Приключения Трупа
Шрифт:
– Мертвяк - негожий.
– Гожий. Но не так положен.
— Ни кладь!
— Зато — твоя.
— Сегодня раздевать должен не я!
— Негодник! А обмывать?
— У меня гепатит и туберкулез.
— А разрезать, зашивать, паковать?
— И дерматит, и бронхит, и невроз.
Разъясняли ситуацию зажатым провожатым:
— Копаться в генерале — купаться в кале! У него одного микробов на губе — что у делегации под кожей. А сношаться с утробой? Себе дороже! Попробуй!
Выставляли напоказ детали:
— Робы у нас — куцые и в заплатках, как инструкция по вивисекции.
Встали в круг над мертвяком, потолковали с матерком, помчали друг друга цугом, с ветерком, затолкали в санузел и — давай мутузить: и стук по пузу, и хай, и жар, и шар в лузу!
И хуком отвечали на хук, и крюком разбивали стекло, пока из-под дохляка вдруг не потекло.
Увидали — зарыдали:
— Зимой, в январе, на морозе, и во дворе полежат, в навозе, валетом, горой и в ряд, а летом?
— Тут — текут. А куда еще? За плечо?
Запричитали, что служители — не атлеты на поправке: не тортом упитаны, а унизительной ставкой, не спортом воспитаны, а давкой. А госбюджет ужат до прострации — ни дотации мертвым, ни обещания смет их хранителям. И у них, у живых, обнищание — поразительно!
Вздыхали, что и со здоровьем — беда, и условия труда в подвале — никуда не годятся: камеры построены на десяток постояльцев, и если покойные ребята — не каменные, тут суд краток, как у сводни — вместе запихнут и полсотни страдальцев. Но сто — ни за что!
Жуть о завале нагнетали без толкового конца. И гнали бы, как метлу на золу, не будь на полу нового мертвеца…
Вдруг один санитар из новичков, тая испуг, взвопил:
— А этот, свинья, каков? Не стар? Не носитель бацилл?
Зажатые провожатые при генерале отвечали:
— Господин — отпетый правитель был.
— И верный страж мертвяков от злодеев.
— И не ворьё, а торгаш — первый класс.
Служители обители от простоты поразевали рты.
И тотчас под припляс восторга родилась у них идея.
Обсуждали ее старательно, как невнимательную вошь от своих отгоняли: суточно!
И назвали затею — нешуточно:
— Даешь приватизацию морга и организацию торга!
Момент признали точным, эксперимент — срочным, проголосовали за частное дело согласно, как приятели, а ужасное тело — дружно подняли из лужи и избрали — председателем.
Если бы Труп презрел немоту как пробел неживых, не песни бы запел под дым труб, а извлек урок из занятий своих и изрек:
— Не удирайте от противного приема из мушиного дома, а прибирайте его к рукам. И вам с того — много, и им — в дорогу к вам.
И был бы прав и суров, как костоправ у глыбы мослов.
Мертвякам среди собратьев в морге — поди, не хуже беспутных оргий: народ там — не обозленный, без проклятий, судилищ и острот. Вчуже, но — в уютном хранилище, да за казенный счет!
Мразь этой обители — примета для горемычных служителей, а дохлякам грязь — безразличный хлам привычнее кителя: словно зашел в клуб неровной походкой (набекрень — голова, впереди — звон труб, позади — стон дам: «люб, люб, люб — нам»), и от щекотки повело, как
сверло или лодку, и в подол — плюх! — как на пень дрова!Оттого и провел Труп среди мух не день и не два.
От него идут и слова:
— Одним — натужный труд, другим от них — уют. Одних несут с эскортом, другие им — поют: «Живые — служат мертвым, а мертвые — живут!»
XXX. И МОРГ, И ТОРГ
В государственном морге — строгие порядки, но в итоге — нечисто: не благодарственные письма, а взятки.
Для контроля над раздольем спекулянта — и прейскурант с грифом, и калькуляции, а негодяи снимают пенки и без дотации.
То скрывают тарифы и завышают расценки, то применяют трюки: номинал в кассу принимают потом, а криминал — сразу, тайком и в руки.
Заводится и пересортица: в квитанции указана услуга по высшему классу, как другу — иностранцу, а обходятся — по низшему и под ругань с румянцем. И того не дадут, за что заплачено, зато наорут, рыдая, что отстегнут из своего запаса, из чужого сарая, что и труд — собачий, и — изойдут в плаче. И живого обдерут, как липку, и с распростёртого мертвого, пеняя на ошибку, приберут и дорогие покровы, и прелести, и вставные челюсти.
А результат у дел — скромный: подвал, полный тел, и мат — перемат — неуемный. Государству — расходы, подлецам — доходы, мертвецам — зажим, мытарства — живым.
Поэтому группа под председательством воспетого Трупа решила задачу иначе.
Учредила частный комбинат и предложила ручательство за ясный успех у всех подряд. Власти посулила налоги, народу — свободу от напасти и горя, покойным — крематорий, а санитарам — достойные итоги с наваром. Отменила прейскуранты и предложила варианты: богатый мертвец получит по цене хоть могилу, хоть дворец на луне, а плоть измученных нищих бесплатно исчезнет в огне. И для живых — полезней: ни пищи для дурных болезней, ни кладбищенских забот, а прах с пепелища пойдет в мешках на огород.
Власть проявила страсть к почину, не робея, освежила рутину, и скоро, быстрее метеора, рисковая затея обрела силу приговора и открыла для мертвого сора просторы льготного коридора. Вожделённая вольтова дуга заискрила, похоронная арба покатила, и новая контора ловко ухватила дела: кочерга ворошила тела, топка жгла заразу дотла, труба дымила, метла мела, завал нежителей перерастал в капитал служителей, а грозный туберкулезный воздух над пепелищем сразу стал чище.
Но что на одного — кафтан, на сто — от него карман.
А недовольные паем кусают больно: не угодил комбинат на всех — и получил в тыл ряд прорех.
Сжигал материал тления бесплатно, а выдавал прах для хранения на дому, понятно, за мзду: кому культурно и подороже — в урнах, кому дешевле, как придорожную землю и руду, хрустя — в горстях. Остатки гостей посылал под посадки — для удобрения полей.
Но праховое дело оказалось аховым.
Похоронные делегации стали возмущаться: тело — огромное, а выдавали для печали — малость, кучку в ручку. Другие кричали по пьянке, что останки — дорогие и обвиняли контору в поборах.