Прекрасный белый снег

После уроков, когда Светка и две её подружки-одноклассницы вышли из дверей школы, в маленьком скверике напротив, через который пролегала дорога к её дому, в самом разгаре шла битва на снежках, между мальчишками из их класса и параллельного класса Б. И хотя, такой уж прямо войны между правильными Ашниками и Бэшниками-хулиганами в действительности и не было: на маленькой тесной Петроградке многие ребята жили в одних дворах, одних домах и даже в одних подъездах, и воевать класс на класс, пусть даже и на снежках никто из пацанов не собирался, круглые белые снаряды, казалось, летели отвсюду сразу. Прячась за деревьями и горкой с радостными криками: "Ааа! Готов!", мальчишки, казалось, пуляли в кого попало, без разбора. И три девчёнки, бегущие домой, конечно, тут же попали под обстрел. Уворачиваясь со смехом и закрываясь на ходу портфелями от летящих со всех сторон снежков они добежали почти уже до выхода, как вдруг, неизвестно откуда вылетевший снежный заряд врезался прямо в лицо Светки, ровно между глаз. Она ахнула от неожиданности, поскользнулась на каком-то склизском под мокрым снегом корне, или на прошлогодней сухой ветке, выронила портфель и взмахнув нелепо руками под радостный смех воюющих сторон растянулась чуть ли не в шпагате на снегу. Из портфеля на снег посыпались книжки, тетрадки и карандаши. Это не было больно, совсем, только, показалось ей, какие-то маленькие искорки брызнули из глаз, и сразу же выступили слёзы. И даже не от боли, от обжёгшего внезапно снежного удара. И ещё, наверное, от неожиданной обиды. За что они её так? За что? Светка сидела на снегу и непрошенные, предательские слёзы сами вдруг, без всякого желания потекли у неё из глаз. То ли от обиды, или она просто устала за последние недели от прибавившихся уроков, бесконечных брусьев, бревна и хореографии. А может новый тренер, к которому её так неожиданно перевели пару недель назад, может в этом было дело? Светка и сама ещё того не понимала. Появилось только, почти ниоткуда, вдруг, ощущение усталости и какой-то никчёмности того, чем она с такой страстью занималась целый год. Светка сидела на снегу и тихонько подрагивая плакала как маленькая дура.

К ней подошёл мальчишка, толстый и краснощёкий, имени его она не знала, поняла только, что он из Бэшников. Весёлый смех и улюлюканье внезапно прекратились, на площадке в маленьком скверике стало тихо.

— Ну что ты, — сказал он, — Больно? Я не хотел, честное слово. Случайно получилось. Извини, я не нарочно, — он наклонился над Светкой, — Не плачь, пожалуйста, — и протянул ей руку в мокрой варежке, — Поднимайся.

Она вытерла глаза ладошкой, отпихнула его руку, и всхлипывая ещё, скорее по инерции, начала отряхивать пальто.

— Да я правда, не нарочно, — он и сам чуть уже не плакал. Прости, я не хотел, — он поднял её портфель, сложил обратно учебники, тетради, протянул ей: — Вот, держи. А я тебя знаю. Ты Света, из второго А. А меня Коля зовут. Я здесь недалеко, на Саблинской живу. Рядом с рынком. А ты?

— Дурак ты, Коля, — пальцем у виска покрутила ему Светка. — С рынка. И не лечишься.

Она взяла портфель, посмотрела, не осталось ли на снегу ручек или карандашей, и не найдя больше ничего, развернулась и пошла к дому не оглядываясь. И только почти уже у самого подъезда, словно что-то почувствовав спиной она оглянулась наконец, и тут же заметила толстую, в сереньком, узком не по плечу пальто неуклюжую фигуру, плетущуюся грустно в отдалении.

Дома Светка умыла солёное ещё от слёз лицо, наскоро пообедала и села за уроки. К шести она должна была быть в зале на Аптекарском, на тренировке.

Глава третья

Как-то в начале ноября, вспоминала Светка, вечером, уже после занятий, тренер попросил её задержаться ненадолго. Она умылась, переоделась, и выйдя снова в зал уселась сбоку, рядом с выходом, на маленькой скамейке. Минут через пять к ней подошёл её любимый тренер, и с ним ещё один, в красивом, явно каком-то фирменном костюме с полосками на штанинах и на рукавах. Светка, конечно, видела его уже, и хотя внимания особенного не обращала, однако здоровалась, как и со всеми остальными тренерами в зале. Работал он с девчёнками постарше, как говорили в зале, с основой, с основным составом — теми кто выступал за взрослую команду.

— Ну Светик, вот ты и выросла, — немного грустно улыбнулся её молодой наставник. — Забирают от меня нашу девочку-красавочку. Придётся нам, похоже, с тобой, миленькая моя, расстаться. Хоть и жаль конечно! Вот, сам Михаил Юрьевич тобой интересуется, — он указал на второго, тоже довольно молодого, но всё же явно повзрослее, очень серьёзного на вид мужчину в немного старивших его, смешных каких-то, нелепых черепашьих очках. — Да, Михал Юрич? — Он посмотрел на Светку: — Смотри не подведи! Михал Юрич у нас товарищ строгий!

— Ну что, Света, давай что ли знакомиться? — повернулся к ней Михаил Юрьевич.

"И совсем даже не строгий, — подумала про себя Светка. — Очень даже добрый дядечька..."

Он посмотрел ей внимательно в глаза, улыбнулся:

— Михаил Юрьевич. Твой новый тренер. А твоё имя, как видишь, мне уже известно. Ну что, вместе поработаем? Чемпионку из тебя делать будем... С завтрашнего дня... Олимпийскую... Ты как, не возражаешь?

Светка, конечно, не возражала. Как вообще она могла хоть что-то возражать старшему тренеру ставшего ей уже родным Зенита? И хотя расставаться с привычным, полюбившемся ей за прошедший год молодым наставником со значком мастера спорта на груди ей было страшно жалко, здесь её ответственный характер всё же взял своё. "Раз надо, значит надо, — подумала маленькая Светка. — А вдруг получится?" И уже со следующего дня они приступили к тренировкам...

Однако, как очень скоро выяснилось, подготовка олимпийской чемпионки оказалась делом вовсе не простым. Даже будущей, не говоря уж о настоящей, пусть даже и не олимпийской, а хотя бы Ленинграда. Занятия у нового тренера разительно отличались от того, к чему она привыкла за прошедший год. С тем, первым, всё у Светки шло легко и непринужденно, вся их тренировка укладывалась часа в полтора, не больше. Теперь же раньше девяти из зала она не выходила. Бесконечные, казалось, повторения новых сложных элементов к результатам отчего-то никак не приводили, а когда, после месячной долбёжки, у неё всё же хоть что-то получалось, результат уже не доставлял той радости, какую она ещё недавно испытывала, научившись чему-то новому. Вскоре ладошки маленького Светика покрылись жёсткими как наждак мозолями, плечи развернулись, и фигуркой, со спины, она больше стала походить на мальчика-гимнаста, чем на девчушку второклассницу. Из зала Светка выбиралась уже в полной темноте, и добравшись наконец до дома мечтала только об одном — доползти поскорее до кровати. Даже ужинать отчего-то, ей толком не хотелось.

Тренер её, Михаил Юрьевич, любил ставить перед своими воспитанницами, и перед собой конечно, по настоящему грандиозные задачи. Работать, так сказать, по плану и на перспективу. Всё у него было расписано заранее: вот сейчас, пока зима, мы быстренько осваиваем второй взрослый (третий разряд он отчего-то решил пропустить за ненадобностью, видимо считал эту ступеньку лишней в карьере будущей олимпийской чемпионки), и выигрываем, непременно выигрываем, никакие иные места в его планы не входили, весеннее первенство Зенита. "Да там и соревноваться-то тебе не с кем, Света, — говорил он Светику, — ну ты сама-то погляди! Неумехи одни! Коровы-переростки!" Затем, в мае — чемпионат Ленинграда. "Вот тут, конечно, будет посложней. Придётся постараться. В Динамо тоже сильные девчёнки. Но ты сможешь, Светик, знаю. Я в тебя верю, Светик." И Светик старался, изо всех сил старался, очень уж не хотелось ей огорчать Михаила Юрьевича. Затем, летом, предполагалось освоить первый взрослый и с ним выходить уже на уровень сборной Ленинграда. Далее в грандиозных планах её наставника непрерывной чередой значились победы во всевозможных чемпионатах и первенствах уровнем повыше, и наконец, где-то вдали, чистой сверкающей вершиной — чемпионат Союза. Здесь, как ни странно, в виде исключения конечно, допускались и вторые, и даже третьи места, сам уровень подобных мероприятий, как-никак, первенство всего Советского Союза, предполагал всё же, наличие вполне достойных конкуренток будущей звезде Олимпиад. Дальше Михаил Юрьевич заглядывать отчего-то не решался...

Как-то незаметно, но очень быстро за ней закрепился довольно странный для восьмилетней девочки имидж — авансом выданное звание будущей олимпийской чемпионки. Казалось, все вокруг только о том и говорят, что о её таланте. На маленького Светика, однако, это подействовало совсем не так, как вероятно ожидал её новый, столь амбициозный тренер. С одной стороны ей это, конечно, было и лестно и приятно: кому же не понравится, когда на тебя смотрят как на настоящую маленькую звёздочку, с другой же — немного раздражало и даже чуть пугало. "Ну какая из меня, — думала она иногда, засыпая по ночам, — какая чемпионка? Ничего ещё толком не умею. Вон, старшие, такое вытворяют! И ничего. А мне до них как до луны...". К тому же, такое к ней отношение накладывало и дополнительную ответственность, и хотя маленькая Светка о таких сложностях не думала, ответственность эту она всё же ощущала, и очень даже ясно...

Так, в бесконечных тренировках прошли и ноябрь и декабрь, праздничными весёлыми огнями отсверкали новогодние ёлки, пролетели одним днём зимние каникулы, надвое разрезанный праздниками январь, за ним короткий, вьюгами февраль, а Светка всё так же приезжала вечерами на Аптекарский, и всё так же, на уставших до мелкой дрожи от бесконечных прыжков, акробатики и хореографии ножках добиралась в зимней темноте, уже одна, без бабушки, до дома. И иногда, не часто, но случалось и такое, она примечала где-то сзади, метрах в двадцати, плетущуюся в темноте толстую фигуру в маленьком, не по плечу пальто. Её это немного раздражало, но и как-то неожиданно приятно холодило где-то в груди и снизу живота. При этом Коля с рынка, как она его назвала про себя, никак себя не проявлял, подойти к ней, заговорить, или хотя бы просто, поднести немного сумку даже не пытался. Она, конечно, не дала бы, но все же, думала она, отчего бы и не предложить? Но нет, ничего подобного не происходило. Выглядело всё это немного странно. Он следовал за ней как тень, в общем-то даже не очень и скрываясь, но хотя бы просто обозначить, чего же всё-таки он хочет, Коля, похоже, решиться был не в силах...

Между тем, время летело, как-то незаметно закончился февраль, дни стали длиннее, солнце по утрам всё чаще заглядывало в Светкино окошко, и вот уже побежали первые ручейки из под серых от машинной гари, слежавшихся сугробов, настойчиво и громко, словно призывая будущее лето запели-зачирикали птицы во дворе, и бесконечная казалось бы, тёмная зима от которой Светка устала страшно, наконец закончилась. Дорога к дому, из зала, уже не казалась такой длинной, домой она возвращалась ещё засветло. Медленно, но неотвратимо наступала настоящая весна.