Призраки Пянджа
Шрифт:
Я задумался.
Складывалась интересная ситуация. В моей прошлой жизни я не слышал ничего ни о каком «Пересмешнике». Никогда не слышал о том, чтобы какие бы то ни было части или соединения Советской Армии участвовали в операциях по пресечению чего-то подобного.
Возникал вопрос: «Пересмешник» — это часть новой реальности, новой истории, в которую я попал? Или же той… Которую я создал?
— А Тарик Хан? — спросил я. — Я слышал о нем. Знаю, что он одна из важных фигур во всей этой игре.
Мартынов нервно засопел, вглядываясь в темноту. Он не смотрел на нас. Казалось,
— Тарик Хан — прямой подчиненный генерала Актар Абдул Рахмана, нынешнего главы ISI, — Надим задумчиво искривил губы и приподнял взгляд к низенькому потолку. — И я подозреваю, что он знает все или почти все о «Пересмешнике». Попади он в ваши руки — операция, которая все еще находится в зачаточном состоянии, может оказаться под угрозой провала.
Так вот о чем говорил Искандаров. Не знаю, откуда он знал такие подробности и насколько осведомлен о планах и целях «Пересмешника», но чуйка старого майора явно подсказывала ему верный путь. Тарик Хан — самая близкая и важная цель. И если Марджара говорит правду, захват Хана может переломить хребет «Пересмешнику».
Хусейн тем временем пристально уставился на меня. Да так, будто хотел прожечь во мне дыру своим взглядом.
— Чего ты смотришь? — кивнул я ему.
— Удивляюсь.
— Чему?
— Откуда простой солдат срочной службы вообще знает о «Пересмешнике». Почему советские разведчики просвещают его в такие дела, которые совершенно не должны касаться простого солдата.
Я нахмурился.
— Это не твое дело, Хусейн.
Марджара помедлил, смерив меня взглядом, но все же кивнул.
— Согласен. Я тоже не люблю лишних вопросов.
— И все равно отвечаешь на них, — пробурчал Мартынов, наконец обернувшись. Потом он обратился ко мне: — Знаешь, почему он делает это, Саша? Чтобы в доверие нам втереться! Чтобы мы бдительность потеряли!
— Я не потеряю, — сказал я Мартынову строго.
Взгляд старшего сержанта блеснул мимолетным сомнением. Он слишком привык быть младшим командиром и брать на себя ответственность за других парней. Потому Вите сложно было отпустить эту ответственность. Отдать ее мне. Внутренняя привычка не давала ему сделать этого. Оттого старший сержант и сомневался.
Тем не менее Мартынов ответил взглядом и больше ничего не сказал.
— Значит, ты боишься, что ISI достанет твою семью? — спросил я Хусейна.
Тот кивнул.
— Хан пока не знает, что я переметнулся к вам. И не должен узнать, иначе и моей жене, и моим детям конец, — Марджара едва заметно вздохнул, потер щеку. — Но Тарик Хан узнает, если Молчун уйдет с Бидо живым. Этого не должно случиться. Потому мне и нужна ваша помощь. Как говорится, враг моего врага — мой друг.
— А говорил, что не силен в русских афоризмах, — хмыкнул я. Потом посерьезнел: — Я правильно понимаю, ты задумал договориться с советскими спецслужбами?
— Я знаю много, — кивнул Надим. — Знаю, когда и где пройдут первые провокации. Знаю, где планируются склады с оружием и советской униформой для
них. Знаю имена командиров, которым предстоит командовать промежуточными операциями на всех этапах «Пересмешника». Взамен за эту информацию мне нужно лишь одно — чтобы КГБ помогло моей семье покинуть Пакистан.Я молчал, обдумывая слова Надима. Молчал даже Мартынов, всю дорогу провоцировавший Марджару на конфликт. Однако старший сержант, казалось, несмотря ни на что заинтересовался разговором Хусейна.
Надим нарушил тишину, затянувшуюся на полминуты:
— Я понимаю, что СССР никогда не станет мне домом. Что я буду здесь чужим. И все же там, в Пакистане, моей семье вынесут смертный приговор. А здесь у них будет шанс жить.
— Будет, — наконец сказал я и протянул руку Мартынову.
Тот верно понял мой жест и передал мне на две трети опустевшую банку перловки. Взяв ее, я продолжил:
— Вот только для этого мы сами должны уйти с Бидо живыми.
С этими словами я протянул банку Марджаре. Тот помедлил, глядя на нее. А потом все же принял. Стал неспешно ковыряться ложкой внутри.
Дело шло к двум часам ночи. Похолодало. С каждым выдохом сизый пар выбивался изо рта, клубился перед лицом, но быстро рассеивался.
Я, закутавшись в плащ-палатку, сидел у входа и наблюдал за тропой. Мартынов лежал на нарах, укрывшись своей плащ-палаткой.
Хусейн сидел, прислонившись спиной к стене шалаша, и монотонно, убаюкивающе рассказывал:
— Зубаир — человек привычек. Он никогда не станет рисковать. Никогда не пойдет на решительный шаг, если не будет уверен в том, что этот шаг окажется удачным. Он никогда не действует, если не уверен в том, что достигнет своей цели. А достигает он ее почти всегда.
— Странный подход для снайпера, — тихо проговорил я, глядя в темноту сквозь маскировочную сетку, нависшую над входом, — я не вижу в нем никакой гибкости.
— Зубаир закостенелый человек, — согласился Марджара. — Но недостаток, как ты сказал, гибкости он компенсирует опытом и выучкой. А еще он всегда рядом. Всегда наблюдает.
— И как по-твоему он поступит? — спросил я, на миг обернувшись к Хусейну.
Марджара задумался.
— Стрелковую позицию в этих местах слишком сложно организовать. Тропа идет под самыми скалами. Понижается слишком круто, чтобы залечь на ней. Скалы высокие, труднопроходимые. Стрелять прямо с них слишком опасно. Он легко раскроет себя. Не рискнет попасть под ответный огонь.
— А стрелять через ущелье Зубаир не будет, — дополнил я задумчиво. — Добраться туда сложно. Да и идти долго. А расстояние до нашей тропы и ветер исключают любую возможность прицельно вести огонь с того края ущелья.
— Верно, — кивнул Хусейн. — Потому он пойдет другим путем. Вернее, уже пошел. Зубаир станет готовить нам ловушки. Это могут быть мины, растяжки, камнепады. Он попытается уничтожить нас на расстоянии. Не спускаясь, не вступая в открытое противостояние. Если не будет уверен в успехе. В том, что он ничем не рискует. На этом я и хочу сыграть.
— У тебя есть план действий? — спросил я.
Мартынов зашевелился под плащ-палаткой. Поднялся и принял сидячее положение. Отпил немного воды из фляжки.