Присоединиться к большинству

– Я сейчас в заговор поверю, - буркнул Зайцев, - Впрочем, нет, не поверю. Это Маджента хоть и дурак, но герой. А Вы - просто болтун.

Робур продолжил застегивать ремни. Зайцев искоса иронично глянул на него.

– Кстати, Робур, а Вам-то что за радость будет, если Пан рухнет? На континенте начнется такое, что про остров просто забудут, и тут все перемрут с голоду. Этот мир уже переформатирован под Пана, и его очередное реформатирование может попросту стереть человеческую цивилизацию с лица Земли. Напрочь. Вам оно надо?

– Не обманывайте себя, Зайсс, - мрачно заметил Робур, - Своим показным людоедским благоразумием Вы маскируете элементарную трусость.

– Угу, - Зайцев кивнул, - Смельчак Вы наш. Знаете, я больше уважаю этого безумца Мадженту, чем Вас. У него хотя бы нет противоречия между накалом страстей и следующими из них действиями. А Вы тут извергаете лаву и пепел аки Везувий, при этом сидите на заднице ровно. И ждете, когда прилетит Бэтмен, Супермен и волшебник в голубом вертолете, и спасет мир и Вас. Я в прошлый раз не договорил о разнице между нами. Так вот, она только в том, что я принимаю реальность, как она есть, спокойно, а Вы делаете ровно то же самое, только с воплями и мечтаниями о себе, как о великом бойце-храбреце. Так же верно служа Пану.

– Вы не понимаете, - добавил Зайцев, садясь в камеру, - что Ваша судьба уже настолько завязана на судьбу Пана, что Вы и безо всякого инсайта уже часть его. Что бы Вы о себе не думали.

– А Вы не боитесь, что я Вас сейчас прикончу?
– угрюмо сказал Робур, - Для этого мне достаточно на пару кнопок нажать.

– Не боюсь, - небрежно буркнул Зайцев, - Закройте уже люк.

***

Спустя две недели Глобски собрал экипаж "Эдема-1" и квалифицированный персонал Центра в зале административного здания и торжественно сообщил об успешном окончании предпоследнего этапа подготовки экспедиции. Следующие четыре дня были объявлены внеочередными выходными.

– Как собираетесь провести неожиданные каникулы?
– поинтересовался у Зайцева бортинженер.

– На Октоберфест съезжу, как же еще?
– ответил Зайцев.

Стивенс гыгыкнул.

Дьюи, Стивенс и Зайцев сидели на веранде и тянули из бокалов красное вино. Рядом стоял ящик с полными бутылками. Его в столовую астронавтам принесли во время ужина, и они уже успели попробовать еще за столом.

Вдалеке грохотали барабаны. Слышались радостные вопли аборигенов и тонкий визгливый смех аборигенок. Глобски побеспокоился, чтобы у або тоже отпраздновали.

Стивенс сел на своего конька. Он расхаживал по веранде с полным бокалом в одной руке, размахивая ополовиненной бутылью в другой, и вещал.

– Вспомните, господа. Мы жили в мире, полном ужасных и неразрешимых проблем. Межгосударственные и гражданские войны. Межнациональные и межрелигиозные конфликты, беженцы, наводнившие цивилизованные страны, безнадежные и опасные трущобы, наползающие на большие города. Коррупция, безобразное неравенство, безработица, детская проституция, работорговля. Переполненные тюрьмы, уличная преступность. И вдруг в одночасье - бах!
– и ничего этого нет. Неактуально. Все, что казалось неизбежным попутчиком человечества, во мгновение ока растаяло как дым. Золотой век наступил неожиданно. Как подарок без повода. Дар.

Сказав это, Стивенс даже остановился, потрясенный собственными словами.

– Это обычная ошибка, Энтони, - нарушил его возвышенное оцепенение Дьюи, - Она часто возникает в самом начале больших перемен. Люди видят быстрое решение старых проблем, но не очень понимают, что новая ситуация создает новые, еще не виданные. Просто о них еще не догадываются, и за отсутствием опыта не могут предсказать. Часто - даже вообразить.

– Какие же, профессор? Какие новые проблемы?
– насмешливо уточнил Стивенс.

– Например, те, которыми страдает любая абсолютная и несменяемая власть, - вместо Дьюи ответил Зайцев, - Отсутствие стимула к развитию и переменам из-за отсутствия конкуренции. Накапливание застарелых насущных задач, которые эта власть решить не может. Которые могла бы решить сменившая ее команда, если бы такая нашлась.

– И потом, - добавил Зайцев, - Вместе с проблемами исчезло и многое, что было неплохим в прежнем мире.

– Что же?

Зайцев отхлебнул вина.

– Искусство, например.

– А почему Вы думаете, что у Пана нет искусства?
– поинтересовался Дьюи.

– А Вы полагаете, - Зайцев усмехнулся, - что Пан сейчас пишет новую "Yesterday"? Сочиняет баллады о неразделенной любви к самому себе? Мучается от непонимания его тонкой душевной организации окружающей межзвездной пустотой? Снимает фильмы о том, как мужской пин ищет женского пина?

– А почему нет, Виктор?
– Стивенс не терял благодушия, - Как не крути, Пан - плоть от плоти человечества, и ничто человеческое ему не чуждо. Не сомневаюсь, что он любит детей.

– Разумеется, Энтони, - кивнул Зайцев, - И я уверен, что в новом мире младенческая смертность сильно уменьшится. Увеличится продолжительность физической жизни - тем более, что насильственной преступности не станет, а самоубийства станут невозможны. Профилактика болезней и травм окажется поставлена на системную основу, тем более, теперь это станет намного проще. Как же иначе? Первоначальная расточительность Пана быстро закончится, ведь человеческое существо - ценнейший ресурс. Особенно женщины, способные этот ресурс воспроизводить.

Дьюи нахмурился. Впрочем, Стивенс в это время смаковал вино, и, кажется, не заметил в словах Зайцева мрачной иронии. Бортинжерер слегка поболтал жидкость на донышке бокала, поднес к носу, скорчил гримасу полного удовлетворения и выпил. Обвел веселым взглядом остальных присутствующих.

– Кстати, господа, а почему в традиционных собраниях нашего клуба не участвуют дамы?

– Что-то рано, - заметил Зайцев, - В наших краях разговоры о babakh начинались после бутылки на брата.

– Разговоры о чем?
– с порога послышался голос Жанны.

Зайцев обернулся. Жанна поднялась на порог веранды. Вместо обычного комбинезона на ней было вечернее платье - с глубоким декольте и рискованным разрезом на ноге. Выглядела она довольно эффектно.

– О взрывах, Жанна. Они по-русски называются "бабах!" - Зайцев вскинул руки, изображая взрыв, - Русские любят обсуждать за выпивкой, как бы половчее смастерить и швырнуть адскую машину в царя. Этот обычай у нас со времен революционного террора.

– Я люблю взрывное дело, - улыбнулась Жанна, и села на свободный шезлонг, - И нарушать правила тоже люблю.