Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
– Остап Степанович, вы петербуржец, юрист, всех волнует чуть ли не гамлетовский вопрос – входите ли и вы в чекистскую, удушающую последние наши свободы команду Путина? Многозначительный взгляд на портрет. – Ведь вы заняли пост министра юстиции до того, как… Щёлк.
Чёрт побери, кто такой… Непременно спросить у Светы!
– В память о профессоре Арсене Ервандовиче Адренасяне, замечательном учёном-медике, погибшем в Гулаге, вчера в Институте Акушерства и Геникологии, именуемом «Институтом Отта», состоялось торжественное заседание Учёного Совета… Адренасян был не только выдающимся врачом-хирургом, в самых острых ситуациях
Это же брат Гурика и дядюшка нынешнего Адренасяна, – вспомнил Соснин, – и не забыть бы спросить у Светы…
Щёлк.
– После успешного сольного выступления в «Плаза-Рае» трагическая нелепость оборвала жизнь… – во весь экран – фотография пухлого певца с кошачьей мордочкой, и сразу он, живёхонький, запел с эстрады: хоть разбейся, хоть умри, не найти на них ответов… – Самосвал вылетел на встречную полосу, водитель самосвала был пьян.
– Умер, а поёт, – удивлённо сказал подруге скотопромышленник; прогуливались, взявшись за руки.
– Скорбная весть пришла и из Вашингтона. Триумфально продирижировав в «Кеннеди-центре» девятой симфонией Малера, в автокатастрофе погиб дирижёр с мировым именем… за рулём находилась супруга дирижёра, не сумевшая вписаться на большой скорости в поворот, смерть обоих была мгновенной… Задёргались крупная энергичная спина и лохматый седой затылок, вознеслись большущие руки над смычками и трубами; финал? – с неимоверной резкостью взлетели руки, вихрем сдуло с пюпитра ноты… музыкальный мир скорбит…
Зависнув на миг, задорно промчалась над телеэкранами лазерная рекламка: «Гробы кедровые, душистые».
Вот так новость, Герка с Викой разбились. У нас после концерта поджидает встречный самосвал с пьяным шофером, у них… Вика не вписалась в поворот? Плазменно-цифровые телекартинки – всё ярче, чётче, а бытийный узор, сплетающийся из линий судеб, по-прежнему издевательски замутнялся. И всё же! Теперь хоть понятно кого хоронили на травяном холме под могучими деревьями, над хайвеем! Соснина уже ничуть не смущали похороны, увиденные до гибели тех, кого хоронят; привыкал, там ведь события не подчинялись необратимым законам времени. Прислушался: ранее скончалась в хосписе для душевнобольных в Цинцинатти от передозировки снотворного, но её дочь считает, что это было самоубийство. Гм, что-то не сходилось, какое самоубийство, чьё самоубийство?
Щёлк.
– Григорий Явлинский обвинил Союз Правых Сил в… Капризно, за кадром. – Кто ещё, как не лидеры СПС, вскормили своими реформами преступный режим?
Щёлк, щёлк.
Загадочные парные капсулы в раскрытом виде. Юноша и девушка укладываются, словно в двуспальную постель. Две симметрично-зеркальные половинки капсулы под бурные аплодисменты смыкаются, футляр закрыт. Взблескивают зрачки телекамер на плечах операторов, аплодисменты.
Щёлк.
– Два «Камаза» с взрывчаткой и чеченскими террористами-боевиками пропали! Их следы затерялись в лабиринте города! Будьте бдительны! Щёлк.
– Террористы среди нас, будьте бдительны! – с других экранов; и бегущая строка угрожала, раздувался финансовый пузырь в Юго-Восточной Азии.
Прохаживался опять, как прежде, вдоль асинхронных мельканий телевизионного ряда. Из болтовни Гульянова у итальянского бара узнал, что безропотно-тихо помер Роман Романович, и вот Герка, Вика… ускоренно расчищалась сцена!
Роковой поворот? Полезли в голову дурацкие мысли – автомобиль принципиально изменил не только города, быт, но и прозу, кино, автомобильные аварии помогали отлично
двигать в детективном духе сюжет; и авиакатастрофы могли сверхотлично послужить в том же духе – ещё не потускнела весть о трагической гибели Белогриба.И Валерки, Тольки, Антошки – нет больше, нет! Остановился, как вкопанный. Неужели, и вправду, нет? – никак не мог поверить, что остался один. Хм, остался… Он-то сам – есть?
Позвала Света – пошли на пение, гомон; хороводили барышни в сарафанах, нанятые клубом «Устои».
Красны девицы приплясывали и пели вокруг столиков, на них высились стопки ярких, изумительно сработанных книг.
– А, серия «Города мира», свеженькие, сенсацию поделят с Франкфуртской ярмаркой! Молодцы, даже утра не дождались, чтобы от финала «Букера» и Довлатовских торжеств не отстать, – выдавала маркетинговые секреты Света, – оригинально серийный формат задуман, упакован. Помните, на презентацию рекламный билетик на улице в книжном ряду давала? И вот мы здесь!
Угощали растворимым кофе в пластмассовых чашечках.
– Кофе дрянной, краснодарский, – поморщилась Света.
Одна высокая стопка – «Петербург без Бродского», другая – «Нью-Йорк без Бродского», третья – «Рим без Бродского», чуть особняком – «Венеция без Бродского»; это название сквозило двусмысленностью.
Ночная торговля шла вяло, оборчатых сарафанов было больше, чем покупателей.
– Опустела без тебя-я земля-я-я, – подвывала, как умелая плакальщица, нарумяненная девица с толстой косой… Довлатову, вернее городам, которые премногим были ему обязаны, посвящались три книги: «Петербург без Довлатова», «Таллинн без Довлатова», «Нью-Йорк без Довлатова». Почему Таллинн с двумя «нн»? Вопрос вылетел из головы, забыл даже про упущенный шанс выпить кофе – за голубоватым отблеском витрины увидел книжную обложку с возлежавшим на скале балетным фавном в искусной позе. «Вацлав: новатор и любовник», а за ней…
– Правда хорошо, что накрыли прозрачной крышей? Раньше под дождём, в пыли книгами торговали, помните? Плёнка не защищала.
Соснин кивал… из-за стекла манила глянцем солидной тёмно-вишнёвой суперобложки главная книга Валерия Соломоновича Бухтина-Гаковского – «Роман как тайна», но магазин был закрыт, ночь. Ещё не легче, там – под плёнкой, здесь – за стеклом.
– Завтра зайдём, если понравится, купим! – беспечно прощебетала Света, – а это, – назидательно сдвинула брови, указала на неряшливо сложенные белообложечные тома, – провальный проект, обманный, понадеялись на выигрышное название, но массовый покупатель быстро раскусил, что не то, не «экшн» и не эротика. – С форматом как могли прогадать? – удивлялась, – уйму денег вбухали в многостраничную скуку ни о чём.
Лбом коснулся невидимого стекла, холодного, гладкого: «Ада или эротиада». И обрадовался, вспомнив, что подобрал, затолкнул в сумку выброшенное из окна, повествовавшее «ни о чём» сокровище.
Завтра зайдём… – Который час? – спросил у Светы.
– Не волнуйтесь, ещё много всего успеем!
Потянулись бесконечные винные и водочные полки, прилавки, с замедленным вниманием обходили расставленные на полу картонные коробки с иноземными бутылками, глаза разбегались. Вздрогнул от стука в стекло, тревожного и настойчивого, ветка на ветру била? А-а, наружная дверь заперта, скоба на ручках. Презентация с хороводом в галерее и все алкогольные услуги предназначались только посетителям «Плазы-Рая», а в темени, у забора, с ноги на ногу переминались страждущие. Кто-то, щупловатый, с залысинами и горящими очами, в чёрном бушлатике, характерным жестом доказывал, что нужна позарез бутылка; он? Чуть поодаль, под деревом, крупная фигура… Довлатов? За ним – Бочарников в старенькой, приспущенной на лоб шляпе?