Приключения сомнамбулы. Том 2

– Да, Бродский поэтично на пуп питерской земли-воды посягнул, хотя о появлении там крупнейшего в Европе чудо-фонтана и не мог мечтать, – кивнул Соснин, – у Бродского было редкостное чувство позиции.

Света прикусила веточку базилика.

Тима продолжал удивлённо смотреть на Соснина, что-то обдумывал.

– Мыс – волшебная видовая площадка Петербурга, она не возвышает зрителя над городом, как обходной балкончик Исаакия, но – вовлекает, втягивает в город, сохраняя широту внешнего обзора, ни с чем не сравнимую. Именно над Стрелкой витает дух места, и кто, отходя в мир иной, не мечтал бы составить ему, духу тому, компанию? В Санкт-Петербурге ведь ощущается невиданный нигде, в других имперских столицах, разлад между горожанами и городским пространством, его надчеловеческой красотой, но в одном месте, на Стрелке, простого смертного захватывает и поднимает к небу гармония, близкая к Абсолюту… запахло смолой, послышались всплески волн, вёсел, многолюдный чёрный баркас переваливался с борта на борт.

– Сечёте! Соблазнительно обрисовали! Но где у вас свидетельства подлинных упований Бродского, его последней воли? Вы высказали предположение, – оценивая, тяжеловесно размышлял Тима, – догадки трудно за факт выдать.

– Очень трудно, думаю, невозможно! – поспешно согласился Соснин, – даже наша застольная болтовня о бытовой подкладке стихотворения, которое сочли завещанием, становится неблагодарным, пожалуй, что и вредным занятием: зачем отнимать у поэтической строки тайну?

Света и Алиса приоткрыли рты, смотрели с восхищённым недоумением.

– Московские банки хотят на Васильевском острове поставить памятник Окуджаве, – вспомнила Алиса.

– Петербургские поставят Бродского на Арбате, промелькнуло по телеку.

– Да, – подтвердил Тима, – кризис застопорил культурный обмен, но уже снова спонсоры готовятся раскошелиться, с обмена памятниками начнут.

– По телеку обещали, что Церетели пробные отливки закажут, банками бронза и лепные работы прокредитованы.

– С аппетитами Церетели бронзы не напасёшься!

– За свои докупит?

– Не волнуйся, на бронзу банки не поскупятся.

– Несчастные гении! Они обречены созерцать с того света свои благостно изуродованные бронзовые копии на мраморных пъедесталах, – вздохнул Соснин, – болезненно-благодарные современники ли, потомки не гнушаются, распаляясь, и дорогие останки похищать для пышных перезахоронений.

– Кризис помешал, Бродского бы обязательно похитили из Венеции, один петербургский патриотический банк хотел…

– И правильно, – допиливала панцирь Алиса, – зачем православному, пусть и некрещёному, лежать в тесноте, на жалкой протестантской площадке? Когда в Венеции кризис грянул, моим попутчиком на вапоретто до вокзала и дальше, в такси до аэропорта, потом в самолёте, был учёный, носатый такой, с забинтованной головой, во всех тонкостях захоронений осведомлён… и хотя Бродский не совсем православный…

Вот кому Головчинер дочитывал лекцию о «Трёх русских могилах»!

– Он, учёный тот, правда, был против похищения.

– Хладнокровным и щепетильным петербуржцам не достаёт горячности подлинного патриотизма, – сожалел с серьёзной миной Соснин, – то ли дело флорентийцы! Ловко выкрали у Рима ещё не остывший труп своего земляка Микеланджело! А недавно молодые фанатики, по совместительству – фанаты «Фиорентины», попытались выкрасть в Равенне бесценный прах Данте. Попытка сорвалась, фанатов посадили в кутузку, но толпа на площади Синьории их провозгласила героями.

– Они вообще вороватые, флорентийцы. Зазевалась у витрины на узкой улочке, так один из тамошних шустрил-героев на мотороллере, кожаный, в космическом шлеме, чуть не сорвал с плеча сумку! Повезло, на скорости промахнулся.

– А мне на мосту золото не той пробы впарили!

– Вот-вот, золото не той пробы проблемным банкам выгодно переплавлять в бронзу, – вернул в джунгли большого бизнеса Тима, сам их, впрочем, не покидавший.

– Конечно, это выгодные финансовые вложения, – с наигранной важностью молвил Соснин, – гения, как говорил уже, выгоднее приватизировать, чем нефтяную скважину: запасы нефти быстро исчерпываются, гений неисчерпаем. Банки спешат приватизировать умерших гениев, чтобы их образы бесконтрольно размножать, склеивать и переклеивать в жёлтых контекстах, подгоняя пикантные сюжеты жития к рекламным нуждам момента, чичиковская традиция пышно расцветает в эпоху телекоммуникаций.

– Вы всегда так умно, как сегодня, как сейчас, говорите? – кротко спросила Света.

– Всегда! – Алиса избавила от необходимости отвечать.

– У вас, Илья Сергеевич, вдобавок к проницательному уму есть современное коммерческое чутьё! – похвалил Тима, – вы бы могли стать толковым консультантом-аналитиком у нас в «Большом Ларьке» или непосредственно в «Сон»-«Сони», при Совете Директоров. Как бы вы отнеслись к предложению возглавить группу… – на румяном, совсем детском лице отразилось быстродействие счётной машинки, неустанно сопоставлявшей затраты с выгодами.

Что-то замурлыкало в пиджачном кармане Тимы.

Понизил голос и сказал мимо ещё одной – до этого пользовался другими! – изящной, ювелирной выделки вещицы с плоскими кнопочками и экранчиком, которую прижал к уху. – Да, мы в «Плазе-Рай»; отвечал односложно. – Да, нет, давно пора. Затем щёлкнул крышечкой. – Мать с отцом, из Лондона.

Света с Алисой вопросительно повернулись.

– Мне не верили, так по своим каналам выяснили, что «Омега-банку» капут, успели в последний момент забрать деньги. Болван Шалодомов, – Тима, похоже, позабыл о выгодах, которые сулило Совету Директоров трудоустройство Соснина в мозговом центре «Сон»-«Сони», – жадный болван! Спешил до бела отмыться – шумно закладывал на грязные доходы питомник вишнёвых саженцев, кредитовал церетелиевские отливки.

Света с Алисой повеселели, затараторили в один голос. – Молодцы, деньги спасли, и вспоминать не хочется, как из Венеции драпанули, когда закачались и повалились банки, пообедать и то не дали, только антипасту мне принесли! – А я суп из мидий не доела! – Ой, – Соснину, – вы бы видели какой у Тиминых родителей дом, не дом – замок! С башенками, чеканкой, по участку разгуливают розовые птицы с длинными-предлинными шеями, жёлтыми костяными клювами… Тима вновь озаботился закулисным сбоем в подготовке торжественной премиальной церемонии, строго выговорил телефончику. – Скоро, скоро, сказками меня не кормите, почему в «Золотом Веке» с прямым включением с литературного обеда тянут? Экран смонтировали, гоняют новости и концерт, а…

Бегущая строка сообщила, что след «Камазов» с чеченскими террористами потерялся в автомобильном потоке на кольцевой дороге.

Официант убрал тарелки с объедками, поменял лилии в вазочке на свежие.

принцип серийности (сверхприбыльно подражая Шахерезаде)

Тима что-то замышлял, Соснин почувствовал это, когда тот снова спросил о Бродском, потом вернулся к истории с Довлатовым, чья собачка забежала в овальный двор… сожалел, что прибыль утекала к Марату? От неясных замыслов Тимы почему-то делалось тяжко, тревожно; да, тревога ощутимо сгущалась; он и меню-то листал время от времени для того, чтобы сосредотачиваться на обдумывании чего-то, что заранее начинало отпугивать Соснина.

Тима и о Марате вдруг заговорил презрительно, как о снимателе сливок. Света втянула головку в голые плечи, Алиса съёжилась.

Тима без видимой связи спросил. – Бакунина читали?

Соснин Бакунина не читал, слыхом о таком властителе дум не слыхивал; Тима, подстёгнутый изумлёнными возгласами Алисы и Светы, искренне удивился. – Как можно было столько узнать всего, а Бакунина проморгать?

Сестрички укоряюще вперились широко раскрытыми немигающими прозрачно-серыми прожекторами.