Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
– Душа уходит, душа, – потирая грудь, Роханов-Ужинов доставал валидол из кармашка блузы, – и свет погас, а вы – Путин! Мы – континент, а идём ко дну! Я на паскудный обед в «Золотом Веке» приглашение отклонил, стошнило бы. И повсюду худо, худо, глобалисты компьютерным мышам доверили править миром, но у нас-то свой путь, свой! Роханов-Ужинов раздражался, мало, что тёртый пармезан заканчивался, так и винного уксуса с оливковым маслом оставалось в приборных графинчиках с гулькин нос. – Итальяшка за стойкою возмутителен, через раскосого боя, который по-русски ни бе, ни ме, непроваренные макароны навязывал, теперь телятины не дождёшься, – крикнул бою, не очень-то
– И ведь ругали советский сервис, – констатировал Арганов, принимаясь за горячее клубничное фламбе с корицей.
– Что такое «Песто»? – тихонько спросил Соснин; перекосившийся лик Роханова-Ужинова переполнял милосердием, – в «Песто» можно добавить цианистый калий?
– Можно, добавляют по вкусу, – попала в тон Света, – это соус. Смесь зелёного базилика, чеснока, кедровых орешков и пармезана с оливковым маслом, – осмотрелась, – о чём базарят? Пока доспорят, забудешь с чего сыр-бор начали.
– Безразмерные споры, нет на них формата.
– И бесполезная говорильня эта тоже станет когда-нибудь кому-нибудь интересна? – спросила серьёзно, – уверены, что пустопорожние споры-разговоры…
– Уверен…
– Ну, конечно, – показала зубки Света, – наше время будут изучать по таким вот рисункам речи…
Запыхавшийся бой доставил две пиццы на фаянсовых плоских блюдах-подносах с загнутыми краями; внушительные, сочащиеся красной пастой круги.
– Нас, евразийцев, несущих в народ освободительно-объединительную идею, горстка, – Роханову-Ужинову померещилось сочувствие в реплике Арганова, повернулся к нему, – миллионы спят, одурманенные демократическими посулами, вот и болит душа. Однако пробуждение континента миллионов, пусть после нас, будет страшным!
– После нас, после нас, – перекрестился Ванецкий.
– Только потопа здесь не хватало! – выдохнул Ук.
Роханов-Ужинов трясся от злости, беспомощно потирая грудь.
– Не волнуйтесь, ради Христа, не волнуйтесь, – театральным рычанием утешал Гульянов, – стрессы для больного сердца губительны.
– Душа, свет, пробуждение континента, не надоело народ дурить? – взъерепенился Эккер, не жалея сердечника, – континентальность как объединительная идея? Евразийство? Подмена истории географией! Что с того, что низкорослая Уральская гряда российскую твердь условно на Европу с Азией поделила, прикажете нам самим раздваиваться? И какой-растакой у нас неомываемый континент? Нас три океана омывают, а Америку только два, факты упрямы…
– Какой третий? – Роханов-Ужинов досасывал валидол.
– Северный Ледовитый!
– Ну, знаете ли… вы… вы – подтасовщик…
– А ваше Евразийство – мягкий, комплиментарный шпане фашизм, пока мягкий, хотя шовинистические подонки, едва заслышав гимн континентальной исключительности, поднимают бритые головы, выпучивают оловянные зеньки! Это подловатая игра с тлеющим огнём, пока тлеющим, – развивал наступление Эккер, – ибо в сердцевине вашего Евразийства претензия даже не на затасканную путаную идею, но на политическую программу, которая будет провокационно эксплуатировать предрассудки…
– С чего начнётся исполнение программы? – склонил лысину Арганов.
– С изоляционизма!
– Сценарий осаждённой крепости не реален! – улыбнулась профессорша, – новая русская элита, те же силовики, хранящие углеводородные деньги в швейцарских банках, изоляции не допустят.
После «Папперони» во рту горело.
– Выпьем чего-нибудь? – кофе Света отвергла, выбрала «Мартини» и с угловатой грацией протянула потному, неотразимому,
как все итальянские кинозвёзды сразу, бармену карточку; тот, хотя бой помогал, сбиваясь с ног, разрывался между сковородами, напитками и футбольным разворотом «La Stampa», доставшимся ему, видимо, от кого-то из заезжих тиффози.– Побеждает мнение, что не только история, но и осмысленная жизнь кончается, мы все увязаем в постмодернистском дискурсе.
– Разве постмодернизм не мёртв?
– Пёс его знает…
Светящимся челноком сновал за лентами окон лифт.
В стаканах звякали льдинки.
Сумочка соскользнула с бронзового плечика, еле заметно заголубела татуировка.
– На эти художества перед отлётом на Крит решилась, сейчас на курортах модно знаки зодиака выкалывать, мой рак со скорпионом бойфренда… смешно, правда? Если присмотреться, они будто бы обнимаются.
«Выхода нет», свернули.
Соснин мысленно благодарил судьбу за суматошную трапезу, дававшую столь разнообразную пищу и желудку, и взору; допив «Мартини», изрядно повеселев, неторопливо огибали оснащённые разноцветными фонариками, пузатыми или витыми свечами столики, пробирались сквозь сомлевших в танго, оплетённых голубыми нитями табачного дыма танцующих; на Соснина со Светой пялились, не стеснялись оглядываться – необычная парочка! Света успевала посматривать на экран – сближались два старомодных дворянских дуэлянта в цилиндрах, медленно поднимали руки с фигурными пистолетами, долго прицеливались, когда одновременно грохнули выстрелы и пятнистые амбалы под гогот пьющего-жующего рая утащили за ноги трупы аристократов, появился из вспышки смотрящий на часы Дорн. – Почему снова показывают, почему? Света чувствовала, что всё это неспроста.
«Мистические прорывы в апокалиптические видения»! Посетите клуб «ЛСД»! – вспыхнула и унеслась ввысь лазерная рекламка.
Света проследила за взглядом Соснина, рассмеялась. – Учтите, такие прорывы не для слабонервных!
– Где находится клуб «ЛСД»?
– Здесь, в «Плаза-Рае», вам разве не вручали билетики на райские наслаждения? Так вот, под номером 7…
– Как?! В номере 7 – девочки сверху.
– Ну, девочки сначала, для разогрева.
Торопливо простучал каблучками карлик-служитель в форменном жёлто-зелёном жакетике, сапожках со шпорами и ковбойской шляпе; с высоченной – выше собственной шляпы – стопой разноцветных махровых простыней, которая чудесно не теряла равновесия при быстрой ходьбе, карлик юркнул в дверь под номером 7, из двери выплеснулся поросячий визг.
А что остальные номера обещают? – с тоской подумал Соснин, но промолчал; далеко впереди светилось предупреждение: «выхода нет».
– Найдены расчёты Ньютона, он высчитал точную дату конца…
– Ох и надоела шумиха с «Концом истории»!
– Нет, Ньютон вычислил дату Конца Света!
– И когда?
– Умоляю вас, дату держат в секрете, ньютоновские расчёты заперты до поры до времени в банковском сейфе.
– Но вы-то согласны, что постмодернизм мёртв?
– Полагаю, больной скорее жив, чем мёртв.
– Ловлю на слове – больной?
– Если и поймали, то не на слове, на цитате.
– Все ждут, ждут, толпясь у одра, агония затянулась.
– Агония? Нами помыкает здоровяк в образе смертельно больного! Битов был прав, когда остроумно заметил, что…
– Вкусы непуганые идиоты диктуют.
– Василий Павлович неучам с микрофонами вместо мозгов и сердец про самовыражение, про полифонизм втолковывал.
– Перед торопливыми свинятами метал бисер?
– Надо же просвещать!