Приключения Трупа

— Оборони

Живые такого сорта слепее мертвых!

В напасти лелеют роковые оковы, как пристанище. Зато в безопасной нише от бессонницы ищут на днище ужасное пожарище.

Не счастье ли скорее сподобиться силы правящего класса? Что было перегноем, стало высшей расой! Но мало живым покоя — им подавай раздрай боя!»

5.

ЗАВЕРШЕНИЕ ПРОДОЛЖЕНИЯ РАССУЖДЕНИЯ О ПРАВЛЕНИИ ГЕНИЯ

«Прекратилось навье самодержавье так же, как началось: не тяжбой с явью, а быстрым риском и вспрыском.

Протекало прекрасно и мало, но ясно показало, что милость — не лось: на вид — вездеход, но на шее — узда, и не бежит, куда довелось, а торчит невпопад, как экспонат из галереи — в заповеднике, пока рука злодея не взведет курок и не пристрелят свояка под шумок метели привередники.

Новизна идеи не умнеет

А пляска лося войдет в счет — вот и сказка вся

Не зря твердят, что революция ползет к вершине по трупам: иначе быстро нельзя - подход не тот, бугристый, а отпад — не вперед, а назад. Но ошибка ее в другом: в том, что живым отдает свой дом, а героев в пустой кручине зароет. Итог - убог: основателям конституции — куцая улыбка, глупым обывателям - в незрячем помине слезы, а лихим предателям-завоевателям — контрибуция и без плача розы.

А носили бы трупы на себе — и не бывать беде: кладь в труде - маета, но борьбе с утилем — не чета.

Боролись за бодрость, доблесть и гордость, а напоролись — на горесть и подлость — вот невзгод повесть!»

6.

Вспрыснули победу над непоседой и его околеванцами, как торжество с кислыми брызгами, артистками, сосисками, писками, визгами и танцами.

Но неуемные кадрили были забыты вскоре, как и жалость, и горе: оказалось, что морги забиты вконец, как приемная во дворце — мертвец на мертвеце!

На престол покойник взошел образцово, а уходил в тыл, как разбойник, без крова

Словно забрел сам к себе в кабинет, а там — погромный съезд. В борьбе, как бездомный, полез на стол, а тебе — наперерез:

— Привет, козел! Мест — нет!

И — об пол.

Не лезь — и весь ответ.

Невероятно, как взмыленный мертвяк!

Но понятно, как обессиленный дуб.

Именно так Труп у карьеры на склоне снизошел в сферы вони.

XXIX. У МУХИ В ЗАВАРУХЕ

1.

Труп не опишет поэзию морга: дуб дышит на гортензию без восторга - приник близко и без опаски, но велик для писка и ласки.

Только муха, что рыщет в молодецкой польке от ниши до крыши холодильника, расслышит мертвецкую заваруху в мерзкой тиши морозильника.

И снаружи кружит в безмятежности, и в промежности обнаружит нежности, и в стуже не тужит, и в саже, и в загаженной луже бродяжит, и, жужжа, как вожжа у вождя, неуклюже и бесстыже утюжит на лыжах коллажи из кожи, рожи и грыжи.

Приноровить к зуду нить — не задача, а чудо, но иначе не проследить мертвячий путь в пышную груду бывшего люда.

У мухи при тонком слухе — зоркие глазки и звонкие пляски: всюду, где сядет в засаде у края поклажи, в тряске поэта, играя, сдирает с секретов маски.

А Труп даже свой пуп не перескажет: для него и седина в бороде - пелена, и прах — вещество без знака, и страх - даль без краски.

Не лучше озвучит вонючую кучу и живой писака: плоть и гной для нюха - лезвие в ноздрях, а поэзия — выше острастки.

Жаль, что муха не пишет сказки

2.

Славные дела наворочал Труп в похождениях, но без прописки не очень люб даже близкий. Звала, как наваждение, главная в беде обитель, где ляжет всяк, как правитель.

И вот повезли героя от забот и труда туда, где нагишом при народе хороводят, а багром в воде успокоят, где в ухе - вой тли, в брюхе — гной, а мухи колобродят и зимой.

У входа не дарили ключей, а спросили:

— Чей?

Отступили провожатые, как взятые на гнили с поличным:

— От рода — ничей. Негодник.

— Отлично. Безродник. А документы при нем?

— Сдаем на эксперименты. Еле наскребли на карету. В теле прыть — до земли. Но хоронить — монеты нету.

– Прелестно и честно. Уроды неприглядны - расходы накладны. И это — не в первый раз. Автомобили зачастили без меры. А у нас единицы хранения заполонили темницы до одурения.

Пришельцы не уступали ничуть — знали, умельцы, с кем приезжали и чем припугнуть:

— Гостинец — под зверинец. Вы и не мечтали. Его и во рвы бросали, и видали на пьедестале. Волшебство! Генерал, не генерал, а полсвета вогнал в стон. Это — он!

Служители мушиного дома опешили:

– Бешеный! А не кома? Не очухается?

Искусители — умиротворительно:

— Придуши его — не ослушается. Не

— А причина кончины? Для справки. Не вши?

— От булавки. Или кол — в нос. А укол, напиши, зарос.

— А не возьмем? Рожа — страх!

— Подложим впотьмах. Он, хамелеон, весел — покуролесит раз-другой: дом — ходуном, а вас — на покой

— Но покойники — не разбойники. Кто стоит за ним?

— Знали кабы — едва ли отдали. Не то синклит, не то бабы, не то аноним. А ты режь его свежего и — в кусты на закопку. Или в топку: печь — не постель, оттель - не убечь!

На том и порешили:

— Дело — серьезное: не прикол!

И тело как неопознанное положили ничком на стол: на подобающее пристанище к поджидающим товарищам.

Рассудили: не беда, что в гнили неразличим. Чин — ерунда, а ничьим — свобода: ключи от входа и дым из печи. Мертвец в крематории — конец истории!

3.

Но скоро гостей - принять, а унять - умора: для костей с задором и кровать — с мотором.

И уголь в груде не спасти от риска: то дым, то искра. А мертвяки - почти люди: им и убыль с руки, и удаль.

Жилец на постое — что на морозе слизь: в покое — мертвец, а заелозит — берегись!

И потому оказалось, что появление Трупа в морге — не заключение в тюрьму, а приключение в дороге. Да и дом с мухами для него — не халупа с духами у отшельника, уважающая усталость и ожидающая своего веника, но — аэродром, подобающий для ястребка и раскрывающий мастерство штурмовика. Отшельник, получалось, ненужная дешевка, а Труп — и дорогой, как золотой зуб, и подельник - не хуже, чем винтовка: что живым — граница, ему — зарница, к тому и ластится, кто с ним резвится.

Затем и попал на кучку, как на вокзал в толкучку: и пуп чесал о пуп другого, и своему давал, и мял чужого.

И морг ему обещал не благочестие, а торг, скандал и происшествие.

4.

У санитаров из-за Трупа сразу пошла драка.

Когда старый вояка заскользил крупом и без приказа упал со стола на холодный настил, то словно взводный сыграл на трубе или генерал проскакал на арбе и позвал к себе в тыл.

Служки поголовно от труда — в мыле, а проявили пыл, как заварили в кружке тротил. Заголосили: