Прекрасный белый снег
Шрифт:
Училась Светка по прежнему на одни пятёрки и четвёрки, проблем в школе у неё не возникало, и мама на родильских собраниях от её учительницы слышала только похвалы. Уроки Светка старалась сделать ещё в школе, на переменках, и пока одноклассницы прыгали на одной ножке через нарисованные мелом на паркете в рекриации квадратики, она успевала осилить домашку по только что закончившемуся предмету. На дом ей почти ничего не оставалось, и она вполне могла выйти из дому на целый час раньше чем обычно.
Тренировка у Светика начиналась ровно в шесть, но Михалюрич случалось и задерживался, бывало минут на пятнадцать, иногда на полчаса, и девчёнки частенько разминались без него. В Зенит теперь Светка старалась приходить пораньше, ей хотелось посидеть тихонько на дорожке в уголке зала, спокойно, ни на что не отвлекаясь размяться, потянуть шпагаты, и пойти, пока никого нет и никто её не подгоняет, на своё любимое, обтянутое мягким ковролином низкое брёвно, одним концом
Вскоре подтягивались и другие девочки, те кто помладше сразу раздевались и маленькой кучкой собирались в дальнем углу зала, на ковре, те же кто постарше, обычно выглядывали в зал, и не найдя глазами тренера подмигивали Светику:
— Привет, шкода! Трудишься?
Светка согласно кивала головой, привет, мол, тружусь.
Далее обычно следовал вопрос:
— Бюстгальтер здесь?
Иногда впрочем, это звучало как "бухгалтер", а случалось и просто:
— Привет, мелочь! Моня в зале?
Дело в том, что Михаил Юрьевич имел довольно странную фамилию — Бегельтер. Михаил Юрьевич Бегельтер, так его звали, или, как часто называли его за глаза старшие девчёнки, Бюстгальтер Моня, а иногда и Бухгалтер Мойша. Возможно за его дурацкую привычку вечно всё на свете распланировать, "Чтобы злиться потом, когда не выйдет нифига" — шутили зло старшие девчёнки, а может просто, не так уж они и нежно его любили, как поначалу могло показаться со стороны...
Методами воспитания своих подопечных старший тренер женской команды по гимнастике ленинградского Зенита хоть и не сильно, но все же отличался, и довольно выгодно от своих, так сказать, братьев и сестёр по оружию, других тренеров, мужчин и женщин из этого и из многих других гимнастических залов Ленинграда и всего Советского Союза. Недаром он был старшим тренером а не каким-то заурядным мальчишкой-тренеришкой с вечной застенчивой улыбкой на физиономии и значком мастера спорта на костюме. И дело тут не в том, что Михалюрич покрикивал, случалось, на своих девчёнок-чемпионок, это в сущности, нормально, ну какой вид спорта обойдётся без эмоций, а то и без крепкого словца? Нет, Михаил Юрьевич буквально парой фраз мог без труда вогнать свою команду в такой животный ужас, что девки беспрекословно лезли на высокое бревно или на брусья, и выполняли там такое... А иногда случалось, правда довольно редко, в самых крайних случаях и желательно без посторонних взглядов, мог и скакалочкой по мягкому месту приложиться... Да как приложиться... Так что девочки, понятно, в Михалюриче душ своих не чаяли, ну и прозвище ему дали соответствующее. Трудно любить кусачую собаку...
Маленького Светика, однако, все эти страсти настоящей спортивной жизни пока ещё не особенно коснулись, всё же, в сравнении с другими она была совсем ещё малышкой, девчушкой с очаровательным лицом и открытой улыбкой светлого маленького ангелочка. Старшие к Светке относились хорошо, никто её не задевал и не воспитывал, даже и не собирался. Скорее даже наоборот, девочки, бывало, подсказывали ей какие-то незначительные вроде, но очень полезные мелочи, которых тренер не знал да и знать не мог по той простой причине, что сам на разновысокие брусья или бревно никогда не залезал, что в общем и понятно. Проще говоря, они делились с ней маленькими гимнастическими хитростями, как и бывает, на самом деле в настоящей команде, среди друзей.
В группе её называли Светиком, Светуликом, бывало, шкодой, иногда, ласково, нашим маленьким Светуёчком. Да и сам Михалюрич сразу как-то выделил её среди других, немного, чтобы, как он сам сказал однажды, девочки не очень ревновали: "Они же, — говорил он иногда, — у нас все с характером, все самые лучшие на свете". А девочки и не ревновали, вовсе, в команде маленького Светика все очень быстро полюбили, её смешная немного, такая наивная и детская готовность всегда прийти на помощь, покладистый характер и одновременно какое-то недетское упорство, временами переходящее в упрямство, старших девчёнок подкупили сразу и безоговорочно.
Глава четвёртая
Михаил Юрьевич оказался прав, весеннее первенство Зенита, по второму взрослому, Светка выиграла легко и даже без большого напряжения, по настоящему соревноваться там ей оказалось действительно и не с кем. Ей торжественно вручили почётную грамоту, очередной маленький будильничек, с большим запасом она выполнила второй взрослый и получила место в Зенитовской команде на предстоящем уже очень скоро юношеском чемпионате Ленинграда.
Весенний
чемпионат по гимнастике, на самом деле называвшийся Кубком Ленинграда, обычно проводился в СКА, большом, с двумя трибунами друг напротив друга гимнастическом зале по другую сторону от Зимнего стадиона, недалеко от цирка. На второй день соревнований, на произвольную программу, зрителей собиралось довольно много: родители гимнастов и гимнасток, друзья и подруги — чаще из своего же зала чем из школы, хотя и такие случались тоже; заглядывали бывало и студенты, из Лесгафта — института физкультуры, с кафедры гимнастики, эти обычно сидели отдельными кучками, человек по десять. Но особенное место среди зрителей всегда принадлежало так называемым ветеранам, не старикам-пенсионерам, нет, конечно, молодым ещё парням и девушкам не так давно закончившим свои выступления на гимнастическом помосте. Эту категорию зрителей можно было узнать безошибочно и сразу. Стоя ещё в дверях они внимательно осматривали весь зал, за руку, а иногда и обнимаясь по дружески, здоровались со всеми присутствующими тренерами, затем, найдя глазами своих, таких же "ветеранов", пробирались пожимая руки по пути прочим представителям гимнастической общественности по трибунам, и добравшись наконец, тут же начинали обсуждать, кто первым бежит в магазин и где провести остаток вечера. В общем, народу на произвольную программу набиралось довольно много.После первого снаряда, вольных упражнений, которые несмотря на трясущиеся поначалу нервно руки она отработала отлично, Светка как-то сразу успокоилась. У неё наконец перестали противно подрагивать коленки и появилась вдруг неизвестно откуда взявшаяся уверенность что теперь-то уж точно всё будет хорошо, и она нигде не упадёт, не растянется, как выражался Михалюрич, ленивой коровой на помосте.
Высокие зрительские трибуны в этом длинном, но не слишком широком зале располагались довольно близко от снарядов, буквально в полутора метрах от акробатической дорожки с одной стороны зала и на том же примерно расстоянии от дорожки для разбега на опорный прыжок с другой, так что зрители сидели совсем рядом, и выступавшие гимнасты и гимнастки могли спокойно поздороваться или перекинуться парой слов с кем-нибудь из знакомых. Но хотя родители маленького Светика сидели во втором ряду, совсем близко, на них, да и вообще на трибуны она старалась не смотреть: лишние эмоции сейчас ей были ни к чему. Только мельком, в дальнем верхнем углу трибуны справа, заметила она своего странного поклонника, Колю с рынка, но заметила и только. Удивлённая мысль: "А как это он здесь оказался?" мелькнула в её головке и тотчас улетела, сейчас ей точно было не до Коли.
Заключительным снарядом в её команде шло бревно, нелюбимое Светкино бревно, с которого она вечно падала на тренировках. Прозвенел гонг, началась пятиминутная разминка, и диктор в микрофон зачитал текущие результаты соревнований. К выходу на последний снаряд Светка, как выяснилось, подошла на втором месте, на первом шла Марина Ковалёва, рыженькая, на год старше Светика девочка из Динамо. Разделяло их всего две десятых балла. "Ну вот, сейчас всё и решится", — как-то отречённо, почти равнодушно подумала Светка поднимая руку судьям: всё, готова. Ощущений своих во время исполнения довольно сложной для неё программы Светка, как ни странно, не запомнила. Осталось только чувство какого-то удивительного полёта, как только она запрыгнула с мостика на бревно она уже не была самой собой. Словно со стороны увидела она, как маленькая стройная девочка безошибочно выполнила свои фляки, сальто, развороты и шпагаты, и только приземлившись в соскок, чётко на сведённые полусогнутые ноги, услышала звонкое, на весь зал, хором: "Стой!!!" И она стояла, стояла не шелохнувшись, сияющая, не сделав даже малейшего шажочка, стояла и улыбалась всему свету...
А потом её обнимали старшие подруги, и тренер, и какие-то другие тренеры жали ей руку, и она подошла к трибуне и её тоже обнимали и целовали счастливые родители, и даже Коля с рынка, спустившись с верхнего ряда, весь красный, немного заикаясь от волнения, сказал ей: "Поздравляю! У тебя всё так здорово получилось!", и она, сама, смутившись вдруг от неожиданности, чмокнула его быстро в щеку: "Спасибо!".
И уже минут через пятнадцать на середину ковра вынесли большой, тремя кубами пьедестал с красивыми оранжевыми цифрами: "1" — на самом высоком, центральном кубике, а также с двойкой и тройкой на двух других, пониже. Затем под марш лётчиков "Всё выше и выше и выше" команды девочек выстроились по периметру на ковре и началась церемония награждения.
В командном зачёте девчёнки Михалюрича заняли второе место, Динамо они всё-таки пропустили, совсем чуть-чуть, буквально на каких-то пару десятых балла. Зато старшая девочка из их группы, тоже Света, Богданова, выиграла первое место среди мастеров спорта. Свете уже исполнилось шестнадцать и всего через год она заканчивала школу, спортивный интернат, куда со временем планировалось перевести и маленькую Светку. В их группе все старшие девчёнки учились в интернате — инкубаторе как они его сами называли, тренировались они по два раза в день, и вечером, с шести и до восьми у них бывала вторая тренировка, немного облегчённая. В Зенит из интерната их привозили на автобусе...