Приходите за счастьем вчера

Примерно те же мысли проносились пару недель спустя в голове Майклсона, поздним вечером рулившего по дороге, которой не существовало – даже при развитой фантазии назвать грязную жижу под колёсами внедорожника дорогой было трудно, но для Конго это была просто шикарная трасса – за трущобами города проехать можно было лишь в сухой сезон, и то на грузовике. Вообще, ездить по вечерам белым в одиночестве не рекомендовалось в принципе, но поскольку все окна оставались закрыты, а на случай вынужденного покидания автомобиля с собой была «гюрза», то он не испытывал никакого страха перед славными местными привычками отправить одинокого путника к праотцам. А вот вероятность, что машину «поведёт» на скользкой дороге была крайне велика, и Элайджа испытывал ощутимое раздражение на слишком жадного чиновника, по вине которого он и задержался практически до темноты.

Из-за постоянной нужды вглядываться вдаль и высоты капота, Майклсон не заметил человека, бредущего вдоль дороги в непосредственной близости от автомобиля. Раздался глухой шлепок о правое крыло, в свете фар мелькнул серый подол, и всё же отпрыгнувшая и этим смягчившая удар девушка упала на обочину. Внедорожник замедлил ход, после усилил – выбегать из него Майклсон благоразумно не стал, прекрасно помня недавний случай, как лопуха-иностранца, сбившего человека и бросившегося на помощь, забила камнями, а после растерзала толпа аборигенов. Тут толпы не было, как и вообще кого-либо, кто мог указать на него, но подстава – вполне. Если же не подстава, то она умрёт, как сотни других. Из-за заражения, грязи, отсутствия медикаментозной помощи. Спустя метров триста нажав на тормоз, Элайджа забарабанил пальцами по рулю. Принцип, один единственный приемлемый на ночной дороге – с волками выть нужно по-волчьи, требовал уезжать, а что-то другое, наверное, совесть вдруг решила проснуться. Хотя какая совесть, если она пошла посреди дороги? Но его вдруг одолела усталость от всего. От Толоса, сучки Мередит, бесконечной крови и прочего дерьма в этой системе жизни. Мощная машина медленно развернулась и поехала обратно.

Женщина сидела всё в той же позе, лишь чуть приподняв голову и держась за руку.

– Залезть на сиденье можешь? – по-французски поинтересовался Майклсон, и перед пострадавшей раскрылась дверца. Конголезка опасливо закивала головой, но к машине приближаться не стала.

– Моё время стоит денег, а если я не с добрыми намерениями, то всё равно тебе разницы нет. Дорога пустая, у меня оружие. Просто не хочу к тебе лишний раз прикасаться.

Эта фраза, видимо, успокоила африканку, и тощая фигурка перекочевала на широкое сиденье внедорожника.

– Почему не хочешь прикасаться? – на ломаном французском просипела девушка, услышав, как щёлкнуло закрывание дверей. Оглядела сидевшего мужчину и поёжилась. – Ты расист?

– Если бы я был расист, то не дал бы тебе заляпать сиденье моего автомобиля грязью, мадемуазель. Холеру подхватить не жажду или ещё какие радости местных проституток. Живая? Кровь откуда?

– Рука только. И нога.

– Терпимо?

– Да.

Больше он не разговаривал со своей попутчицей, не отвлекаясь от по-прежнему отвратительной дороги, хотя конголезка всё же попыталась завести диалог – представилась как Нави, спросила имя и уточнила португалец он или француз, но не получив ответа замолчала и с любопытством принялась обозревать салон автомобиля. Несколько минут разбирательств с охраной административного комплекса, и они очутились в диспансере для персонала, куда помещали больных при подозрении на инфекцию, где Элайджа оставил девушку на попечение терапевта и хирурга, а сам отправился смывать с себя пот и отдыхать.

Дальше он забыл о своём «приключении», когда через три дня раздался звонок от мадам Бланк, с вопросом, что ей делать с девушкой – подлечить, или отправить на вольные хлеба? Сначала Майклсон даже не понял, о чём речь – по-хорошему выставить её полагалось ещё тем же вечером, что он привёз, и Элайджа справедливо предполагал, что так и произошло, и был немного растерян сообщением. Постепенно выяснилось, что у девчонки, кроме ран ноги и руки, как и почти всегда бывает в подобных случаях вскрылась куча болячек – от относительно безобидных глистов, до последствий групповых изнасилований.

– Мы будем её лечить? – спросила в итоге француженка.

– Не надо благотворительности, мадам Бланк, – поморщился Элайджа, – или Вам СПИДа не хватает на территории?

– Но она не ВИЧ инфицирована… – Недовольство в голосе шефа было слишком ощутимо, чтобы его игнорировать, и женщина зачастила: – мы провели анализ, и, может быть, раз уж она уже здесь имеет смысл, ребёнку только одиннадцать…

И вновь начались описания.

«Вот что значит – взять женщину за сорок на главную должность в персонал. И так налоги плачу местным князькам, ещё работой должен аборигенов обеспечивать, хотя их квалификация – только бананы и собирать…» – философски-отстранённо думал Элайджа, отключившись от излияний мадам Бланк – благо, навык остался со времени жизни с невесткой, – и слушая сочувствия дальним фоном.

– Месье МайклсОн, но зачем же вы тогда её подобрали на дороге?

– Она… кхм… – видимо, девчонка не сказала, кто её сбил, к властям обращаться не собиралась, и Элайджа прикинул – с него, как с иностранца могли содрать приличную сумму на взятки, чтобы замять дело, да и в целом проблемы с законом не были приятным времяпрепровождением. Это местным повстанцам, да и гражданским тоже, можно было убить или изнасиловать почти любого и в итоге отделаться практически ничем – что с них взять кроме невысокого качества шкуры? А вот в его случае сострадание обычно приводило к куче проблем, чиновники же здесь были – звери… Эта Нави легко могла подставить, но не сделала этого. Благодарным он быть умел. – Хорошо, вы правы, Жанет. Лечите ей всё, что сможете в наших условиях, а потом спровадьте. Только пусть сидит отдельно от персонала.

– Кем? Какой уборщицей? – по-английски сказал Элайджа. – Мадам Бланк, у меня просто нет слов от вашей безответственности.

– Просто ей совсем некуда пойти, – женщина нервно всплеснула руками, спиной заслоняя темнокожую девушку в синем ситцевом платье от ледяного взгляда. – У них такая культура, что она изгой после всего, а девушка хорошая. Будьте добрее.

– Мы не лагерь беженцев имени Патриса Лумумбы*****. Она где-то жила, пускай туда и возвращается.

– Она же проституцией занималась и живёт в бетонном здании. Спит прямо на полу.

«А что тут кто-то из девок трахается не за деньги, а по большой и светлой?»

– Все проститутки по койко-местам лежат, где им самое место, а не в чужих посёлках загорают – естественный процесс, – терпение Элайджи было поистине бесконечным, точнее – просто мадам Бланк была ценным кадром, который здесь найти было крайне сложно, но не настолько же. – Вам вешают лапшу на уши, а потом начнут обворовывать. Надеюсь, завтра утром её не будет, иначе вы отправитесь за ворота вместе с ней. И больше мы к этой теме не возвращаемся. Доброго утра, мадам Бланк.

Попрощавшись, он вышел, а девушка отправилась восвояси, и о ней забыли, правда отношения с заведующей мед частью стали прохладнее, но Элайджа никогда и нигде не ценил панибратства в рабочих условиях, поэтому его это не волновало.

Но спустя ещё неделю его голову посетила мысль странная, полезная для дела, но мало свойственная его личности по своей направленности, и немного поразмыслив Майклсон ей поддался.

Великобритания. Йоркшир.

По возвращении из Нью-Йорка Катерина с головой ушла в быт, и хотя в дом вернулась Роза, но она была так измочалена всем произошедшим с сыном, что Кет не тревожила её просьбами понапрасну. Женщина же в своё время недоумевавшая, как так случилось у Майклсонов, что Кетрин просто отказалась от второй двойняшки и даже ни разу не приехала навестить дочь или хотя бы поинтересоваться о её судьбе, узнав, что хозяйка окончательно вернулась в дом, искренне этому событию порадовалась. Впрочем, вскоре миссис Фостер поняла, что по сути ничего не изменилось – Кет по-прежнему игнорировала Софию как своего ребёнка, но в один из вечеров удивила экономку принеся нарядное красное платьице, сандалики и десяток забавных ползунков. Как сказала: купила заодно, когда выбирала вещички для Златки, и поскольку её рыжеволосой дочери красное платье бы не подошло, то оно досталось тёмненькой Софии. Да и после Кетрин не забывала о втором ребёнке и даже изредка брала девочек на прогулку или читала сразу для обеих, благо София оставалась боязливой, не зарилась на вещи Златки и несмотря на дружелюбие уже привыкла довольствоваться весьма малым вниманием, а Злателина в свою очередь очень интересовалась соседкой. Миссис Фостер не подозревала, что на самом деле эти подарки и внимание – вовсе не щедрость или медленно просыпавшийся материнский инстинкт, а чувство вины перед малышкой за случай с каплями, о котором никто так и не узнал, и потому искренне считала, что со временем Кет сумеет полюбить и вторую дочь так же сильно как первую. У самой Кетрин, пока не было других интересных занятий, появилась отдушина помимо дочери – Аида.

Даниэлла оказалась не только умненькой, но и всё быстро схватывающей физически, охотно училась и уже могла сидеть на лошади вместе с Кет, не перегружая животное и, пожалуй, впервые в жизни Кетрин не испытывала никакого раздражения оттого, что то, что принадлежало ей стало собственностью чужого человека. Да и она не считала свою лошадку собственностью – скорее любимой содержанкой. То, что, видимо, Дени от отца передалась любовь к природе и доброта по отношению к животным, успокаивало Катерину и позволяло просто радоваться проведённым в компании Аиды и девочки часам. У Сальваторе они с дочкой бывали минимум три раза за последнюю неделю, и с Бекс установились добрые приятельские отношения, как бывает, когда люди не испытывают никакой душевной тяги друг к другу, но их объединяет интерес к общему делу, быт и приятные эмоции, хотя Кет и понимала, что Ребекка и рада, и не рада одновременно – как всякая мать, она ревновала дочь к так увлёкшему её занятию и «преподавательнице», с которой девочка проводила кучу времени и чьего визита ждала как праздника, но с другой стороны эта увлечённость окрыляла блондинку, и хорошее настроение Дени с лихвой искупало неприязнь к бывшей невестке. К тому же, Бекс гордилась Даниэллой… Иными словами, если бы не исчезновение Елены и поездка в Штаты, то Кетрин ощущала бы себя довольной жизнью, как давно уже не была.