Приключения сомнамбулы. Том 2

Тима хитро улыбался, всё шло по какому-то тайному, одному ему известному до деталей плану.

Накладка? Одновременно засветилась ещё одна экранная грань. – Я всё думала, голову ломала, как бы сделать так, чтобы Константин Гаврилович навсегда исчез из нашей жизни. Мечтала: уехал бы он в Америку или пошёл на озеро купаться и утонул. А давеча вышла из столовой на террасу – посмотреть, убрали ли перед грозой бельё с верёвки. Вдруг вижу – здесь, в кабинете, Заречная, и Константин Гаврилович с ней! Костя всё револьвером размахивал, а я думала: застрелился бы ты, что ли. Перед тем как Заречная ушла, у неё с шеи шарфик соскользнул.

Раскат грома, вспышка, свет гаснет.

Накладка ли, не накладка, Тима был доволен.

И Соснин входил во вкус, с удовольствием попивал винцо.

– Пока номинаторы и гости обедают, дали короткую пресс-конференцию неудачники полуфинала – Сорокин и Пелевин.

Камера для разнообразия мотнулась по улице, напомнившей Малую Садовую, ну да, Малая Садовая, только аккуратненько замощёная, с каким-то идиотским фонтанчиком и фонарями, тёмно-зелёными маркизами под вывеской: «Золотой Век».

– Вопрос Владимиру Сорокину: в связи с захватившей нас интригой финала русского «Букера», в который вышли, кроме Авровой, яркой транвеститки-бунтарки, ещё и писатели-традиционалисты, прекратите ли вы очернение советской литературы?

Сорокин, устало поглаживая мягкой ладонью высокий лоб: я ничего не очерняю, я писатель, а писатель – это рыцарь, разрушающий мифы, я в меру ума и таланта лишь разрушаю мифы советской литературы.

– Что написал Пелевин? – спросила Алиса.

– Что-то остроумное, про пустоту, – отозвался Соснин.

– Да, про пустоту, – подтвердила Света, – по телеку говорили.

– У меня просьба к Виктору Пелевину: вы всегда на людях в тёмных очках. Прежде, чем я задам свой вопрос, снимите очки, пожалуйста! – нервно откинула волосы с чела блондинка в бледном брючном костюме.

Пелевин, не шелохнувшись: это всё равно, что я попросил бы вас сейчас снять штаны.

– Имеет смысл после этого спрашивать о творческих планах?

Пелевин: не имеет.

– Вопрос Сорокину – в связи с очевидным успехом Адели Авровой как видится вам место женщины в современном мире?

Сорокин: уверен, в современном и будущем мире место женщины – в постели, исключительно в постели.

отклик

Света с Алисой стонали сквозь смех, уронили с коленок крахмальные розовые салфетки – качались, дёргались, словно у них случился заворот кишок, начались колики… хорошо хоть проворонили «Нормандскую дырку». В весёлых судорогах они наткнулись на соснинскую сумку. – Что за камни? – столько умного наговорили, пора вытащить очередной фант…

Соснин – репортаж из «Золотого Века» его тоже немало повеселил – конечно, не собирался посвящать честную компанию в конструктивные тонкости антисейсмического отчёта Адренасяна или хвастать вершинным для постмодернизма набоковским романом, пусть и с сомнительно переведённым названием, но всё же удачливо доставшимся ему почти из рук гневливого автора, а поднял салфетки, торжественно вытащил из сумки «Die Traumdeutung» и гордо подержал на ладони как небесполезную тяжесть.

– Ой, вы и немецкий знаете?

– Самую малость.

– Откуда такая старинная книга?

– Наследство. Одна из тех дягилевских балерин, которых вы видели на снимке, сберегла сенсационную книгу Фрейда, когда-то принадлежавшую моему дальнему родственнику, он был врач.

– Правда, что Леонардо да Винчи взялся исследовать пенис не… не узко, не как врач, а как… – спросила Алиса.

– Я не эксперт в столь тонкой сфере, но Леонардо действительно задолго до Фрейда увидел в деликатном органе нечто большее, чем инструмент деторождения.

– Да уж, деторождение тут сбоку припёку.

– Выходит, инструмент любви, да?

– Не любви, секса! – поправила сестру Света.

– Но любовь с сексом не разделить. Илья Сергеевич, можно ли объективно проверять свои чувства?

– Можно, с помощью науки, – обнадёжил Соснин, – и как ни странно, с помощью того же пениса, точнее – его запаха, всегда индивидуального. Учёные Оксфордского университета провели прелюбопытное исследование, установив строгие зависимости между индивидуальными запахами мужских пенисов и глубиной любовного увлечения и чувственного влечения отдельной женщины.

– Мужских? Бывают не мужские пенисы?

– Бывают! Сейчас всё бывает, – задумчиво сказал Тима.

– Ну так вот, оксфордские учёные установили, что и среди запахов тысячи пенисов – это вполне репрезентативная выборка – каждая влюблённая женщина безошибочно определяла…

– Ещё чего! Я бы не согласилась нюхать! – Алиса скорчила брезгливую гримаску.

– И я бы не согласилась, ни за что!

– Ну да, проще без всяких обнюхиваний трахаться, – нахмурившись, безжалостно кольнул Тима; Света зло передёрнулась.

– Тот пенис был большим? – Алиса посмотрела на Соснина.

– Какой «тот»?

– Ну тот, лепной, на римском балконе?

– Думаю, достаточно большим, чтобы привлекать внимание улицы. Поглазеть собиралось много зевак.

– Жаль, что сломали.

– Почему модно восстанавливать хирургическим путём девственность? Любовь к острым ощущениям? Ещё острей хочется, да? Операция довольно дорогая, болезненная, но многие замужние женщины, даже те, что детей имеют, стремятся сделать.

– Сюрприз мужу, приезжающему из командировки? – потянулся к бутылке Тима.

– Вот-вот, сюрприз! У соскучившихся мужей, писали, от неожиданности случались осечки.

– Лучшие из американских кинозвёзд по несколько раз восстанавливались, пристрастились.

– С жиру бесятся.

– Не говори, и в наших клиниках оперируют, «Новый мир» взял на себя психологическую подготовку, рекламу… Первой операцию сделала…

– Как, она?!

– Не одна она, многие!

– Но ощущения прежние не вернуть, только боль.

– Быть может, они, пылкие и пытливые экспериментаторши, сплошь активистки садомазохистского клуба? – робко предположил Соснин, – возвращения девственности ради новых её потерь особенно соблазнительны для пожилых прожжённых матрон, вроде тех, что здесь меж столами бродят.