Присоединиться к большинству

– Я представлял себе прогресс как-то иначе, - мрачно пробормотал Зайцев, - Впрочем, я сейчас не расположен дискутировать, Энтони. Успокойтесь.

– А что такое прогресс по-Вашему?
– не унимался бортинженер, - Нет, Вы мне скажите!

– Увеличение выживаемости и самореализации каждого конкретного индивида. Определение из учебника по этике, - Зайцев закинул голову и от души хлебнул из горла, - Каждого. Конкретного, - повторил он, впрочем, безо всякого энтузиазма.

– Ну так все складывается, - бортинженер выпучил глаза и развел руками, - Выживаемость и самореализация индивида повысились до небес! Просто индивид - один. Он же - новая стадия развития человечества, новый Адам.

– А кто тогда мы?

– бесцветным голосом произнес Зайцев, - Вы, я, Жанна? Уборщик Гильермо, которого я никогда не знал? Но чью рожу, присвоенную Паном, созерцаю каждый день? Мы же тоже индивиды. Как с нашей выживаемостью и самореализацией?

– А мы уже не индивиды, друг мой, - сурово сказал Стивенс, - Мы - строительный материал для Пана. При наилучшем раскладе -инструменты. И это справедливо. Закон эволюции в его неумолимой правоте. Эволюция и есть прогресс.

Зайцеву неожиданно для него самого стало весело. Ему вдруг отчетливо привиделось, как не прекращающего витийствовать бортинженера сзади пожирает огромное волосатое чудовище с сотней глаз, двадцатью ручищами и огромной зубастой пастью. Вот Стивенс остался без задницы, потом без ног. Вот, наконец, от него осталась только красная взъерошенная башка, торчащая их чавкающего рта, продолжающая вещать о триумфе человечества. Зайцев хмыкнул.

– Воля Ваша, но, по-моему, это какой-то совсем не тот прогресс, о каком писали Кондорсе и Маркс.

– О!
– в голосе бортинженера прорезался сарказм, - Зайцев, Вы изучали философию? Вы меня разочаровываете. Я думал, скепсис - это от Вашей хтонической русской природы. А Вы, оказывается, гнилой европейский интеллигентишка. Может, еще и в экологических организациях состояли?

Стивенс вскочил.

– Наверно, спасали больных детей, которым по всем природным законам следовало отдать концы. Кормили и лечили целые выморочные страны, давно уже смирившиеся со своей участью. Продлевали мучительную агонию какой-нибудь Эфиопии или Сомали, загаживая их миазмами то, что еще в мире осталось здорового. Мужеложники, профессиональные бездельники с философией святой безответственности, гениальные ниспровергатели из интернетов, безбожники, отцеубийцы, насильники собственных матерей. Вы доказывали, что слабость и немощность, любое уродство - вариант нормы. А потом, что это все - лучше нормы!

– Вы так говорите, будто в этом есть что-то плохое, - хмыкнул Зайцев. Его продолжало тошнить.

Стивенс возбужденно забегал из угла в угол веранды.

– Вы что, и впрямь совсем ни черта не понимаете? Да это же как раз Вы - Вы и Вам подобные - довели мир до такого состояния, когда уже ничего нельзя было исправить! Ничего! Из которого выхода было только два - окончательная деградация, разложение, смерть или!..

Стивенс остановился.

– Или Пан, - последние два слова он сказал очень тихо. После предыдущего непрерывного крика они по контрасту прозвучали очень сильно - как удар грома.

Зайцев хихикнул.

– Стивенс, Вы думаете, он Вас слышит? Да я знаю, Вы именно так и думаете. А что, если нет? И все Ваши верноподданные речи - впустую? Ну позовите его еще раз: Па-ан, ты слышишь меня? Это я - твой верный раб Робби Стивенс, вот тело мое - вкуси его в воспоминание мое.

Бортинженер выпучил глаза и подпрыгнул к Зайцеву с бокалом в руке. Плеснул вино в сторону Зайцева, но почему-то слишком издалека. До Зайцева долетели только немногочисленные брызги. Стивенс замахнулся бокалом на Зайцева, потряс им, что-то злобно бормоча себе под нос, аккуратно поставил на стол и выбежал с веранды.

Зайцев натужно захохотал. Потом задрал голову вверх и закричал:

– Эй ты! Слышишь меня? Я не могу уже больше... Давай одно из двух - или слопай меня, изжарь живьем, скорми акулам, или убери от меня этого типа! До конца жизни находиться с ним в замкнутом помещении - такая пытка никакому Берии не снилась. Будь хоть немного милосердным.

Зайцев почувствовал неумолимый позыв из внутренностей и с трудом успел добежать до унитаза. Его вывернуло раз пять, пока он не почувствовал в животе холод и пустоту. Качаясь от слабости, Зайцев добрел до умывальника и засунул голову под воду. Когда спина одеревенела, он поднял голову и увидел кромешную тьму.

Зайцев потянулся к выключателю и бессильно уронил руку. В полной темноте ему как наяву привиделось тело Регины, округлое и манящее, распущенные волосы, черные, как крылья ночи, блестящие глаза, глядящие внимательно и загадочно. Когда все это было? Он вспомнил последний побег, когда его в очередной раз привезли обратно, в проклятый коттедж в сиреневом саду. Как уже там - в сиреневом домике - он спросил буратина о Регине. И Регина ответила ему голосом буратины, напомнив "милой Глебовны свычаи и обычаи", так веселившие их когда-то. И как он после этого уже больше никуда не бежал. Потому что некуда и незачем.

Шатаясь, Зайцев вышел из туалета на веранду. Почему-то подумал, что профессор вернулся.

Шезлонг Дьюи стоял пустой. На веранде в одиночестве сидела женщина с опущенной головой. Она искоса смотрела на садящееся солнце. На фоне багрового солнца волосы, собранные в пучок, создавали впечатление оранжевого ореола.

– Мисс Стрембовски?
– спросил Зайцев.

Мейбл встрепенулась, испуганно глянула из-за спинки кресла, будто застигнутая за чем-то постыдным.

– Мистер Зайцев, Вы?
– с придыханием произнесла она, - Все ушли? Очень жаль.

– Чего жаль?
– машинально спросил раздосадованный Виктор. Он подошел ближе.

– Мне очень хотелось послушать, наконец, о чем вы тут разговариваете по вечерам, - грустно сказала Мейбл, - Иногда, проходя мимо, я вижу ваши лица, захваченные беседой. Но я не слышу слов. А подойти стесняюсь. Вот решилась, и опять невпопад. Я все время чувствую, что жизнь, ее самая интересная часть проходит мимо меня.

Зайцев вдруг сообразил, что во время пляски Жанны не видел на площади Мейбл. Она все пропустила. Он чуть не расхохотался.

– Простите, Мейбл, Вам за последние два года не хватило интересных событий?

Он бессильно рухнул на стул напротив Мейбл.

– Последние события...

Мейбл подняла голову. Зайцев увидел на ее глазах слезы.

– Понимаете, Виктор. Я всю жизнь боялась жизни. У меня не было подруг. В школе парня не завела - можете представить? Потом тоже из страха пошла в науку. Мне по глупости казалось, что там меньше всего придется бороться за место под солнцем. Когда выяснилось, что это далеко не так, стала любовницей Анриджа, чтобы он продвигал мою карьеру. Как все и случилось.

Зайцев понятия не имел, кто такой Анридж, но по интонации Мейбл понял, что это какая-то знаменитость в ее области.

– Мне очень повезло. Когда он стал нобелевским лауреатом, его ученики пошли нарасхват. Но я не любила его. Просто мне казалось, что он меня защитит от жизни. А, знаете, настоящую любовь, какие-то поступки, важные для меня, откладывала на потом. А когда... все случилось, выяснилось, что никакого потом просто не будет. Что я - тридцатидвухлетняя дура, проспавшая полжизни. Я думала - почему именно меня сюда привезли? Почему такой жесткий выбор выпал на меня? Какой из меня астронавт? А сегодня поняла - потому что мне это нужно меньше всего. Он - тот, кого вы с Дьюи называете Паном - невероятно жесток. Ему не нужен этот полет, на самом деле. Просто он придумал еще один способ поиздеваться над людьми. И никуда мы не улетим, Виктор.