Превосходство Борна (др. перевод)

— Полагаю, вы понимаете, что время не терпит? Что нам необходимо как можно быстрее поговорить с ним?

— Я знаю это, мистер Хевиленд. И возможно, больше, чем вы можете себе это представить. Как-никак, эта женщина удрала из больницы по моей вине…

— Я уже слышал об этом, — произнес дипломат. — Мне сказали еще тогда, что она сумела одурачить даже вас — лучшего специалиста в клинике Майо.

— Ну, насчет того, что я лучший, — это уж слишком, хотя, надеюсь, я все же достаточно компетентен в своей области. Признаюсь, после ее побега я сам кажусь себе идиотом. Сделаю все, что в моих, силах, чтобы помочь вам и моему доброму другу майору Лину. Это я поставил той женщине неправильный диагноз, и, следовательно, ответственность за все должна быть возложена на меня, а не на него. Если он придет в себя через час или около того, то я буду твердо знать, что у него имеются все шансы остаться в живых. Тогда-то я и разрешу вам его повидать, чтобы вы смогли задать ему краткие, простые вопросы. Впрочем, я впущу вас к нему и в том случае, если его состояние вызовет у меня тревогу и я замечу, что он может в любой миг покинуть нас.

— Это разумно, доктор. Спасибо.

— Я не могу поступить иначе. Знаю, Вензу одобрил бы мое решение. А сейчас позвольте мне снова уделить внимание своему пациенту.

И вновь — ожидание.

Хевиленд и Конклин пришли наконец к согласию. Если Борн вновь попытается дозвониться до «Змеи», то ему сообщат, что линию исправят через двадцать минут. За это время Конклин должен будет добраться до пресловутого особняка на пике Виктория, чтобы успеть выйти на связь с ним. Алексу предстояло, заверив Дэвида в том, что его жена находится в данный момент с Моррисом Пановым в безопасном месте, договориться с ним об обмене Мари на самозванца.

Зайдя в приемную, они сели в кресла друг против друга. Нервное напряжение усиливалось с каждой проведенной ими в безмолвии минутой. Прошло четверть часа, а затем и час. Посол три раза звонил в особняк на пике Виктория, чтобы узнать, нет ли чего-нибудь относительно Джейсона Борна. Но там — ничего нового. Дважды заходил к ним врач-англичанин, чтобы сообщить о состоянии Вензу, остававшемся неизменным, что вселяло надежду.

Зазвонил телефон. Оба — и Хевиленд и Конклин — повернули головы, устремив взгляд на сестру, но та говорила в трубку совершенно спокойно. Звонок был не послу. Испытываемое ими волнение было столь велико, что они, не в силах более скрывать его, обменивались время от времени взглядами, в которых читалась одна и та же мысль: «Что-то тут не так! Ситуация выходит из-под контроля!»

В приемную вошел врач-китаец и, подойдя к сидевшим в дальнем углу комнаты молодой женщине и священнику, произнес что-то тихо. Женщина, издав стон, с рыданиями упала на руки священнику. Затем только что овдовевшую жену полицейского повели проститься с мужем.

И опять стало тихо. Пока снова не зазвонил телефон. Дипломат с разведчиком, как и в прошлый раз, уставились на аппарат.

— Господин посол, это вас, — сказала сестра. — Говорят, очень срочно.

Хевиленд, кивнув дежурной в знак благодарности, бросился к столу и буквально вырвал из ее рук трубку.

Что-то произошло. Конклин никогда не видел его таким: круглое полное лицо дипломата внезапно приобрело пепельный цвет, тонкие, обычно плотно сжатые губы дрогнули, темные брови выгнулись, в широко открытых глазах читался ужас. Повернувшись к Алексу, он прошептал:

— Борн ушел. А с ним и самозванец. Двое наших агентов найдены связанными и с серьезными увечьями.

Посол снова стал слушать. Его глаза сузились.

— Боже Мой! — воскликнул он, обернувшись.

Но Конклина в приемной уже не было.

Дэвид Уэбб исчез, остался лишь Джейсон Борн, напоминавший бывшего охотника за Карлосом, известным также под кличкой Шакал. И этот Джейсон Борн вновь стал Дельтой — грозным зверем, мстящим за отнятую у него еще одну бесценную составляющую его жизни. В состоянии, подобном трансу, хищник начал действовать инстинктивно, но логично. Каждое принимаемое им решение было глубоко обоснованным, каждое движение — исключительно четким. Он жаждал крови. Его мозг, принадлежавший когда-то человеку, теперь стал обслуживать животное.

Он бродил по жалким улочкам Ю-Ма-Ти, волоча за собою на веревке пленника с по-прежнему связанными руками. Искал и находил, что ему было нужно, выкладывая тысячи долларов за то, что стоило в действительности лишь ничтожно малую толику этой суммы. В Монгкоке быстро разнеслась молва о странном человеке и его еще более странном спутнике, тащившемся молча за ним на привязи и явно опасавшемся за свою жизнь. Перед Борном открывались двери заведений, предназначенных исключительно для торговцев контрабандным товаром, включая наркотики, проституток, ювелирные изделия, золото и средства, несущие разрушения, увечья и смерть. Рассказы об одержимом человеке, не считающем денег, изобиловали порожденными буйной фантазией такими подробностями, от которых любого бросило бы в дрожь.

«Это — маньяк. И еще — он белый человек. Этот негодяй любого убьет не задумываясь. Говорят, он уже двоим перерезал горло. Слышали, как один „чжунгожэнь“ был застрелен только за то, что при совершении сделки попытался смошенничать? В общем, то, что он сумасшедший, не вызывает сомнения. Дайте ему все, что он ни потребует. Что бы там ни было, а платит он твердой валютой. Что же касается всего остального, то какое нам до этого дело? Это не наша проблема! Пусть он приходит, когда захочет, и пусть с миром уходит. Главное — чтобы мы получали деньги от него».

К полуночи Дельта достал все необходимые ему орудия для кровавого ремесла. Бывший боец отряда «Медуза» думал только о том, как достигнуть своей цели. Он был обязан одержать верх над своими противниками. Но путь к победе лежал через убийство.

Где он, его Эхо? Борн нуждался в своем друге. Старый Эхо как бы был его амулетом, придававшим ему уверенность в собственных силах.

Но Эхо умер. Его больше не было. Его убил сумасшедший церемониальным мечом в тихом лесу, служившем пристанищем птицам. И только память одна осталась о нем.

Эхо!

Мари!

Я убью их за то, что они сделали с вами!

Остановив в Монгкоке старенькое обшарпанное такси, Борн показал водителю деньги и попросил его выйти из машины.

— Чем могу служить вам, сэр? — произнес шофер на ломаном английском.

— Сколько стоит твоя тачка? — осведомился Дельта.

— Я не вполне понимаю вас.

— Сколько бы ты хотел получить денег за свой автомобиль?

— Да вы, видать, фен куанг! [208]

— Бу! [209] — крикнул Дельта, пытаясь убедить водителя в том, что он вовсе не сумасшедший. И продолжил, также на китайском: — Итак, сколько ты хочешь за свою машину? Завтра утром ты сможешь заявить в полицию, что ее у тебя украли. И тебе непременно разыщут твою легковушку.

208

Ненормальный (кит.).

209

Нет! (кит.)

— Но это же единственный мой источник существования, а семья у меня большая! У вас не все в порядке с головой!

— Устроили бы тебя четыре тысячи долларов? Американских?

— Айя-я! Берите ее!

— Скорее! — сказал Джейсон. — И помоги-ка мне управиться с этим больным. У него лихорадка, и его надо привязать к сиденью, чтобы он не ушибся.

Владелец такси, не сводя взора с банкнот в руке Борна, помог Джейсону уложить убийцу на заднее сиденье и поддерживал его, пока Борн стягивал нейлоновыми веревками лодыжки, колени и локти коммандос, а затем снова завязал ему рот и глаза гостиничной наволочкой.