Привычка выживать

– Не будет никаких трупов, - фыркает, помолчав. – И мне, наверное, совсем неинтересно, что происходит с тобой, и поэтому я, наверное, даже не хочу об этом спрашивать, но…

– Просто оставь меня в покое, - резко заявляет Джоанна; но ее грубость вполне может сойти за просьбу. Просьбу, которую вторая выполняет с видимым удовлетворением. На мгновение даже кажется, что уйдет она молча, но – Джоанне не везет с самого детства.

– Я даже сделаю вид, что между вами с Гейлом ничего не происходит. Я даже поверю, что расставание с Питом, о котором ты вообще не говорила, ничего не значит…

Джоанна корчит страшнейшие из рожиц, на которые способна, хотя состояние ее лица далеко от идеального. И мгновение наслаждается тишиной и спокойствием, но вскоре появляется Гейл, мрачный и грозный одновременно. Он не начинает кричать и бить Джоанну ногами, не вопит, что «он здесь главный» и «она опять посмела нарушить его приказ». Он молча смотрит на нее какое-то время, а потом просит появиться на утренней тренировке.

– Зачем?

– В моем подчинении никто больше не должен проиграть девчонке, - отвечает Гейл неохотно, признавая ее победу. Как и признавая ее правоту в чем-то большем, но не говоря об этом вслух из-за гипертрофированного чувства гордости, о котором, разумеется, все вокруг знают давным-давно.

Джоанна начинает тренироваться с профессионалами второго дистрикта, так и не попавшими на Голодные игры. Знакомится с каждым членом отряда, находящегося под командованием Гейла. Терпеливо выдерживает нанесение грима перед каждой съемкой и совсем не сочувствует Энорабии, которую никто не собирается оставлять в покое. Все это длится недолго; затем следует приказ всем участникам шоу отбыть в Четвертый дистрикт.

– Энни Одэйр, - поясняет Том самую очевидную причину внезапного переезда.

Разумеется, как они могли о ней забыть! Джоанна думает о новой поездке едва ли не с отвращением. Их сопровождает Том и съемочная бригада; Гейл вместе со своим отрядом отбывает обратно в Капитолий. Представители всех дистриктов постепенно прибывают в столицу, желая лично посетить шоу, шоу после шоу и совет, назначенный Пэйлор и касающийся многих организационных вопросов.

– Самое интересное только начинается, - говорит Джоанна перед самым прибытием в Четвертый Дистрикт. И, к собственному сожалению, оказывается права. Потому что Энни встречает ее объятиями и поцелуями, бесконечными вопросами о Капитолии и Пите.

А за руку безумная четвертая держит успевшую немного подзагореть Каролину Сноу.

…

Хеймитч не рассказывает никому, что самое интересное только начинается с ночных кошмаров, чтобы обернуться кошмарами дневными. Их оставляют в покое, неохотно, но оставляют. Капитолию приходится отказаться от идеи совместных интервью Китнисс и Пита; Плутарх, вновь созваниваясь с дистриктом, получает резкий отпор и больше не настаивает. Поэтому Хеймитч гуляет с Эвердин по дистрикту, который кажется вымершим, и рассказывает на камеру выдуманные истории о том, как много чудесных мгновений происходило на этих выжженных землях в теперь уже навечно ушедшем прошлом. Китнисс от камер прячет лицо; иногда дыхание ее сбивается, а взгляд стекленеет, она хватает ментора за руку и сильно сжимает. Своего рода сигнал, сигнал, которым прежде она никогда бы не воспользовалась, потому что предпочитала избегать любых прикосновений. Хеймитч порой с ностальгией вспоминает, как удивился, когда она бросилась в его объятия перед Квартальной Бойней, и то лишь затем, чтобы напомнить ему про заключенное между ними соглашение. Глупая была девчонка. Верила, будто может что-то изменить своими ультиматумами. Сейчас она не так уверена в себе, сейчас она вообще не может ни в чем быть уверена. Ночью она сходит с ума от собственных криков, путано рассказывая о том, что именно ей приснилось, тяжело дыша и размахивая руками. Она кажется безумной, постоянно порывается куда-то бежать. Она не может вслушиваться в слова и доводы, она кажется наглухо запертой внутри собственных кошмаров, и днем это чувство почти никуда не уходит.

Хеймитч начинает зачеркивать дни в календаре. Им твердят о том, что скоро будет Шоу, но никто не говорит окончательной даты, которая уже известна. Они находятся в дистрикте неделю, когда уезжает съемочная группа, не на планолете, как предполагалось, а на поезде. Эффи Бряк, низвергнутая со своего пьедестала, остается с участниками. Она не знает, какая ей предназначена судьба, но подозревает, что вряд ли хорошая. Долгие ночи она проводит либо в комнате Китнисс, держа девушку за руку, либо на диване в гостиной, всегда готовая сорваться с места, чтобы успокоить Китнисс. Это выматывает. Это выматывает даже при условии, что дежурят у ее комнаты они по очереди.

– Или твои таблетки позволяют обходиться без сна? – спрашивает Хеймитч. – Если да, то отсыпь и мне парочку.

Эффи отрицательно качает головой.

Пит наблюдает за всем происходящим со стороны. Отстраненный и равнодушный, еще более равнодушный, чем прежде. Ночует он в своем старом доме, хотя Хеймитч уверен, что крики Китнисс ломают стены и преодолевают расстояния от двери одного дома до двери другого. Судя по всему, Пит тоже не спит. Руки его часто перепачканы красками или черны от грифелей карандашей. Получается, что у таблеток, лишающих эмоций, есть много побочных действий, одно из которых – бессонница. Впрочем, бессонницей в мертвом дистрикте страдают все, потому что заснуть можно только в перерывах между двумя кошмарами Китнисс.

– Ей должно стать легче, - говорит Хеймитч с закрытыми глазами. Пит стоит у плиты, колдуя над сковородками и кастрюлями. Эффи сидит в самом темном углу, наслаждаясь тишиной. Под утро Китнисс обычно умудряется заснуть.

– Аврелий говорил про какой-то взрыв, - говорит Пит чересчур внятно, делая огромные паузы. – Взрыв, после которого все либо придет в норму, либо… - он не договаривает.

– Я не могу с ним связаться, - сердито добавляет Хеймитч. – Зачем вообще нужен телефон, если им не пользоваться?

– Может, он поступает теперь так же, как ты, и вырывает телефонные провода? – ехидно замечает Эффи, хотя ее ехидства хватает ненадолго. Она тоже не может связаться с Аврелием. Так же, как и Джоанна, от которой после прибытия в четвертый дистрикт, не поступало никаких сообщений.

– Нежится на солнышке, наслаждается свободой от всяких обязательств, - бросает с неудовольствием Эбернети, слишком ярко представляя себе картину досуга Джоанны. – Подцепит себе какого-нибудь рыбака…

Пит не слушает, вспоминая улыбающуюся и будто светящуюся от улыбки Энни. И Джоанну, бездумно вяжущую узлы на коротком куске веревки израненными пальцами. Его не заботит причина, по которой их отправили в четвертый. Причина кажется ему очевидной; Энни – тоже победительница Голодных Игр, и она будет участвовать в Шоу хотя бы с записанных на камеру видео. Возможно, даже в паре с Джоанной. Или с Энорабией.

На вторую ночь после отбытия съемочной группы в Капитолий, Хеймитч срывается.

Эффи находит его в темной комнате, рядом с открытой бутылкой, пьяного, но так и не отключившегося от суровой действительности. Он коротко смеется, видя ее нарисованное лицо. Спрашивает, когда она успела привезти с собою тонны косметики и когда успевает ее наносить. Да и смывает ли вообще? Может, под слоем пудры у нее вообще нет лица? Только обезображенная огнем и электричеством кожа. Эффи качает головой и садится рядом с Эбернети, а затем механическим движением забирает бутылку, чтобы отпить прямо из горла. Хеймитч хлопает в ладоши, но не повышает голоса, зная, что Китнисс вновь забылась тяжелым сном.

Его впервые за долгое время пробивает на откровенность, когда Эффи спрашивает, отчего он так безжалостен к ней.

– Безжалостен? – переспрашивает шепотом. – Я не могу относиться иначе к механическим куклам вроде тебя. Я слишком долго наблюдал за вами; вы и впрямь механические куклы. Никаких человеческих эмоций. Только писклявые голоса, сообщающие о новых и новых трупах детей Панема. И что только заставляет вас выбрать эту стезю? Деньги, шмотки и возможность попасть на экраны страны, пусть ненадолго?