Превосходство Борна (др. перевод)

Почему он не смог убить ее? Один выстрел — и путь свободен! Никто не помешает ему выполнить то, что он просто обязан сделать! Действительно, почему?

— Хорошо, пусть будет по-твоему! — крикнула Мари, не двигаясь с места. — Здесь нет Дэвида! Но зато есть Джейсон Борн! Есть Дельта! Ты можешь быть кем угодно, но главное — это то, что ты мой! Ты мой муж!

Солдаты застыли от изумления, услышав такое заявление. Офицеры приподняли руки, полусогнутые в локтях, что означало общепринятый знак прекращения огня.

— Я не знаю вас!

— Но голос-то мой ты знаешь! Ты знаешь его, Джейсон!

— Все это подлый обман! Вы — искусная актриса, вот и все! Я не верю вам! Подобные трюки делались и прежде!

— Если я не похожа на ту, которую знал ты, так это лишь благодаря тебе, Джейсон Борн!

— Уйдите с дороги или я убью вас!

— Ты научил меня искусству перевоплощения еще в Париже! На улице Риволи, в отеле «Мёрис», возле которого стоял на углу газетный киоск. Помнишь его? Там тогда продавались газеты с описанием той истории в Цюрихе и моей фотографией на первой полосе. Когда мы расплачивались за проживание в Маленьком отеле на Монпарнасе, то увидели на столе у консьержа одну из таких газет. Ты был так напуган, что велел мне побыстрее уйти на улицу… А потом мы взяли такси! Вспоминаешь? По дороге в Исси-ле-Мулине, — мне никогда не забыть этого труднопроизносимого названия, — ты сказал: «Сделай что-нибудь со своими волосами! Обрежь их или хотя бы убери назад!» И добавил, что тебя не волнует, что станет с ними, лишь бы выглядели они по-иному! А потом ты спросил, есть ли у меня карандаш для бровей, и велел мне сделать их погуще и подлиннее! «Погуще» и «подлиннее» — это твои слова, Джейсон! Мы спасали наши жизни, и ты хотел поэтому, чтобы я, до неузнаваемости изменив свою внешность, утратила всякое сходство с фотографией, известной всей Европе! Мне пришлось стать «хамелеоном», поскольку им был Джейсон Борн. Он научил свою любовницу, свою жену менять свой облик. И вот теперь я воспользовалась этим умением, Джейсон!

— Нет! — заорал Дельта в смятении, мозг усиленно заработал, вселяя в душу его страх и сомнения. Перед мысленным взором Джейсона возникли и улица Риволи, и Монпарнас, и такси… «Выслушай меня. Я хамелеон по кличке Каин. Я мог бы много чему научить тебя. До сих пор я не думал об этом, но сейчас нам без этого не обойтись. Я знаю, как укрыться в джунглях, легко определяю направление по ветру и никогда не заблужусь ни в первозданных, ни в насаженных человеком лесах… Альфа, Браво, Карлос, Дельта… Каин — за Дельтой, а Карлос — за Каином. Каин — это я, несущий смерть. Я должен рассказать тебе, кто я, хотя при этом могу потерять тебя»…

— Конечно же ты помнишь все! — закричала жена Дэвида Уэбба.

— Обман все это! Вас накачали химическими препаратами и сказали, что и как говорить! Они хотят во что бы то ни стало остановить меня!

— Они тут ни при чем! Мне ничего от них не надо! Я хочу только вернуть своего мужа! Я — Мари!

— Вы лжете! Ее, мою Мари, убили!

Дельта нажал на спусковой крючок. Град пуль взрыхлил землю у ног Мари. Моряки вскинули карабины.

— Не стрелять! — сказала Мари решительным тоном солдатам и, стоя с высоко поднятой головой, обратила пылающий взор к Дэвиду: — Раз ты, Джейсон, не желаешь признавать меня, то мне хотелось бы одного — умереть! Яснее выразиться я не могу, мой дорогой! Я отлично вижу, что лежит в основе твоих действий. Ты задумал погибнуть тут, поскольку решил, будто я покинула этот мир, без меня же жизнь тебе не мила. Я очень хорошо понимаю твои чувства, так как и сама не хочу жить без тебя!

Мари сделала еще несколько шагов вперед и остановилась.

Дельта нацелил пистолет на пепельно-серые с проседью волосы. Указательный палец уже был у курка. Но тут правая рука внезапно задрожала, а вслед за нею — и левая. Грозное оружие заходило ходуном, сначала — вверх и вниз, затем — из стороны в сторону. Задергалась в судорогах голова.

Толпа, собравшаяся у тлеющих остатков ворот и сторожевой будки в нескольких сотнях футов от особняка, пришла в движение. Некий человек, которого держали двое пехотинцев, оказывал им яростное сопротивление.

— Отпустите меня, дурачье! Я доктор, его врач!

Освободившись от цепкой хватки моряков, Моррис Панов пробился сквозь толпу и побежал через лужайку к мощеной площадке, освещаемой прожекторами. Но в двадцати футах от Борна он остановился.

Дельта бросил со стоном оружие и, зарыдав, упал на колени. Мари бросилась к нему.

— Нет! — скомандовал Панов нарочито спокойным голосом, останавливая жену Уэбба. — Он должен сам подойти к тебе. И он подойдет.

— Я нужна ему!

— Да, это так. И, однако, Дэвид должен все же прежде всего узнать тебя и приказать другой своей ипостаси, сидящей в нем, оставить его. Тебе не сделать этого вместо него. Ему необходимо самому пройти через это.

Никто больше не произнес ни слова. Прожектора освещали площадку. В особняке пылал огонь.

Съежившись, с видом побитого ребенка Дэвид Уэбб поднял голову. Слезы катились по его щекам. Медленно, с трудом поднялся он на ноги и кинулся в объятия своей жены.

Глава 33

Они находились в размещенном в засекреченном особняке центре связи — в помещении с белыми стенами, казавшемся лабораторией из фантастического научно-исследовательского комплекса далекого будущего. Столы слева занимали компьютеры в белых корпусах — десятки узких темных прямоугольных ртов с отсутствующими кое-где зубами. Их экраны высвечивали люминесцентные зеленые цифры, непрерывно менявшиеся с неизменной частотой. Там же находились средства приема и передачи информации попроще и, следовательно, менее засекреченные. Справа на белом кафельном полу стоял белый стол, за которым проходили заседания. Единственным отклонением в однообразной цветовой гамме были черные пепельницы. Действующие лица разыгрывавшейся драмы сидели за столом. Техников отпустили, все системы отключили, кроме небольшой, размером три на десять дюймов, зловещей панели «Тревога» в центральном компьютере. Оператор находился за закрытой дверью на случай, если произойдет вдруг чрезвычайное происшествие.

Вдали от этой священной комнаты гонконгские пожарные заливали водой огонь в законспирированном особняке, а полиция успокаивала перепуганных обитателей соседних вилл на пике Виктория. Многие жители были убеждены, что усадьба, ставшая вторым Армагеддоном [213] , подверглась внезапному нападению со стороны сил зла, проникших сюда с территории континентального Китая. Власти же уверяли, что виновником ужасных событий явился лишившийся рассудка преступник, павший в схватке с правительственными подразделениями особого назначения. Скептически настроенные обыватели престижного района не были удовлетворены подобными разъяснениями. Время работало не на них, мир был не таким, каким бы хотели они его видеть, поэтому они требовали доказательств, подтверждавших правдивость сделанных официальными лицами заявлений. Кончилось все тем, что им представили уложенный на носилки труп убийцы, открыв при этом для всеобщего обозрения часть его изрешеченного пулями окровавленного тела. Лишь после этого, расспросив обо всем, что касалось их личной безопасности, почтенные граждане разошлись наконец по своим столь же почтенным обителям.

213

Армагеддон — место, где, согласно Библии, произошло сражение между силами добра и зла.

Устроившись в белых пластиковых креслах, персонажи трагикомедии, будто роботы, ожидали сигнала к началу. Ни у кого из них не хватало мужества или сил открыть заседание. Усталость и ужас, испытываемый ими перед насильственной смертью, отметили своей печатью их лица — все, кроме одного. Потемневшее от переутомления лицо человека, составлявшего исключение, прорезали глубокие линии, но в глазах не было пустого страха: они выражали лишь бесспорное признание реальной обстановки, сбившей его с толку. Несколько минут назад смерть для него не только ничего не значила, но и была предпочтительнее жизни. И сейчас, пребывая в смятенных чувствах и ощущая, как жена сжимает ему руку, он испытывал гнев, поднимавшийся где-то в отдаленнейших уголках его разума и усиливавшийся с каждым мгновением, словно гром надвигающейся на озеро летней грозы.

— Кто сделал это с нами? — спросил Дэвид Уэбб чуть ли не шепотом.

— Я, — ответил Хевиленд, сидевший в конце прямоугольного стола, и, медленно наклонившись вперед, выдержал стойко убийственный взгляд Уэбба. — Если бы меня судили, я бы сослался, в надежде заслужить снисхождение за совершенные мною постыдные деяния, на кое-какие смягчающие мою вину обстоятельства.

— А именно? — поинтересовался Дэвид с хмурым выражением лица.

— Прежде всего, я упомянул бы в свое оправдание о кризисной обстановке, сложившейся к сегодняшнему дню, — произнес дипломат. — И, кроме того, не преминул бы сказать несколько слов и о вас.

— Поясните, пожалуйста, свою мысль, — попросил Алекс Конклин, устроившийся напротив Хевиленда, — Уэбб и Мари находились по левую руку от разведчика, а Моррис Панов и Эдвард — по правую, — и добавил с ехидцей: — Только ничего не забудьте.

— Я и не собираюсь ничего забывать, — заверил его посол, все еще глядя на Дэвида. — Налицо и кризис, и угроза катастрофы. В Пекине группой глубоко законспирированных фанатиков организован заговор во главе с особой столь высокого ранга в правительственной иерархии и к тому же считающейся выдающимся философом, что вывести его на чистую воду практически невозможно. Никто не поверит в то, что он на самом деле не тот, за кого выдает себя. Каждый, кто попытается сообщить о нем правду, станет парией. Хуже того, любая попытка разоблачить его может привести к тому, что Пекин, посчитав себя оскорбленным, взорвется от возмущения, его подозрительность обострится, и он займет еще более непримиримые позиции, чем прежде. Но если заговор не будет раскрыт, его участники расстроят соглашение по Гонконгу, и колонию, отторгнутую от Англии, тотчас оккупирует Китайская Народная Республика. Я не буду объяснять вам, к чему это приведет: вы и так понимаете, что за этим воспоследуют экономический хаос, вспышка насилия, кровавые разборки и, без сомнения, война на Дальнем Востоке. Сами подумайте, как долго сможем мы противостоять этой враждебной нам стихии, прежде чем другие страны выберут в конце концов, на чью сторону им стать. Даже представить себе невозможно, сколь велика нависшая надо всеми опасность.