Превосходство Борна (др. перевод)

Кэтрин Стейплс и Мак-Эллистер прошли торопливо мимо магазина, к которому уже подходила толпа. Два морских пехотинца на той стороне улицы снова принялись разыскивать Мари. А затем все ее преследователи растворились в залитом солнечным светом пространстве.

В наружную дверь мясной лавки постучали. Седовласый старик убрал венок и открыл ее. Финансист Джитай, войдя в помещение, поклонился Мари.

— Ну как, понравилось вам наше шествие, мадам? — поинтересовался он.

— Не уверена в этом.

— Мы исполняли похоронный марш — по случаю убиения бедных животных, покоящихся ныне в холодильнике мистера By.

— Так все это, значит, заранее было запланировано?

— Не совсем так. Проще было бы сказать, что мы заблаговременно привели себя в состояние боевой готовности, — ответил Джитай. — Довольно часто нашим кузенам, проживающим на Севере, удается переправиться за границу. Это не воры, они лишь хотят воссоединиться с остальными членами своей семьи… У солдат же — одна забота: схватить их и отправить обратно. Так что мы должны быть готовы в любой момент защитить своих близких.

— Но я?.. Как вы узнали, что со мной?

— Мы наблюдали за вами… Мы ждали, когда вам понадобится наша помощь. Вы скрывались, убегая от кого-то, — и это все, что мы знали. Причем знали от вас: мы поняли это, когда вы сказали нам, что не будете возбуждать уголовного дела, или, если воспроизвести вашу речь дословно, «не собираетесь никуда обращаться»… Сейчас же о вас нам рассказали женщины, на которых вы чуть было не налетели на улице.

— Уж не те ли, что продавали что-то?..

— Да, те самые. Когда вы свернули в тупик, они пошли следом за вами. Помочь вам — наш долг.

Мари взглянула на взволнованные лица толпившихся за бамбуковыми жалюзи китайцев, затем посмотрела на банкира:

— Откуда вы знаете, что я не преступница?

— Для нас не имеет значения, кто вы. Главное — это то, что вы подверглись насилию со стороны двух наших людей. Замечу также, мадам, вы выглядите и разговариваете вовсе не так, как это свойственно лицам, вступившим в конфликт с законом.

— Я в самом деле не из преступного мира. Но в помощи я нуждаюсь. Мне надо вернуться обратно в Гонконг, снять номер в какой-нибудь гостинице, где меня не найдут и где есть телефон, которым я смогла бы воспользоваться. Я должна связаться с кем-то, кто сумел бы мне помочь, хотя в действительности я не знаю даже, к кому имело бы смысл обратиться. — Мари сделала паузу, ее глаза встретились с глазами Джитая. — Человек по имени Дэвид — мой муж.

— Ясно, — произнес банковский служащий. — Но сперва вам следует показаться врачу.

— Почему?

— Ваши ноги кровоточат.

Мари взглянула вниз. Кровь просачивалась через бинты, проникая через парусину ее туфель. И к тому же она ощущала в ногах ноющую боль.

— Полагаю, вы правы, — согласилась она.

— Потом нужно будет подумать об одежде и о том, как добраться до Гонконга… Я сам найду для вас гостиницу, где вы сможете зарегистрироваться под любым именем, которое вам понравится. В связи со всем этим встает вопрос о деньгах. У вас есть что-нибудь?

— Даже не знаю, — ответила Мари, открывая свою сумочку. — Я хотела сказать, что еще не заглядывала в нее. Между тем одна моя подруга, — точнее, та, которую я считала подругой, — должна была оставить мне деньги. — И она действительно вытащила банкноты, которые обещала дать ей Кэтрин Стейплс.

— Мы здесь, в Тьюн-Муне, не богаты, но, возможно, сумеем помочь. Велся разговор о том, чтобы организовать сбор денег.

— Я не бедная женщина, господин Джитай, — промолвила Мари. — Если я и в самом деле возьму у вас деньги и если, говоря откровенно, мне удастся остаться в живых, я верну каждый цент и к тому же с процентами, значительно превышающими обычную банковскую ставку.

— Это — на ваше усмотрение. То, что вы сказали, мне как банковскому работнику вполне понятно. Но откуда может знать о процентах и «обычных банковских ставках» такая хорошенькая леди, как вы? — улыбнулся Джитай.

— Вы — банковский работник, а я экономист. И поэтому, в свою очередь, я тоже могла бы спросить: откуда может знать о влиянии на валютный курс инфляционных процессов управляющий банком? — Впервые за долгое время на устах Мари заиграла улыбка.

Через час с чем-то, проведенный в раздумьях в тиши, подобной сельской, она села в такси, чтобы отправиться в Коулун, а по прошествии примерно еще сорока пяти минут подъезжала уже к не столь спокойным предместьям, из коих особенно шумным считался перенаселенный сверх всякой меры район, окрещенный Монгкоком.

Жители Тьюн-Муна в знак покаяния проявили не только великодушие и способность обеспечить Мари защиту, но и недюжинную изобретательность. Банкир Джитай, несомненно, был убежден, что подвергнувшаяся нападению хулиганов белая женщина вынуждена скрываться от угрожающей ей смертельной опасности и что посему, коль скоро она собирается разыскивать людей, которые смогли бы оказать ей действенную помощь, леди должна непременно изменить свою внешность. И, как следствие этого, из нескольких магазинов принесли для нее европейскую одежду, вызвавшую у Мари видом своим легкое замешательство. Предназначавшееся ей одеяние было тусклых тонов и простого покроя, как у рабочего платья. Не производя впечатления дешевого тряпья, оно невольно навевало мысли о том, что обнову покупала женщина, лишенная вкуса или считавшая себя выше подобных вещей. Однако, проведя час в задней комнате прекрасного магазина, она поняла, почему выбор пал на такой костюм. Женщины суетились возле нее — вымыли ей и высушили волосы, и когда по завершении этой процедуры она взглянула в зеркало, то едва не задохнулась. Ее лицо — осунувшееся, бледное и усталое — было обрамлено волосами, но не естественного золотисто-каштанового цвета, а мышино-серыми с едва уловимым оттенком белого, что делало ее лет на десять старше. Примерно к этому и стремилась она, убежав из больницы. Но то, что предстало теперь ее взору, было куда удачней и совершенней того, что удалось бы создать ей самой. Мари олицетворяла собой сформировавшийся в сознании китайцев образ представительницы социального слоя, занимающего промежуточное положение между крупной и средней буржуазией, — серьезной, не вздорной туристки, возможно вдовы, любящей покомандовать решительным тоном, пересчитывающей то и дело деньги, не расстающейся с путеводителем, с которым сверяет каждую точку своего превосходно составленного маршрута. Жителям Тьюн-Муна отлично был знаком такой типаж. Они весьма точно воссоздали его. Джейсон Борн одобрил бы их работу.

Но не только об этом думала Мари по дороге в Коулун, в ее голове теснились и преисполненные отчаяния мысли, хотя она и пыталась всячески гнать от себя их, чтобы не впасть в панику и не наделать, как следствие этого, глупостей или ошибок, чреватых тяжелыми для Дэвида последствиями, а возможно, и его смертью… «О Боже, где же ты? Как мне найти тебя?.. Как?»

Мари копалась в памяти в надежде разыскать в их с Дэвидом прошлом кого-то, кто бы мог прийти к ней на помощь в сей нелегкий для них обоих час. Но всех, кто приходил ей на ум, она отклоняла, потому что каждый из них так или иначе был причастен к ужасной стратегии под зловещим названием «за гранью возможного», в рамках которой единственно эффективным решением проблемы считалась смерть того или иного лица. Один лишь Моррис Панов, само собой, не участвовал ни в чем подобном, но Мо был парией в глазах правительства: он величал чиновных убийц так, как и заслуживали они того, — невеждами и душегубами. Он едва ли смог бы помочь чем-то практически и лишь осложнил бы обстановку, в которой и так все было «за гранью возможного».

«За гранью возможного»… Ей вспомнилось одно лицо. Слезы на щеках, дрожащий слабый голос, молящий о прощении… Некогда — близкий друг молодого сотрудника внешнеполитического ведомства, его жены и детей, проживавших в то время на краю света — в дальнем Пномпене… Конклин!.. Его звали Александр Конклин!.. На протяжении того долгого времени, что Дэвид находился на излечении, он неоднократно выказывал горячее стремление встретиться с ее мужем, но тот и слушать не хотел об этом, заявляя, что убьет, не задумываясь, этого агента ЦРУ, если он осмелится переступить порог его комнаты. Конклин вполне заслужил подобное отношение к себе. Будучи уже инвалидом, он, без всяких на то оснований, упорно обвинял Дэвида в предательстве, игнорируя все то, что говорилось ему о потере Уэббом памяти. Мало того, он пытался убить Дэвида недалеко от Парижа. А затем повторил то же самое на Семьдесят первой улице в Нью-Йорке, в здании, где располагалось особо секретное учреждение — «Тредстоун-71», и на этот раз лишь по чистой случайности не достиг своей цели. Когда же наконец он разобрался что к чему, его охватило чувство вины и отчаяние от сознания содеянного им. Мари даже прониклась сочувствием к нему, столь неподдельным было его покаяние, а его вина — так ужасна! Она имела с Алексом беседу за чашкой кофе, проходившую на веранде. Но Дэвид так и не встретился с ним. Конклин был единственным, к кому имело смысл обратиться. В любом случае это не принесло бы вреда!

Гостиница, в которой остановилась Мари в Коулуне, называлась «Эмпресс». Этот сравнительно небольшой отель, расположенный на Чатам-роуд — на оживленном перекрестке, отмеченном смешением культур и языков, не был ни роскошным, ни очень бедным, — в общем, вполне подходил для торговцев средней руки и с Запада и с Востока, вынужденных вести свой бизнес без излишних представительских затрат. Джитай, управляющий банком, сдержал свое слово, сняв однокомнатный номер для миссис Остин… Пенелопы Остин… Подобным именем Мари была обязана тому же Джитаю: начитавшись английских романов, он решил, что Пенелопа — «это как раз то, что надо». Да будет так, как сказал бы Джейсон Борн, подумала Мари.