Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
И Лейн наклонился над тарелкой, насупленно зажевал.
Аксёнов отхлебнул коньяку.
– Ваше любимое блюдо? – кинулась к Тропову, гипнотизируя требовательным взглядом, ведущая с микрофоном.
– Биточки «Сон»-«Сони» в подливе из осьминогов! – уверенно отвечал Тропов.
Официант принёс ещё пару бутылок «Шатонеф-дю-Пап».
В объёмной витрине шикарно разодетый манекен торопливо причёсывает другого
Узенькие дорожки, серпантинчиками проложенные в руинах, аккуратные лестнички, площадки на разных уровнях с ошарашенными жильцами, а над окультуренными руинами – чудо-крыша, к ней тянутся красные, жёлтые, зелёные трубы, трубки, гибкие гофрированные шланги с подвешенными к ним гирляндами воздушных шаров.
– Праздник пришёл в каждый дом! – орёт диктор, – печальной памяти «Самсон»-«Самсунг» вверг страну в кризис, заморозивший стройку, но усилиями «Сон»-«Сони» всё доведено до победного конца и теперь, после отладки ультрасовременных вентиляционных систем…
Всё громче гремит оркестр, с ума сойти, – тот самый оркестр бордовых старичков, что только что отгрохотал в «Плазе…»
В патетичный музыкальный поток подмешивается лирическая струя, Валечка, взволнованно качаясь: белой акации гроздья душистые ночь напролёт нас сводили с ума.
Появляется Салзанов со свитой, алая ленточка, поднос с ножницами, которые подаёт журнально-глянцевая девица, та, что причёсывала манекена, батюшки, в свите – Тима, но вот же он здесь, сидит за столом, Алиса вцепилась ему в локоть, затрясла, – он ли, не он, может быть, двойник?
– Это запись, – успокоил Тима, – позавчера отсняли, да и надо было плёнку подрезать, смонтировать, там неприглядные были сцены, скандалы с нецензурщиной, зачем портить праздник?
Рощица высоченных искусственных пальм, в рощице расставлены пластмассовые столики, подносят щи с растегаями официанты в сапогах и косоворотках.
Блеск полированного гранита подпорных стенок, окаймляющих руины; искусственный рельеф из кирпичного боя и обломков панелей, местами, до крыши!
Розово-мраморный бордюр клумб с розовыми тюльпанами.
– С подземным паркингом намучились, щит проходческий застревал – там оставались сваи домов, тех, что попадали, и захоронения…
– Как с отладкой вентиляции? – поинтересовался Соснин, – всё-таки…
– Туго идёт, – признался Тима, – невиданная в мире затея, отец сказал, он в таких делах дока, что это наш абсолютный приоритет.
– Почему невиданная, здесь, в «Плаза-Рае», кружева сплетены из вытяжных разноцветных трубопроводов, загляденье!
– Нет, здесь мы отвлекающую декорацию дизайнерам заказали, чтобы потом на неё, как на прецедент, ссылаться, мол, был удачный опыт, то, сё… а вообще-то в «Плазе-Рае» все вытяжки в стенах.
– Правда, Тимочка у нас головастый? – заблестела глазками Алиса.
– Святая правда! – охотно согласился Соснин.
– Мозги – на миллион долларов! – оценила Света.
– Обижаешь! На много миллионов!
И как, однако, успел обтесаться Салзанов, как сидел на нём дорогой костюм, как облегал – ни морщинки – сановитую
полноту!– Сейчас, дамы и господа, прошу спуститься в подземные этажи, там у нас, под паркингом на триста машин, ювелирные секции, – Салзанов делает вальяжно-приглашающий жест, под дружные аплодисменты жильцов, которые с нарядными детишками повылезали из своих нор, гости поднимаются на блещущем зеркальным футляром эскалаторе, врезанном в руинные осыпи…
Музыка – туш!
Стык.
– А на антресолях у нас теперь крупнейший в Европе отдел фарфора, стекла и постельных принадлежностей, там и мультиплекс на двенадцать кинозалов… – приглашённые заскользили вниз.
И вот уже все гости прохаживаются с бокалами, оживлённо беседуя, покачивая в восхищении головами, среди подушек, пледов, стёганых одеял.
Лёгкое французское вино привело Соснина в отличное расположение духа.
Валечка взволнованно запела про белое платье, мелькавшее во тьме старинного парка, потом – про парк с бабушками, внучатами.
Тригорин оживлённо: потому что вот это, – показывает по сторонам, – не театр, а жизнь. Я давно замечал, что люди ведут себя гораздо естественней, когда притворяются. Вот о чём написать бы.
Света: опять Чехов, опять.
Соснин: это не Чехов, сами же сказали – Бакунин.
Алиса: какая разница?
Света: не понимаю, не понимаю зачем всё это повторять!
Алиса, всё больше раздражаясь: абсурд какой-то!
Тима, не скрывая удовольствия: пипл схавает, а вы потерпите!
Раскат грома, вспышка, свет гаснет.
Часы бьют девять раз.
Дорн сверяет по своим: отстают. Сейчас семь минут десятого… Итак, дамы и господа, давайте разбираться…
Проходится по сцене, заложив руки за спину. В задумчивости подбрасывает носком ботинка клочки рукописи.
Полина Андреевна, всхлипывая: снова рукописи рвал. Это с Костей часто бывало – рассердится, что плохо пишется, и давай рвать мелко-мелко. После прислуга откуда только эти клочки не выметает. Теперь уж в последний раз… И у кого только на нашего Костеньку рука поднялась? – опускается на корточки, начинает собирать обрывки, – надо бы склеить. Вдруг что-нибудь великое?
Алиса, торопливо глотнув вина: разве Треплев не в конце застрелился?
Света: ты что-о? Его в начале убили!
Алиса: за что?
Света: за то, что он убил чайку.
Алиса: если бы Заречная его любила по-настоящему…
Света: как, как по-настоящему? До гроба?
Алиса, задыхаясь: как? А вот так, так… может быть, и до гроба…
– Ну и закрутилась интрига в финале, почище любого детектива, ничего подобного не было в полуфинале, где тоже шла острая борьба за попадание в шорт-лист, однако… обед в разгаре, а… хотя лидерство Адель Авровой, чьи фаллократические фантазии…