Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
– Пишет свои детективы легко, читаются на одном дыхании! Успешен, от формата не отступает.
– Всех удовлетворяет, и рассудительных, и чувствительных!
– И со слезой в насмешку! – добавил Тима.
О, Тима явно тоже вынашивал постановочно-издательский, но куда более изощрённый, чем у Марата, проект, во всяком случае, мысленно обкатывая свои идеи, Тима с учёным видом и вполне толково пораспространялся о далеко не исчерпанных ресурсах прерывистого восприятия, насаждаемого телевизионными сериалами, прозорливо заметил, что принцип, которому обязана многовековая притягательность «Тысяча и одной ночи», нуждается в модернизации, состоять она, эта модернизация, должна в синтетической адаптации произведения к ритмике современности – о, у Тимы была светлая голова, он надумал выделять-разделять и выпячивать по-отдельности – пусть в ущерб художественному
Оркестр доигрывал вальс из «Цирка» – всё плыло в лунном свете, кружились танцующие, розовый прожектор застал врасплох у беседки, напоминавшей храм «Весты», целующуюся парочку.
Потом тенор в голубом смокинге пообещал: я тебе подарю на закате зарю.
Следом за тенором на экран выскочила голая, вся вымазанная красной краской, словно вывернутая наизнанку девица с плакатиком: «нет – попсе»!
В Тимином нагрудном кармане раздался скребущий звук.
На пейджер пришла новость, встреченная весёлыми аплодисментами Алисы и Светы: Шалодомов в бегах, прокуратурой объявлен розыск, «Интерполу» послан запрос.
– Злодей Шалодомов, это тот банкир, который спешил до бела отмыться? – решил уточнить Соснин.
– Да, заправила «Омега-банка»!
– Он лысый?
– Лысый, лысый! – дуэтом отвечали немало удивлённые его осведомлённостью сестрички, лакомившиеся сочными персиками.
Соснин явственно услышал, как хрустели на шалодомовских зубах жабры.
– Ой, на «Нормандскую дырку» опоздали! – захныкала Алиса, а Света взялась объяснять Соснину: истинные ценители французской кухни, когда пережираются, когда живот тугой и невмоготу ещё хоть что-нибудь съесть, заказывают под кальвадос особое, из фаршированной шпинатом и разнотравьем утки, горячее блюдо, благодаря нему открывается второе дыхание…
Тима посмотрел на часы, развёл руками. – После фруктов «Нормандская дырка»? Не понимал также почему пустовал экран, ночь на носу…
Да, кухни убавляли жар, индейцы вовсе загасили очаг, мыли миски из красной глины; китаец, правда, усердствовал.
И как, как усердствовал старик-барабанщик!
Соснин выложил билетики на райские наслаждения за номерами 3,4 и 7.
Тима снова развёл руками, философски заметил. – Всех женщин не перетрахать.
Сестрички прыснули. – Обленился? Света по-детски прижалась к плечу Соснина, ощутил запах свежести, лёгких духов.
Из типографии доставили ещё влажный утренний «Коммерсантъ».
Тима подозвал разносчика.
На первой полосе хлёстко закручивалась интрига с международным розыском Шалодомова, на последней, по центру мелкошрифтового поля астрологического прогноза, Битов заталкивал в рот бутерброд с икрой.
Эпизод 10
(10.2 – откровение с развязкой)
Барабанщик завершил под аплодисменты своё громоподобное соло, до боли знакомое Соснину.
Прожектора спешно подожгли напоследок подвески люстр и метнулись к эстраде: мы начинаем, мы начинаем – протрубили фанфары.
Округлый конферансье вскинул руки.
Зажглась крайняя грань экрана.
Часы бьют девять раз.
Дорн сверяет по своим: отстают. Сейчас семь минут десятого… Итак, дамы и господа, все участники драмы на месте.
– Почему повторяют? Это представляли и награждали в Венеции, перед кризисом, – изумилась Света; и Алиса растерянно заморгала. А Соснину подсказала. – Смотрите, Илья Сергеевич, Бакунина пьеса!
– Я её уже видел, – протянул Соснин, – не в Венеции, правда, по телевизору.
– Не вредно освежить в памяти, – солидно и твёрдо объяснил Тима, довольный, что торжество началось и, похоже, особенно довольный тем, что именно так началось, он воспринял это начало как ободрявший сигнал.
Да, Тима темнил, он подготавливал что-то, о чём больше никто не мог и подозревать! И детали какие-то обмозговывал, когда для виду закапывался в меню?
Резко затормозил автомобиль, мчавшийся по одной из экранных граней, выскочил рослый, голливудских статей бандит и тут же упал,
сражённый: прямое попадание в голову, кровь. Анонсировался забористый боевик? Заодно… корреспондент обнаружил-таки «Камазы» с взрывчаткой, террористами! Плавно бегущий белый титр информировал о скорости «Камазов», вопрос был в том, куда свернут с кольцевой дороги.На другой грани экрана, где не на шутку разбушевался поэтический турнир, овацией провожали басовито-раскатистого Лейна, рукоплесканиями подбадривали юную, страстную, с костяным личиком, поэтессу – читала с цветаевской истеричностью, потряхивая ахматовской чёлкой.
Поэтессу сменил – возобновились повторы концертных номеров – тенор с кошачьей мордочкой: эта женщина в окне в платье розового цвета… хоть разбейся, хоть умри, не найти на них ответа…
– Бомонд, бомонд, – с певучей радостью приобщения возвестил затем с экрана под игривую музыку моложавый лысый толстяк в утрированно-больших наушниках; да-а, площади, необозримо-огромные площади наслаждений, но какая же концентрация знаменитостей! – звёзды прибывали и прибывали, смело вспарывал тьму профиль Губермана, его почтительно сопровождал луч прожектора… луч задел московского теоретика с мягко расширившейся серебристой бородкой, он был в компании вдохновенных седовласых мальчиков; сразу наехала на полуслове камера, теоретик ничуть не смутился, объяснил с присущим ему спокойствием. – В досужих спорах долгих застойных лет скапливался взрывной интеллектуальный потенциал, так, после обрушения властных византийских пилонов… Камера укрупнила выразительное лицо. – Во внешне бесконфликтной, однако подспудно-драматической ситуации конца истории культурный механизм надолго не останется не у дел, нет, после краткосрочного рассогласования программных условий начинаются поиски новых центров силы, точек опор и рычагов для грядущих переворотов, потрясений вроде бы окрепших устоев. Взрыв? Новый взрыв возможен, вполне. И прогремит такой взрыв куда скорей, чем вы думаете! – московский теоретик умиротворённо выдохнул в камеру голубое облако дыма, а прожектор, словно случайно, упёрся в жующего Никиту Сергеевича, подержал на свету, пока тот не проглотил, не заулыбался в усы. И тут же луч ласково ощупал синими корпускулами косящего под урку популярного рокера с серьгой в ноздре, и уже действительно случайно пересёк луч консультант «Старой квартиры»: будто смущаясь затрапезного вида, неотделимого, впрочем, от его столь дорогого для многих ностальгического образа, он виновато прокрадывался после рекламно-пробных киносъёмок к отведённому ему месту; его узнали, там и сям прошелестели аплодисменты. А синий луч, метнувшись, взялся оглаживать отдельные столики. Посинели на миг розовые любовницы за соседним столиком, посинели, взвизгнув от неожиданности, декольтированные Алиса, Света, ослеп Соснин, наконец, луч задержался на Тиме. Так же слепил и внезапный луч прожектора, которым ошаривали пограничники ночной пицундский пляж, так же кокетливо взвизгивали голые купальщицы, застигнутые врасплох. После купаний, расстелив полотенца на гальке, пили маджари из поллитровых стеклянных банок.
Огоньки свечей, блеск бутылок.
Сияние постеров с бледно-перламутровыми, коралловыми, коричневатыми губами Алисы, которым дивно шли все цвета помады; сияние серых, безупречно подведённых и оттенённых, широко распахнутых Светиных глаз.
Вспышка молнии озаряет проём двери, ведущей на террасу, виден чей-то силуэт.
– Наши камеры в «Золотом Веке»! Обед затягивается – члены жюри трудятся за запертыми дверями, будто кардиналы, выбирающие Папу Римского, курят нещадно, но дыма пока не видно! – шутила, бегая меж столами хозяйка премиально-обеденной церемонии: глаза под жгуче-чёрными бровями горели, смело обнажённая грудь вздымалась, сумасшедшее бальное платье из мешковины с переменной длиной полы волочилось следом как расплющившийся хвост динозавра.
Сорин, пытается приподняться: господи, милая, что вы такое говорите!
– Жюри мучается по долгу, но мы-то с вами отлично знаем, фаворитка общественного мнения – Адель Аврова, феноменально ворвавшаяся в нашу скучную, искусственно опреснённую словесность! Ваше мнение, кому как не вам…
Тима заулыбался собственным мыслям, о, он был явно доволен тем, как развивались события.
– Чукча не читатель, чукча писатель, – с окончательно испорченной жеванием деликатесов дикцией уклонился от твёрдых оценок шансов на победу феноменальной фаворитки Битов, с чувством исполненного долга опять обратился к яствам; столы ломились.