Приходите за счастьем вчера
Шрифт:
– Я и не собираюсь…
«Дура, это же недоношенный ребёнок, понятно, что реакция нестандартная. А что бы ты делала, если он умер? Ей же всего семь месяцев. Семь месяцев и уже пройдены две плановых операции…»
Кетрин прошиб ледяной пот. Страшные мысли заставили протянуть руки к малышке. Чувствуя, как по спине гуляют волны озноба, женщина села на диван и дала Софии грудь. Та взяла, сосала вяло и без интереса, но ведь сосала. Значит, всё будет в порядке. Носом втянула запах – София пахла молочком и чем-то ещё нежно-сладким… На мгновение тело Кет дёрнулось в судороге расслабления, на глазах выступили слёзы, и потом брюнетка сообразила то, о чём совершенно забыла от первоначального приступа ужаса и истерики. Элайджа. Что бы он сделал, узнай о произошедшем? Тут не до любви, раз и навсегда отобрал бы Златку… А ещё он ведь привязан к этому ребёнку, и она в очередной раз бы просто сделала его несчастным. Катерину начало трусить вновь, руки перестали слушаться, а сознание медленно уплывало заменяясь алой пеленой перед глазами. Нужно собраться… Но во рту было горько от сдерживаемых слёз, и женщина дала себе волю.
–
– Перестаньте. Вам вредно для молока, – увидев, что хозяйка рыдает уже в течение пяти минут, на уголках губ выступила пена, няня покачала головой: – Пейте.
Перед носом появился стакан с водой. С благодарностью взглянув на женщину, Кет взяла.
Слёзы сначала горькие и истерические, настоящие, уже как несколько минут исключительно для создания благоприятного впечатления раскаяния в глазах няньки, потекли вновь, они прочищали мозги и немного успокаивали измученные нервы, и подумав, Кетрин решила действовать, как подсказывала интуиция. Нянь нужно увольнять, иначе Роза как одна из «своих» непременно узнает, да и остальные… Рано или поздно может что-то всплыть, слухи дойдут до Эла... Его дома по-прежнему не было. Вопрос – как увольнять? Уволить и дать денег, чтобы молчали – простой способ, но… Некоторые люди способны на гадости по недомыслию, только откровенности они не любят, и если предложить деньги сейчас, может начаться приступ запоздалого благородства. Значит, послезавтра, когда уже никто и ничего не сможет доказать и найти в крови Софии, можно будет просто уволить, заплатив по контракту. А пока нужно сделать так, чтобы Энн никому не проболталась.
– Наверное, ей нужно к врачу, понять всё ли в порядке, можете вызвать такси? – Всхлип. – После я вас отпускаю до вечера.
– Хорошо.
– Пожалуйста, скажите, где её вещи? Мне нужно два подгузника размера S, боди, пелёнка и шапочка. И дайте мне остатки настойки – хочу показать врачу, вдруг там что-то напутали с содержимым на производстве…
Получилось так, как она задумывала, все даже самые шизофренически-вероятные следы были заметены, флакончик с настойкой покоился на дне мусоропровода какого-то здания, няни Софии распрощались со своими должностями к обоюдному удовольствию и нанятых работниц и хозяйки, и сейчас она с обеими малышками лежала на постели. Всё, что ей было нужно, Кет узнала – можно было отправляться домой и, желательно, попасть туда до возвращения Элайджи, пока не решила говорить с ним или нет. Надо ли это вообще, выяснять живы эти ублюдки или нет и другие подробности? Ещё месяц назад ответ был бы отрицательным – не её дело, – но теперь, когда Кет не знала, что ей ждать от бывшего мужа, всё стоило прояснить сразу. Заказав билет, она собиралась уже было заснуть – две девочки просто измучили после перелёта, когда вспомнила об ещё одном участнике истории с Бернером. Если она правильно поняла логику… Кетрин с усилием разомкнула слипавшиеся сном веки и потянулась к телефонной трубке.
Великобритания. Лондон.
– Привет. Я здесь!
– А я опять опоздала. Здравствуй, – две миловидных девушки, блондинка и шатенка чмокнули друг друга в щёчки и устроились за столиком на двоих.
Небольшое уютное кафе, обшитое деревянными панелями и украшенное тут и сям соломкой, подвесными цветочными композициями и ракушками, встречало посетителей ароматами кофе и шоколада, и как нельзя лучше подходило для девичьих посиделок. Сделав заказ и дождавшись ухода официанта, девушки смотрели друг на друга в молчании, как часто бывает между подругами, придирчиво и серьёзно разглядывая каждую деталь изменения во внешности визави с предыдущей встречи, и вдруг сообразив, насколько курьёзно это выглядит, залились дружным смехом. Ручейком потёк плавный, но жизнерадостный диалог, через полчаса вылившийся в восклицание Сары:
– Значит, правда свадьба и я приглашена?!
– Нет, что ты, я её придумала, – рассмеялась Кимберли: Сара всегда была такой оживлённой, что невольно одним своим видом поднимала настроение.
– Я за тебя жутко рада, – искренне оповестила шатенка. – Даже немножко завидую. Хотя, нет… После того, как ты нахлебалась с этим… как его... Майклсон звали?
– Майклсон.
– Счастье, что встретила Рафа. Вообще не понимаю, как ты с ним связалась. – Сара поёжилась, вызвав у Ким очередную улыбку, и сунула в рот ложечку с тортом. – Так хорош в постели? Он меня просто вымораживал, робот какой-то. Хотя, нет, красавец.
– Да ничего, – пожала плечами Кимберли. – Просто, думаю, работа его увлекает больше женщин.
– Неужели на свете есть мужчины, любящие что-то больше секса?
– Мне такой попался. Точнее секс они все любят, но Элайджа был явно не из тех, кто подарит котёнка и сделает завтрак в постель.
– А не обидно, что так получилось? – с мягким сочувствием спросила Сара.
– Нет, сейчас, нет. – Ким вдруг почувствовала, что впервые не кривит душой, и неожиданно для себя выпалила: – Знаешь, ты ведь права насчёт робота. Есть такие – с одной стороны красивый и вежливый, никакого намёка на съём за деньги, а с другой – пользуются как резиновой куклой. Всегда нужно выполнять любые его хочу, даже если не очень-то и нравится, и исключительно по его графику, потому что мой ему был неинтересен от слова совсем, – она осеклась, поняв, что в сердцах чуть ляпнула лишнего – Элайджа Майклсон был человеком очень богатым, и раньше она не допускала в своей речи упоминаний о нём, плюс воспоминания были болезненны, а теперь Ким почуяв, что отпустило окончательно, на радостях выпалила всё, что думала впервые заинтересовавшемуся с тех пор человеку.
– Ну, и ладно, – шатенка покраснела и отвела глаза. – Просто среди финансистов, наверное, вообще мало человечных людей.
– Мало.
– Бог с ним,
зато теперь всё хорошо, и ты счастлива?– Да, – девушка спокойно выдохнула и почувствовала удовлетворение. Улыбнулась: – Я счастлива.
– Тогда расскажи лучше про свадебное путешествие. Почему Канкун*?
Глупость. Крутанувшись на стуле, Кетрин выбросила плёнку в мусорную корзину. Поэтому она не имела подруг, за исключением Джиллиан, с которой не делилась подробностями своей семейной жизни – никто не продаёт так быстро, как женщина. Три любовницы, три схожих отзыва, полученные разными путями, и все они были явно не о том человеке, с которым она с удовольствием ложилась в постель. Она вообще не узнавала Элайджи в этих обрывках фраз и описаниях, ни того любящего её до безумия, ни этого холодного и не замечающего. Почему так? Конечно, во всех наверняка говорила обида оставленных женщин, но всё же… Кет выбросила из головы эти вопросы. Одно точно – ни одна из них не имела ни малейшего понятия, каким бесконечно нежным и терпеливым может быть Элайджа. Даже если и только в постели. Бывший муж никогда не равнял её с остальными своими «девочками» и сейчас не равняет, как она было предположила, важным оставалось только это, а всё остальное из его прошлой личной жизни с этими женщинами – нет. И на сердце Катерины вмиг стало спокойно, и единственное чего хотелось, чтобы Элайджа побыстрее вернулся из командировки.
ДР Конго.
Брезгливо поморщившись от запаха, витавшего в помещении, Элайджа быстро вышел из здания аэропорта, если это место можно было так назвать. Горячая духота влажного климата никуда не делась, но вонь спёртого воздуха слегка уменьшилась. Сколько бы он ни бывал здесь, но привыкнуть к местной антисанитарии, так и не смог, всячески стремился минимизировать пребывание в этом месте и сейчас тоже, кивнув двум маячившим за спиной охранникам, вооружённым до зубов, поспешил в уютный климат внедорожника с кондиционером.
Алмазная компания, чей административный и управленческий комплекс из-за законодательства, закрывавшего районы алмазодобычи для иностранцев, располагался неподалёку Лубумбаши**, досталась ему после Толоса, который решил не ограничиваться одной лишь Америкой и через местных чиновников-князьков всё же запустил руку в этот мирок с богатейшими ресурсами и перманентно играющей гражданской войной. Но компания не относилась к прямому бизнесу и потому, купив её по личным мотивам за бесценок у одного из бывших распорядителей Толоса, Элайджа был вынужден бывать здесь достаточно часто, чтобы прочувствовать изнаночную социальную сторону этого экваториального рая.
Его все эти переделы, войны и прочие беспорядки не трогали – каким бы джентльменом он не казался, но Майклсон никогда не испытывал в себе тяги к защите прав человека или жалости к социальным низам. Он не был расистом или шовинистом, предпочитая конкретику любым идейным ценностям и воздушным замкам о чистоте крови. Если человек способен чего-то достигнуть своим умом, то кому какое дело – чёрный он, белый, жёлтый или в крапинку? Внизу всегда тот, кто должен быть внизу – естественный отбор на микро- и макроуровне, одинаковый в Лондоне и в Лубумбаши, и он всегда будет между одной цивилизацией и другой. Есть тот, кто управляет, есть тот кто подчиняется, а есть просто трутни… В конечном счёте, Элайджа осознавал, что по экономическим показателям пока лишь «большой» апартеид, продолжавшийся до конца Второй Мировой был успешен – кто же виноват, что в этой дыре природные хозяева земли оказались неспособны освоить ресурсы самостоятельно, не имели порядка и на их место пришли те, кто способен и кто ввёл свой порядок? Если на вершину пищевой цепочки поднимается тот, кто не умеет быть на ней, итог плачевен – гражданская война и ещё больший коллапс. Размеренность конголезцев изумляла бы любого трудоголика, и если тот же Китай в целом, и Гонконг в частности вызывал в нём искреннее восхищение, то местная лень убивала уважение на корню. Впрочем, как всякий человек своей социальной прослойки он отлично понимал, что эти дикие банды, терроризирующее население, но, по сути, и состоящие из этого же населения, не самоорганизовываются, слишком неразумны были их подчинённые, порой неспособные разобрать АК***, из которого стреляли, и кусок гуманитарного пирога – ширмы одного поля, преследующие свои вполне соотносящиеся цели. Иногда в припадке философского настроения, он всё же задумывался и представлял, что было бы, уйди с континента белые, и закрой они свои границы. Прекратятся поставки вооружения, денег бизнесом и продовольствия гуманитарных миссий, и в итоге либо все перебьют всех, либо – что вероятнее, эти народы вновь заживут примитивной жизнью, начнут изготавливать свои глиняные чурки и деревянный инструмент, участвовать в междоусобных войнах, есть фрукты и друг друга, голодать и больше ничего не делать. Последний вариант был утопичным, реальность слишком далеко заходящей за приемлемый в его сознании уровень зверства, поэтому «большой» или политический апартеид, без бытовой сегрегации, казался Элайдже единственно возможным способом экономического развития этого необустроенного государства. Там по крайней мере соблюдались хоть какие-то права.
Но поскольку сырьевой бизнес его никогда не интересовал, и имел лишь временный характер для решения вопросов с «InterStructure», то вдаваться в детали жизнедеятельности места ведения бизнеса за «кровавые алмазы»**** он не собирался, и эти мысли посещали его голову крайне редко, несмотря на частоту визитов в Конго. Важна была только своя жизнь, своя семья, свой бизнес и, – на мгновение оторвавшись от документов, он без интереса оглядел какую-то женщину, вышагивавшую с корзиной на голове, почему-то вспомнил о приближающемся дне рождения Катерины, – судьба женщины, которая рожает тебе детей. Какой бы дикой ни была ситуация в этой стране, но возможность подхватить какую-нибудь малярию беспокоила куда больше, и единственное, что его и вправду раздражало – отвратительный климат, установившийся здесь в конце октября.