Приключения сомнамбулы. Том 2

И это днём, при солнечном свете!

Но сначала я обошёл Собор ночью, едва приехав; таинственность первого впечатления и днём давила на восприятие?

Что за блажь, во тьме искать дорогу к Собору? Портье в гостинице, хорошо говоривший по-французски, ориентировал меня с какой-то осторожной неопределённостью; когда дойдёте до конца сквера, направо – означал один его не очень-то уверенный для коренного, чем он не преминул прихвастнуть, флорентийца жест, потом – налево… и с площади, – пропел он, – piazza… Santissima Annunziata – увидите… С подчёркнутой гордостью переспросил по-итальянски. – Il Cupolone? – мол, да-а, есть у нас одних такой куполище, есть на что посмотреть. Ему льстило моё нетерпение, но он вспомнил о роли отца постояльцев и своих служебных обязанностях, покачал головой. – Поздно, что удастся вам в темноте увидеть? И, до конца исполняя свой долг, предупредил. – Собирается гроза.

Я был непреклонен, он, вздохнув, снабдил меня зонтиком.

Случайный прохожий на via della Colonna, как ни странно, легко понял, куда меня влекло, кивком подтвердил точность маршрута.

Эту ничем, по-моему, не примечательную улицу накрыла массивная арка, из-под неё я вынырнул на пустынную еле освещённую редкими фонарями и луной площадь. Табличка, вот она, piazza Santissima Annunziata, значит, сейчас налево. Слева я различил терявшийся в полутьме воспитательный дом Брунеллески, из-под призрачной аркады его долетали беззаботные голоса, смех – бродяги в лохмотьях, хозяева флорентийской ночи, распивали вино; впереди угадывался силуэт конного памятника… тускло поблескивали камни мощения, в перспективе узкой улицы, куда указывал рукой всадник, угадывался на фоне неба, зеленоватого от лунного света, купол.

Via de Servi – повезло, фонарь был как раз напротив таблички.

Не только купол, вся масса Собора была темней неба.

По главному фасаду, смотревшему на баптистерий, правда, стекали жиденькие лучи луны, но стоило обойти кампанилу, свернуть, как впадины и выступы бокового фасада, по-византийски выпуклые апсиды, сообщавшие могучую объёмность плану-кресту, снова окутала густая тьма, когда же я надумал обойти Собор повторно, чтобы, если достанется, поймать какой-нибудь случайный отсвет, потемнело и небо, луну затянуло грязной рваной пеленой, зарокотал гром.

Вспышка молнии!

Испуганно заржала лошадь – за баптистерием, кажется, дожидался загулявшего седока извозчик.

Романтическое озарение нереально-густых рельефов Собора лишь добавило ему тайной значительности, теперь и мне не грешно было возгордиться – фантастическая картина, жившая мгновение, досталась мне, только мне! В Риме я часто ощущал счастливое одиночество в толпе, но сейчас я был действительно один в засыпавшем под раскатами грома городе, я был один перед Собором, один; снова полыхнули и угасли бледно-зелёные узоры.

Суховатое воспроизведение моих ощущений постфактум не способно передать мистический экстаз, меня охвативший.

Экстаз возбуждающего непонимания не отпускал меня и назавтра, днём; весь день я напряжённо смотрел, смотрел.

Обошёл Собор ещё раз, примерялся к съёмке.

Я плохо подготовился к неожиданностям. Недаром, наверное, нигде, никогда так, как во Флоренции, где не было у меня времени на раскачку, я прежде не уставал – силуэты и узоры истории для меня ещё не сложились, потаённое зрелище длящегося творения оборачивалось участием, высасывало без остатка душевные силы; ко всему измучивала жара – тяжёлая, липкая после ночного дождя.

не переводя дыхания, в обгон времени

Не удавалось отдышаться не только на набережной Арно, но и в прохладе Уффици – на холстах художественные баталии кипели едва ль не откровенней, чем в камне.

Голова кругом.

Умопомрачительные скачки из плоскостной живописи в объёмность – поразительна отвага Филиппино Липпи! – и дальше, в опережающие свой век умения; затекания красок за контуры, разрывы изображений, размывания-растворения фигур в фоне, других предметах, других фигурах. А поиск идеала красоты вольной боттичеллиевской кистью, её метания между Венерой и Мадонной предвещали трепет импрессионистских мазков.

надуманные вопросы и соблазны для глаза-скульптора, сулившие неожиданное прозрение

Неумелая искренность?

Или – тончайший замысел?

Вспомнил, что такие же вопросы задавал себе в Орвието. И не раз уже задавался ими во Флоренции, особенно у прелестных раннехристианских её церквей. Мне неловко, но и перед махиной Собора я, пожирая его глазами, раздумываю о том же – неумелая искренность? Тончайший замысел?

Орнаментальная цветистость мраморных массивов притемнялась вдруг там и сям набегами на солнце полупрозрачных сияющих облачков… Собор дышал.

Подкупающая наивность?! – кампанила Джотто, поставленная вровень с фронтонной – лицевой – гранью фасада; и первоначальный конфуз с попыткой возведения купола, неверие в безумную идею Брунеллески, боязнь обрушения странной конструкции – не выбросить из головы, хотя вот он, il Cupolone, красночерепичный, с белыми рёбрами, на зло всем напастям возведённый и вознесённый в небо. Но я опять о своём. Собор, ядро города, его гордость, простодушен, как сельский храмик?

Нет-нет, никакого простодушия. Собор-исполин знал себе цену!

Такого я точно не ожидал!

Нескладное и неохватное взглядом тело Собора стиснуто было со всех сторон. Если бы исполин пошевельнулся, домовые стены, близко-близко к нему подступавшие, покорно разлетелись бы на куски, но Собор, воплощение отнюдь не разрушительной силы, застыл в величавой и гордой неподвижности, он перестраивал в тайных движениях свои формы лишь тогда, когда я сам сбрасывал оцепенение, передвигался с места на место; множество занимательных закоулков я безуспешно обследовал, выбирая точки для съёмки! – прицеливался даже из окошка цветочной лавки, опрокинул ведёрце с ирисами.

Охромел за день хождений вокруг да около, но и лицом к лицу лица было не увидать. Фасад с порталом никак не умещался в рамке, я пятился к баптистерию, пятился, пока под хохот мальчишек, торговавших водой со льдом, не упёрся…

Да, меня угораздило упереться мягким местом во «Врата Рая», в золочёные рельефы Гиберти на бронзовых дверных створках.

И коли не удавалось избежать фрагментарности при съёмке, я взялся её, фрагментарность эту, усугублять, сгущать, мало мне было прихотливых, если не путаных наложений соборных форм, так я ещё стал накладывать на них фрагменты гранёного баптистерия… строгие, по-разному освещённые-затенённые плоскости и детали бело-зелёного мраморного восьмиугольника оказывались на переднем плане, за ними, в загадочных сочетаниях… я увлёкся лепкой кадров, тем более, что вволю запасся фотопластинками.

Сколько снимков я сделал на via de Pecori? Отходил, подходил, бросался от баптистерия к лоджии Бигало, обратно.

Как тесно в рамке!

Справа – тёмные уличные фасады с чёрными карнизными козырьками, слева – под углом – освещённые грани баптистерия, в промежутке – затенённые кампанила, уступ лицевого фасада Собора, в щели меж ним и срезанной по высоте кампанилой – ускользавшие в перспективу наслоения кружевных бело-зелёно-розовых деталей бокового фасада, красно-черепичные куполки апсид, треугольные контрфорсы и, сжимая небо у верха рамки, – два упруго раздутых паруса купола с изогнутой тенью от разделительного белокаменного ребра… я вздохнул с облегчением, в рамке всё уместилось… только бы получился рефлекс, который отбрасывал освещённый боковой фасад Собора на затенённые охристо-коричневые уличные фасады.