Пристанище

Первым прыгнул Марк Льянес. Уже через несколько секунд он раскрыл парашют, и вопль счастья эхом прокатился по пещере, отразившись от вертикальных стен. Приземлившись на дно пещеры, Марк обнаружил, что Артуро был прав – все покрывал птичий помет и какая-то поблескивающая и скользкая не то паутина, не то что-то навроде тины. Воздух был как из другого мира, словно там, внизу, дышала сама Земля.

Следующим был Паоло Иовис. Он раскрыл парашют позже, чем Марк, и не издал ни единого звука, полностью сосредоточившись на свободном падении, сменившемся плавным снижением, наслаждаясь ощущением проносящегося мимо воздуха. Это действительно походило на пересечение последней границы. Люди катаются на американских горках, чтобы ощутить неприятную пустоту в желудке и головокружение, но не теряя при этом чувство контроля. Паоло же, напротив, был свободен – наслаждался истинной жизнью, а не жалкой имитацией. Раскрыв парашют, он управлял спуском, завороженный открывшимся зрелищем. Туристы наверху лихорадочно фотографировали, полагая, что встретили отчаянных авантюристов, а не именитых ученых.

Когда настала очередь Хельдера Нунеса, Артуро уже достиг дна пещеры. Вместе с Марком и Паоло он восторженно разглядывал пропасть, образованную в результате карстовых процессов. Это было волшебное мгновение, одно их тех, которые они могли разделить, забыв обо всех разногласиях.

Хельдер разбежался, готовясь прыгнуть чисто, эффектно, изящно. Он улыбнулся группке туристов. Высотомер показывал четыреста двенадцать метров, свободное падение составит триста метров. Хельдер Нунес, подводный археолог, авторитет в области исследований изменения климата на севере Европы за последние пятьсот пятьдесят тысяч лет, оступился во время разбега. Может, виной тому был скользкий мох, или же он просто запнулся о собственную ногу, или зацепился за камень… А может, вдруг осознал, что собирается сделать. Он споткнулся почти у самого края пропасти – нелепо, по-дурацки. Смерти положено выглядеть внушительнее, чтобы как-то компенсировать потерю жизни, но Хельдер неуклюже свалился в пропасть, ударился спиной о выступ в скальной стене колодца. Наверное, он потерял сознание уже после первого удара, потому что даже не попытался раскрыть парашют. Его коллеги, стоя на дне пещеры, беспомощно наблюдали, как бьется о скальные выступы тело португальского археолога. Вот так, абсурдно, нелепо, точно в бесконечной тошнотворной сцене из фильма, тело Хельдера летело вниз – одинокий и грустный паяц, шут.

Гид Марсело, в ужасе наблюдавший все сверху, достал мобильный телефон и звонил в службу спасения, хотя догадывался, что этого члена экспедиции уже не спасти. Марк, Паоло и Артуро сразу поняли, что Хельдер мертв: неестественно вывернутая шея, пустой взгляд явно ничего не видящих глаз.

В тот момент трое друзей ощутили, как просачивается в них дыхание Пещеры ласточек. И одного из них Пещера ласточек изменила навсегда.

Путешественник из Пещеры ласточек Размышление четвертое

Я не могу предотвратить появление безликих, скучных и заурядных людей. Если стереть их с лица Земли, их место займут точно такие же, ничтожные и глупые, а потому опасные. Их вечное стремление к удобствам и полное равнодушие к главному навлекут новые беды. Но пока одни стоят на месте, другие – такие, как мы, – подрывают навязанные нам социальные устои и прокладывают путь к истинному пониманию жизни.

К счастью, как кто-то сказал однажды, подобное притягивает подобное. У нас были общие интересы. Тяга к путешествиям, словно непреодолимая магнитная сила, притянула нас друг к другу, чтобы мы смогли построить семью, связанную не кровными узами, но лишь общей решимостью, позволившей отбросить все условности, все заученные стереотипы и отправиться на поиски истины.

Нас было четверо. Четверо друзей, четверо мужчин, которые сами избрали свой путь, которых невозможно прогнуть или купить. Каждый раз, когда мы собирались вместе, происходило что-то невероятное. Все совершенно разные, но все – искатели приключений. Мы умели находить уникальные возможности и необыкновенные места, еще не оскверненные туристами.

Когда мы стали погружаться в пещеры, мы поняли, что разгадка нашего настоящего и прошлого кроется там, внутри. Тогда-то и начался наш спуск в подземный мир, и мы не представляли, что нас ждет.

Гибель Хельдера оказалась сокрушительным ударом, неожиданным, мы не могли ее осознать. Какая абсурдная и нелепая смерть, какая чудовищная потеря. Оказавшись в Пещере ласточек, я ощутил, что просто обязан был совершить это путешествие, что никакой другой опыт не сравнится с созерцанием этой красоты. И смерть товарища, которую я наблюдал, в тот момент, словно отпечаток, проникла в мое тело. Часть меня навсегда осталась в Пещере.

Однажды какой-то идиот спросил, почему я занимаюсь такими опасными вещами, почему вечно куда-то стремлюсь, зачем спускаюсь на десятки метров под земную кору, почему не живу, как другие люди, почему не могу быть таким же, как все остальные. Будто я выдающаяся личность, будто других до меня никто о таком не спрашивал. Считали ли нормальным Америго Веспуччи, утверждавшего, что земля, которой достиг Христофор Колумб, вовсе не индийский континент? Конечно же, нет. Его выставляли дураком. Однако когда правда восторжествовала вопреки утверждениям невежд, Новую Индию нарекли Америкой, обессмертив само его имя.

Без людей, подобных Веспуччи, без таких, как мы, человечество так и бродило бы в потемках, влача жалкое существование.

7

На этом месте каждое лето в период с 1933 по 1935 год выступал университетский театр La Barraca под руководством Федерико Гарсиа Лорки. Этим памятником Университет и жители Сантандера хотят воздать должное его искусству.

Табличка, установленная на башне в конюшнях дворца Ла-Магдалена

Есть места, которые кажутся живыми. Пусть даже это постройки из камня, цемента или древесины, но они хранят следы тех, кто здесь побывал. Что оседает на этих стенах и черепичных крышах? Только лишь очарование минувшего времени? А может, на наших любимых предметах, когда мы их касаемся, остается что-то и от нас самих? Люди этого не замечают, они видят только пустые оболочки, только дома, окна, двери и крыши. Но есть и такие, кто способен в одно мгновение уловить энергию побывавших здесь, разглядеть отпечаток страсти, злобы, предательства, тайны.

Хоть Валентина Редондо уже бывала во дворце Ла-Магдалена, сейчас она вновь испытала чувство, будто может увидеть то, что происходило здесь прежде, но ощущение это тут же ускользнуло.

Сочетание средневековой архитектуры с георгианскими элементами выглядело весьма необычно. Дворец построили в начале двадцатого века, намереваясь создать подобие милой английской деревушки, и остроконечные гранатовые крыши и фахверковые детали, по замыслу, должны были придать всему комплексу некий налет романтизма и экзотики.

Миновав высокую и пышную живую изгородь, служившую дворцу единственной оградой, лейтенант Редондо и сержант Ривейро очутились во внутреннем дворике. Два идеально круглых газона отделяли их от главного входа и башни. По обе стороны двора – крепкие двухэтажные сооружения средневекового типа, первый ярус зданий был песочного оттенка, второй – белоснежный, с деревянными вставками насыщенного гранатового цвета. За окнами никаких признаков жизни. В целом весь этот комплекс походил на огромные частные владения, какие встречаются в английской глубинке.

– Черт, ну и местечко. Мы то и дело словно проваливаемся в прошлое. – Ривейро восхищенно озирался по сторонам. Он не знал, что этому великолепию всего лишь сотня лет.

– Ты что, раньше тут не бывал? – удивилась Валентина, уверенная, что нет сантандерца, который хотя бы раз в жизни не прогулялся по живописному полуострову Ла-Магдалена.

Ее квартира находилась как раз напротив, у знаменитого Верблюжьего пляжа, и она часто бродила по этому клочку земли, уходящему в море. Она любила посидеть на траве, где-нибудь вдали ото всех, у безлюдных известняковых утесов, откуда видно завораживающее мерцание маяка на острове Моуро.