Призраки Пянджа

— Давай.

Я вернулся в шалаш. Принялся шарить взглядом, ища фляжку и мой вещмешок, в котором лежал компас. Они оказались за нарами. Видимо, туда их сунул Мартынов, чтоб места в и так узком пространстве не занимали.

Когда я шагнул к нарам, почувствовал, как что-то хрустнуло под подошвой. Глянул под ноги. Убрал сапог. А потом нахмурился. Опустился на корточки.

Глава 15

Оказалось, внутри хранился маленький кусочек черно-белой фотографии. На ней была изображена девушка. Смуглокожая, с черными волосами, она улыбалась. Смотрела на меня темными глазами.

Я поднялся. Закрыл медальон.

По всей видимости, это принадлежало Марджаре. И на фотографии, вероятно, его жена. Видимо, пакистанец спрятал этот медальон где-то в одежде. Причем так, что Мартынов, обыскивавший Хусейна, пропустил эту маленькую, совершенно незаметную вещицу.

— Умудрился же спрятать, — проговорил я тихо, а потом вышел из шалаша.

Домой, на Шамабад, мы вернулись часам к десяти вечера. Путь обратно был ожидаемо тяжелым.

Солнце уже давно скрылось за горизонтом. Пограничная тропа, постоянно расширявшаяся по мере нашего спуска, погрузилась в темноту ночи.

Марджара на протяжении всего пути не сказал ни слова. Молчал Джамиль, шедший в группе под конвоем.

Молчун же доставил группе немало хлопот. Нет, не своим поведением. Скорее — состоянием.

На крутых участках тропы мы несли его на наскоро сделанных из автоматных ремней и плащ-палатки носилках. На пологих и более-менее ровных — сажали на лошадь в полусидячем положении. Мы укладывали его так: спина к шее лошади, а ноги вдоль тела. Фиксировали раненого снайпера ремнями и веревками.

Существовал постоянный риск того, что у Зубаира начнется отек легких из-за высотной болезни. За этим приходилось тщательно следить и при первых же симптомах снимать Зубаира с лошади.

В общем, погранцы явно не были рады такому повороту событий. Не рады тому, что им пришлось возиться с раненым врагом.

Естественно, недовольств своих никто не высказывал. Тем более в мой адрес. Приказ — есть приказ. Парни лишь горько отшучивались. Все же они видели, что я хлопочу над раненым наравне с остальными. И, хоть и не вдавались в подробности его истории, но четко понимали — этот задержанный нарушитель важен. И должен выжить.

Когда мы достигли Шамабада, на заставе, казалось, царил переполох: возле ворот стояли несколько машин: УАЗик и пара «Шишиг». Машины оставались с выключенными фарами, и только когда мы приблизились к заставе, я услышал рокот их двигателей. Увидел, как вокруг автомобилей суетятся солдаты.

Это было еще не все. Рядом с заставой, на нашей вертолетной площадке, стоял Ми-8. Видимо, прибыли высокие гости.

Это было немудрено. Все же военнослужащие другой страны, официально никак не участвовавшей в конфликте, пытались пересечь нашу госграницу. И попались.

В общем, даже несмотря на то, что мы вернулись на Шамабад, нам предстояло еще много работы. В том числе и бумажной.

Что ж. Ночь обещала быть веселой. Такой и стала.

Всех нарушителей госграницы посадили в баню. Привычным делом приставили конвой. Молчуна экстренно, на вертолете, увезли в госпиталь.

Все же удивительно было, каким крепким оказался этот Зубаир. Несмотря на ранения и кровопотерю, он умудрился пережить тяжелый спуск и дотянуть до заставы.

Другие пограничники гадали, умрет ли он на больничной койке. У меня по этому поводу не было сомнений. Внутренний голос подсказывал — Молчуна не так-то просто убить.

Нарушителей продержали на Шамабаде недолго.

Офицеры КГБ в штатском, прибывшие на заставу вместе с Рюмшиным и Шариповым, провели первоначальный допрос задержанных. После всех увезли в отряд. К слову, Айдарбека забрали уже давно, еще до нашего прихода.

Почти всю ночь весь наряд, вернувшийся с Бидо, сидел за объяснительными. Нам предстояло написать их в трех экземплярах.

Мартынов недовольно бурчал при этом. А одновременно — сонно клевал носом. Еще бы. Мы прибыли на Шамабад даже позже раненого Канджиева с Гамгадзе, которых доставили на автомашине наши соседи с пятнадцатой.

После долгой писанины усталый прапорщик Черепанов, которому пришлось под диктовку писать объяснения со слов раненого Алима, собрал наши объяснительные и понес в канцелярию.

Потом всех отпустили спать. Старшина сказал нам, что всем, кто ушел на Бидо, объявляется двенадцатичасовой отдых.

Однако отдыхать мне пришлось недолго, ведь в четвертом часу утра меня разбудил дежурный по заставе и сказал, что меня вызывают к Тарану.

— Товарищ майор, разрешите обратиться.

За дверью канцелярии прозвучал приглушенный голос Тарана.

Я уже занес руку, чтобы постучать, но не постучал. Прислушался.

— Разрешаю.

— Меня беспокоят вопросы, которые вы задавали старшему сержанту Мартынову.

Я задумчиво сжал губы. Выходит, не одного меня подняли ни свет ни заря и отправили в канцелярию для некоего «разговора». Мартынова тоже допрашивали.

— И чем же они вас беспокоят, товарищ старший лейтенант?

Голос майора КГБ, оставшегося сегодня ночью на заставе, звучал спокойно, но твердо.

— Меня беспокоит характер этих разговоров. Вы говорите так, будто бы…

— Товарищ старший лейтенант, — выдохнул незнакомый мне майор, — давайте вы будете делать свое дело, я — свое. Вам понятно?

Таран не ответил сразу. За дверью на несколько мгновений стало тихо. Потом раздался голос начальника заставы:

— Так точно, товарищ майор.

— Ну и хорошо.

Я постучал в дверь. Не дожидаясь разрешения, открыл и заглянул внутрь. Спросил:

— Разрешите?

Таран стоял у своего рабочего стола. Начальник заставы наградил меня настороженным взглядом.

Странно было видеть его здесь, на этом месте. Ведь обычно там стояли те, кого Таран вызывал к себе. А вот за его столом, на его собственном стуле восседал другой человек. Незнакомый мне человек.

Это был мужчина за сорок. Широкоплечий, он казался крупным, но подтянутым. У мужчины было вытянутое лицо с мужественной челюстью и глубокими морщинами у рта. Над левой бровью я заметил довольно свежий, все еще розовый шрам. Короткие, аккуратно стриженные волосы были темными, но уже поблескивали сединой на висках.