Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
– Вписываются ли такие новые имена как Герман и Сокуров, Курёхин и Гребенщиков, Адасинский и Полунин в Петербургский контекст?
– Петербург как истинно постмодернистское произведение – текст-утопия, ибо описанные жанры для него узки, – не мог остановиться Шанский, – Петербургу изначально нужно было всё сразу, а всеохватная цель сама по себе утопична. Но порождает её в Петербурге и мельчайшая клетка городского пространства…
– Спасибо…
– Да, я
– Спасибо, спасибо, – торопила Иза, – истекает время передачи, завершит её традиционный блиц.
Шанский с готовностью повернулся в кресле.
– Что победит – содержание или форма?
– Форма! Уже победила.
– В каком смысле?
– Во всех!
– Что первично – судьба или стихи?
– Стихи!
– Спрошу иначе – Поэзия или правда?
– Поэзия!
– Искусство познаваемо? Да или нет?
– Нет!!!
– Ваш образ прошлого?
– Сон! Золотой и свинцовый одновременно.
– Идеал женской красоты? Он для вас растворён или кристаллизован?
– И растворён, и кристаллизован. В крупных планах бергмановских актрис!
– Чему навсегда сохраните верность?
– Водке!
– Ваша любимая кухня?
– Тайская!
– Блюдо?
– Суп «Том Ям»!
– Ещё раз спасибо, у нас в гостях был…
– В эфире «Серебряный Век»! – срывалась на крик красногубая брюнетка в зелёном, – из-за плотно закрытых дверей, за которыми заседает жюри, просочилась подлинная сенсация! В шорт-лист могут не попасть Сорокин, Пелевин, наверняка попадают лишь крепкие традиционалисты… Ваше мнение, Никита Сергеевич…
– Отсев, произведённый жюри, обнадёживает, постмодернистский нигилизм мёртв, искусство тогда искусство, когда возвышает… нам нужны, нужны возвышающие обманы, особенно в годы смуты, народ доведён до… – Никита Сергеевич, наклоняясь всё ниже, щекотал усами соблазнительно вздымавшуюся в вырезе зелёного платья грудь.
– Какого девиза вы бы держались, если б возглавляли жюри?
– Душечка, девиз мой не нов. – Православие, Самодержавие и Народность, – выпрямился и уставился в камеру, щёлкнув каблуками; оркестрик ненавязчиво грянул: шмель-на-душистый-хмель-цапля-серая-в-камыши.
– Спасибо за постоянство, Никита Сергеевич, спасибо!
Щёлк, – шаг в сторону.
Дорн: не знаю, быть может, я ничего не понимаю или сошёл с ума, но… щёлк, щёлк… – Когда показались красные глаза дьявола у меня от волнения дрожали руки.
Щёлк, два шага в обратную сторону, фу ты… щёлк… все реплики Соснин помнил к удивлению своему едва ли не наизусть.
Дорн: только то прекрасно, что серьёзно. Как вы бледны!
Треплев: так вы говорите – продолжать?
Дорн: Да… Но изображайте только важное и вечное.
Щёлк.
Дорн: и вот ещё
что. В произведении должна быть ясная, определённая мысль.Щёлк, щёлк.
– Хоть бы тот искусствовед с мировым именем дожевывал скорее язык, боюсь, вконец прогорим, если со жвачкою «Наобум» запустим, тоска смертная, – неожиданно громко сказал закадровый голос.
– Почему не вырезали? Он жуёт, время тикает.
– Прозевали в нашем бардаке, поздно.
Синатра запел о путниках в ночи, на мелодию накладывался нервный призыв: испытайте на прочность свою кровать! Поверьте в латекс, почувствуйте разницу!
– Заинтересовались? В кредит или за наличные возьмёте? – вполголоса спросил Соснина прилизанный продавец-консультант с крупной именной биркой и, не дожидаясь ответа, с плавной вкрадчивостью заговорил, – я давно наблюдаю за вами, видно, что вы вдумчивый и требовательный покупатель, рекомендую цифровую многофункциональную модель «Мой ненаглядный “Самсунг”», по сути – это телекомбайн, подключаются спутниковый телефон, компьютер с выходом в скоростной интернет, диагональ экрана…
Яркость, резкость действительно поражали.
Гнулись пальмы, падал кокос.
Замигали буквы, слились в огненную надпись «Колбасы – Видеокассеты». Загорелась эмблема: племенной бык, бодающий телевизор.
– И с этим образцом ознакомьтесь… чуть подороже, но принимает и показывает цифровые фотографии, выводит в высокоскоростной широкополосный интернет… и гарантируется влагоустойчивость, можно смотреть и работать в ванной, в джакузи, не прерывая гидромассажа…
Узкая булыжная мостовая меж каменных оград с узорчатыми металлическими калитками, арка с двумя главками-башенками, крепостные ворота, белая церковь… зелёный холм, кипарисы. Когда-то видел? Опасливо ступил на Аппиеву дорогу.
За стеклом скользили по неровному асфальту жёлтые листья… ветер сдувал листья с крыши сарая, приткнувшегося к забору.
От пагоды с самоварчиком отделилась пригожая голенастая девица с игрушечной чашечкой на пластмассовом подносике. – Не желаете ли ароматизированного зелёного чаю? Есть с жасмином, клубникой.
А продавец нажал наманикюренным пальцем клавишку на ручном пульте, экран ненаглядного телекомбайна превратился в полиэкран. – Масштаб одного экрана, того, который вы выбрали, можно увеличивать за счёт остальных, – показал как.
На всех уменьшенных экранах, словно в движение пришли одинаковые, собранные в блок почтовые марки, воспроизвёлся анонс: как она звала, как она ждала, как она пила виски, – в один голос заорали неотличимые друг от друга лохматые испитые солисты в блестящих камзолах, заорали, приседая на коротких, с сильнющими икрами, ногах, – леди Гамильтон, леди Гамильтон, ты была в моей жизни.
Тут-то и большой экран взорвался овациями, сквозь жующую-пьющую толчею пробивались к пучку микрофонов пятеро смущённых мужчин и – с победительным видом – выцветшая носатая дама в норковой пелеринке.