, и кладёт передо мной лист с какими-то цифрами, которые я даже не пытаюсь читать.

Я молчу, смотрю на бумагу, и внутри всё кипит. Формальность. Слово цепляется за меня, как заноза. Я не хочу ничего от Артёма, ни копейки, ни его поганой квартиры, куда он наверняка таскал своих шлюх, о которых упоминала его мать, но мысль, что он может тянуть время, выматывать меня, снова держать в своих руках — она душит.

Игорь ждёт меня в коридоре, стоит у окна, руки в карманах. Когда я выхожу, он поворачивается, и взгляд его тёплый, но я не хочу этого тепла, не сейчас.

– Как прошло? – спрашивает он, и голос его мягкий, но я слышу в нём тревогу.

– Она настаивает на разделе имущества, – произношу я, и голос дрожит, выдаёт меня. – А я не хочу. Не хочу ничего от него, – я отворачиваюсь, смотрю в окно, где машины ползут по улице.

Игорь подходит ближе, но не касается меня, и я благодарна за это.

– Это не про выгоду, Настя, – говорит он тихо. – Это про то, чтобы завершить всё. Чтобы он не мог больше держать тебя на крючке, – продолжает он, и слова его звучат просто, но бьют в точку, туда, где я прячу свои страхи.

Поджимаю губы, и чувствую, как внутри что-то трескается. Месть — это то, что я держала в руках месяцами, как оружие, чтобы Артём рухнул, чтобы почувствовал, как я падала. Но теперь я смотрю на Игоря, на его спокойное лицо, и думаю: «А стоит ли оно того?»

Я устала. Ненавидеть, ждать, когда Артём сломается. Устала таскать эту злость, что жжёт меня изнутри. Но отпустить её — значит отпустить часть себя, и я не знаю, кто я без неё.

Вечер опускается тихо, за окном темнеет, и свет фонарей пробивается сквозь шторы, ложится полосами на пол. Я дома, сижу на диване, ноги поджаты, телефон лежит в руках, тёплый от долгого сжатия. Тишина давит, и мысли — о юристе, о бумагах, о том, что я всё ещё не знаю, чего хочу, — крутятся в голове, как заевшая пластинка.

Пальцы сами находят номер Ани, и я звоню, не думая, не взвешивая, просто потому что мне нужно выговориться, выплеснуть этот ком из груди. Она отвечает почти сразу, голос её тёплый, чуть усталый, и на фоне слышен детский гомон — высокий смех, топот ног, обрывки спора о том, чья очередь мыть посуду.

– Насть, ты как? – спрашивает она, и я слышу, как она отходит от этого шума, шаги гулко звучат, потом хлопает дверь, и голоса приглушаются.

– Не знаю, – отзываюсь я, и голос дрожит, выдаёт всё, что я пытаюсь спрятать за этим коротким словом. – Встретилась с юристом сегодня. Развод… Игорь помогает, но я запуталась, Ань. Хочу, чтобы Артём страдал, чтобы рухнул, но я так устала от этого, – продолжаю я, и слова падают, тяжёлые, честные, как камни, что я таскаю в себе слишком долго.