Председатель (сборник)

— Я бы солененького чего съела, — говорит жена бригврача.

— А можно?

— И не сомневайся, — вмешивается тетя Паша. — Я, когда первого своего ждала, одной квашеной капустой питалась.

Черненькая тянется за каким-то мясом, но тетя Паша ее останавливает.

— Нет, солонины ей как раз не положено. А вот соленый огурчик — вреда не будет.

Черненькая не без опаски берет за хвост миногу и соленый огурец, относит подруге.

В вагон робко, неуверенно входит неопределенных лет человек с размытыми чертами лица и чаплиновскими усиками, в старомодном пенсне. Садится у прохода на край скамейки.

— Товарищи, у нас новый попутчик!1 — объявляет артистка.

Черненькая с ее чуткой натурой немедленно отзывается на это сообщение:

— Эй, гражданин, просим к нашему шалашу! Человек так же робко, неуверенно подходит. Смотрит на роскошную снедь, непроизвольно проглатывает слюну.

— Не могу... — тихим голосом произносит он. — Мне нечем соответствовать... Я все потерял..

— Да будет вам, садитесь! — и артистка освобождает ему место рядом с собой.

Человек неловко, застенчиво присаживается, затем, будто только сейчас вспомнив, говорит:

— Вот разве лишь... — из заднего кармана брюк достает сверток в газетной бумаге, начинает разворачивать.

Все с невольным интересом ждут, что там окажется. Даже одноглазый парень, усиленно потчевавший свою дочку, уставился на человека

Снята одна обвертка, другая, третья, четвертая, пятая и, наконец, появляется... морковка.

— Вот это да! — черненькая выхватывает у него морковку и торжественно вручает дочке одноглазого.

А человеку, который все потерял, со всех сторон преподносят: артистка — бутерброд с колбасой, корреспондент — миногу, тетя Паша — соленый огурец. Он не отказывается, ибо аппетит явно не входит в число его потерь.

И тут будто шквал налетает на товарняк.

Платформы с орудиями, танками, "катюшами",

могучая техника, победоносно сработавшая

на решающем участке второй мировой войны,

мчится вдогон за отступающим противником.

Пассажиры дачного вагона бросаются к окнам. Восторженно, нежно, гордо и радостно провожают они взглядом громадные орудия, танки с иссеченной броней, зачехленные "катюши". Но вот пошли вагоны с пехотой, и пассажиры машут руками, платками, шапками

— Наши будущие победы!.. — говорит артистка, ненароком смахнув слезу.

Промчался эшелон, и пассажиры возвращаются к прерванному завтраку.

— Эх, одного не хватает, — говорит одноглазый, — стопочку за победу!

— Правда твоя, — подхватила тетя Паша, — я ее, дьявола, в рот не беру, а сейчас бы не отказалась!

— Погодите! — вдруг говорит человек с усиками. Лезет за пазуху куртки и достает сверточек, тоже обернутый в газетную бумагу.

Повторяется та же процедура; словно листья капусты отделяются

обертка за оберткой под напряженно-заинтересованными взглядами

пассажиров, и на свет появляется крошечная бутылочка с прозрачной

жидкостью.

— Чистый, медицинский, — застенчиво объясняет человек с усиками.

— Спиритус вини! — говорит корреспондент.

— А еще говоришь, что все потерял! А ну, бабы, доставай наперстки! смеется тетя Паша.

Спирт сливают в пустую бутылку, разбавляют водой и

делят между присутствующими, мужчинам побольше,

женщинам на донышке.

— За нас всех! — говорит тетя Паша.

— За победу! — провозглашает одноглазый.

— И за того, кто появится! — адресуясь к жене бригврача, говорит корреспондент.

Все пьют.

А когда выпили, черненькая вскакивает с каким-то лихим зазывным возгласом и, заломив руки, начинает притоптывать, напевая:

— Эх, поеду я в Ленинград-городок!..

Артистка достает аккордеон играет плясовую. Почти. не сходя с места, черненькая пляшет и пляшет искусно,сзадором, с огоньком, трясет по-цыгански плечами. глаза ее влажно блестят, вся она будто вспыхнула изнутри, стала красивой.

На печально-сосредоточенном лице девочки одноглазого тоже загорается улыбка. Заметив это, одноглазый парень растроганно берет ее крошечную ручку в свою огромную пятерню. И в его взгляде, обращенном на черненькую, появляется что-то...

И снова меркнет свет от намчавшего эшелона наступающих войск...

...Возле путей сообщения бродит, собирая щепочки, девочка, поодаль возится с какой-то корягой корреспондент, с отстутствующим видом бродит человек, который все потерял. У штабеля гнилых шпал одноглазый парень разговаривает с кондукторшей. Они имеют право на эту предышку, возле них порядочная груда щепок.

— Да я сама знаю, что в Ленинград пропуск нужен, — говорит черненькая. — Мне бы Нину Петровну до Москвы довезти, а там видно будет...

— А ты давно ее знаешь?

— По госпиталю. Я и мужа ее знала. — Голос ее становится таинственным и значительным. — Он был на двадцать годов ее старше, весь уж белый, а любили они друг друга, как только в кино показывают!

— Я бы тоже мог так любить, — подчеркнуто говорит одноглазый, — как в кино.

— Куда тебе! Тут особое сердце нужно!

— Нешто вы знаете мое сердце? — обиделся парень.

— Ладно, не подъезжай. Видали мы таких, — ощетинилась вдруг черненькая. — Местов свободных нет!

Неподалеку группа пленных немцев под охраной часового чистит снегом пищевой котел.

Дочка одноглазого потянула примерзшую к земле веточку, но ей не по силам ее отодрать. Это замечает один из пленных, пожилой, в очках с одним разбитым стеклом. Он приходит на помощь девочке.

— Куда? — кричит часовой, хватаясь за автомат. Немец, будто не слыша окрика, отдирает веточку от земли и отдает ее девочке.

— Спасибо, — хмуро говорит девочка.

Пленный смотрит на нее и возвращается к своим товарищам.

"Фриц, а ведь тоже чувствует!" — подумал про себя часовой.

...Одноглазый с глубоким укором смотрит на черненькую.

— За что так? — говорит одноглазый.

К ним подбегает девочка с охапкой щепок. Обиженное выражение вмиг оставляет лицо одноглазого парня, он снова — весь доброта и трогательная нежность.

— Вот молодец! — говорит он. — Да этим не то что печку, цельный паровоз можно накормить!