Привычка выживать

– Наслаждайся славой, солнышко, - говорит ей Хеймитч язвительно. – Ты заслужила.

Он привычно устраивается на диване и тянется рукой к небольшим резервным запасам спиртного. В конце концов, отправляясь в Капитолий для изгнания демонов из пары Пита и Джоанны, он не предполагал, что исчезнет отсюда на столь продолжительный срок. Эффи не морщится, услышав его издевку, но не скрывает изумления, когда бутылку Хеймитч с явным сожалением убирает обратно в бар.

Китнисс обнаруживается в одной из комнат. Лежит на заправленной постели, скрючившись. Глаза ее открыты, но взгляд кажется лишенным всякого осознания. Она не откликается на свое имя, да и прикосновение, признаться, успешно игнорирует. Хеймитч, повздыхав рядом, решает не давить на нее именно сейчас. Он задергивает занавески, не поднимая ожидаемого столба пыли. На постели, занятой Китнисс, новый комплект белья, и это кажется не положительным, а отрицательным моментом. Их ждали здесь. Их ждали здесь с распростертыми объятиями. Но это место – вовсе не дом. Это ловушка, трясина. Не успеешь оглянуться, и уже потеряешь всякий шанс выбраться отсюда живым.

Эффи в другой комнате перебирает пришедшие с поездом вещи. Пит на кухне проделывает нехитрые операции с пакетами, в которых обнаруживает продукты. Пит, впрочем, Хеймитча не интересует.

– Ну и как ты чувствуешь себя в изгнании?

Ему вновь хочется задеть ее, будто она – все та же капитолийская дурочка, которая только и умеет, что выбирать броские платья кричащих цветов и не менее кричащих силуэтов, краситься и поправлять часто съезжающий парик. Он помнит ее другой. Не той, которая она была, когда объявляла имена новых жертвенных агнцев на Жатве. Не той, на лице которой вообще не отражалось никаких чувств. Он помнит ее живой и беззащитной; но те воспоминания так слабы и изменчивы, что практически не сказываются на их настоящем общении.

И, кажется, Эффи понимает это даже лучше, чем он.

Эффи вообще многое понимает лучше, чем он.

Ей не позволяют улететь в Капитолий. Ее вещи, собранные чьей-то непрофессиональной рукой, прибывают на следующий день, а после получения краткого списка тех видео, которые лучше всего будет заснять именно в дистрикте, Эффи заставляет всех вовлечься в работу. Съемочная бригада, вольготно устроившаяся в соседнем доме, тратит несколько часов на поиск лучших фонов для съемки. Хеймитч не может не проникнуться симпатией к парням, которые гоняют туда-сюда капитолийскую фифу на каблуках по лесу, к разрушенным и уже не подлежащим восстановлению шахтам, к месту, когда-то бывшему центром дистрикта, дорога к которому уже не может похвастаться ровностью и удобством. Впрочем, во всей ситуации только неуклюжие перемещения девицы с нарисованным лицом хоть как-то поднимают настроение.

Дистрикт разрушен. Событие далеко не новое для того, кто прожил здесь не один день уже после разрушения. Хеймитч с трудом привыкает к виду родной земли в трезвом состоянии. Хеймитч с трудом узнает знакомые пейзажи, и с еще большим трудом заставляет себя что-то рассказывать о них. К счастью, от него никто не требует многого. Поэтому большую часть времени он стоит поодаль, наблюдая то за Эффи, в очередной раз сморозившую какую-то глупость или вляпавшуюся в то, что никогда не отстирается. За Питом, ловко манипулирующим словами, а иногда и молчащим так вдохновенно, что захватывает дух. За Китнисс, перепады настроения которой все меньше бросаются в глаза. За Китнисс, которая, очевидно, начинает недоумевать, как могла подписаться на участие в этом шоу. Он наблюдает за ними троими и ждет, что на него однажды с неба свалится решение всех проблем, правильный алгоритм использования поломанных и изувеченных фигур в Игре, так изящно поставленной Плутархом Хевенсби. Но небо родного дистрикта молчаливо и перенасыщено пеплом; небо не отвечает ни на мольбы, ни на просьбы.

Впрочем, на его мольбы и просьбы давным-давно уже никто не отвечает.

По вечерам чаще всего их – четверых изгнанников – оставляют в одиночестве.

Целый дом в их распоряжении. В доме не четыре этажа, к которым они вполне привыкли, но места хватает. Пит готовит, Эффи делает вид, что руководит процессом, но больше мешает, Хеймитч медленно сходит с ума от раздражения, сонливости, тревоги и бессонницы. Черт возьми, конечно, к нему вернулась бессонница. Старая знакомая, от которой он скрывался долгие годы с помощью другой своей знакомой – алкогольной продукции. Старая знакомая, которая привела в его прежнее жилище всех прошлых призраков, держащихся за руки и скалящихся из самых темных углов по ночам. Хотя, если присмотреться, по ночам в доме вовсе не тихо.

Китнисс просыпается из-за своих кошмаров, а вместе с нею просыпаются и те, кто успел заснуть, потому что попробуй от такого крика не проснуться. На вторую ночь Эффи просто остается рядом с ней, хотя ее присутствие рядом Огненной девушке никак не помогает. Пит что-то рисует; в его доме съемочная группа нашла и чистые полотна, и краски, вполне пригодные для рисования, а идей, если верить его одержимости, у него более чем достаточно. На камеру он вдохновленно рассказывает, как справлялся со своими кошмарами после первых Игр, и Хеймитч думает о том, а не дать ли Китнисс кисть? Какая-никакая, а все-таки трудотерапия, должна помочь. Но девушке не помогает даже лук, к которому она наотрез отказывается прикасаться. Прогулки по любимым местам охоты тоже мало ее отвлекают, а постоянное давление (и постоянное присутствие Эффи, нужно сказать) неимоверно злят и выводят из себя. Хеймитч ее не осуждает, но Хеймитч не знает, что предпринять для того, чтобы как-то облегчить жизнь своей бывшей подопечной.

В конце концов, они договариваются о дежурствах. Съемочная группа умиляется при виде того, как Хеймитч тащит Китнисс под руку для прогулки, и что-то говорит ей на ухо, совсем по-отечески. Хеймитч ворчит и просит ее улыбнуться, но Китнисс – это Китнисс, и так как ее жизнь сейчас не зависит напрямую от количества дружелюбия, плевать она на дружелюбие хотела. Как и на всех, кого мучает своими кошмарами.

Джоанна выходит на связь на третий день пребывания в изгнании.

– Это просто какой-то ужас! – заявляет она еще до того, как появляется картинка. – Мы останавливались на сутки в каждом дистрикте, и только один из нас был в это время при деле! Я просто с ума здесь схожу. И, кстати, с нами отправились еще и военные…

На заднем плане действительно появляется Гейл, закатывает глаза, спокойно выслушивая каждую дерзость, сказанную Джоанной, а затем просто отпихивает ту в сторону, интересуясь, как, собственно, дела у них.

– Меняю целый отряд военных на одну Эффи Бряк, - просто отвечает Хеймитч, и получает острым локтем упомянутой Эффи промеж ребер.

– Ну, уж нет, - влезает опять Джоанна. – У вас, двенадцатых, там своя атмосфера…

Этот канал связи не так безопасен, поэтому ни о чем серьезном поговорить не удается. Джоанна, узнав о том, что двенадцатых сослали на неопределенный срок, делает большие глаза. Думает, она, кажется, о том же, о чем думают все остальные. Дорогостоящая поездка в дистрикты – только предлог. Предлог для чего-то, и их определенно заботит то, что они не имеют никакого понятия о том, что им уготовано в скором будущем.

Едва только экран темнеет, Хеймитч спрашивает у Пита:

– А как же стандартный обмен нежностями?

Пит закатит глаза и почешет переносицу. Здесь, в двенадцатом дистрикте, у них, действительно, своя атмосфера. Его путаные объяснения никого не оставят равнодушным. Хеймитч старается развить тему и задает бесконечные вопросы. Эффи гладит Пита по руке, и приговаривает что-то вроде «хорошо, что эта ведьма отпустила тебя живым». Китнисс наблюдает за ними как-то отстраненно, и сложно понять, что именно происходит в ее душе, пока на лице не отражается ни одной эмоции.

Хеймитч еще не знает, радоваться отсутствию всяких эмоций или же искать пути бегства.

…

Джоанна тяжело вздыхает и выключает планшет. Ей совершенно нечем занять себя в чертовом третьем дистрикте. Понятно теперь, отчего Бити такой неординарный. Он просто с ума сошел, как с ума сходил каждый, кто имел несчастье здесь родиться. Самого Бити, разумеется, здесь не видно. Съемочная бригада потащила его знакомиться со старыми и новыми друзьями, Бити морщится и спотыкается на каждом шагу, забывая все слова разом, и вообще выглядит неубедительно для человека, который убил семерых лишь с помощью своего ума. Выключенный планшет Джоанна забрасывает на одну из книжных полок. Сами книги не представляют никакого интереса, ибо все они, как одна, касаются профессиональной области интересов Бити, и Джоанна не уверена, поймет ли она хоть слово, если заглянет под обложку. Ее успокаивает только то, что никто, заглянув туда, ничего не поймет.

– Ты была весьма холодна со своей второй половинкой, - отмечает Энорабия свистящим шепотом, хотя седьмая была точно уверена, что в комнате, помимо нее и Гейла (тоже, к слову сказать, возникшего буквально из воздуха), во время разговора не наблюдалось. И Джоанна, признаться, успела даже поблагодарить Гейла за то, что тот не наблюдателен или тактичен, чтобы задать этот вопрос.

– Я здесь целиком, - огрызается она, понимая, что от ответа уйти не удастся при всем желании. – И нет у меня никаких вторых половинок.