Призраки Пянджа

— Да если мы щас не свалим, нас накроют! — не сдавался Ташкент, да только голос его звучал уже не так решительно.

— Слушай, Сережа, — ответил ему Чифир, — ну подумаешь — грохнули деда какого-то. Ну сцепились с офицерами. Ну слили пару литров с какой-то шишиги. И чего? Ты подумай, когда все выгорит, ты про наши сегодняшние делишки ниче и не вспомнишь!

Мы с Мартыновым вновь переглянулись. Витя все еще сидел с хмурым лицом, но уже не торопил меня. Он только кивнул: давай, мол, послушаем. Я ответил ему своим кивком, потом обернулся к Нарыву с Сагдиевым и Уткиным и жестом показал им и дальше вести себя тихо.

— А если не пойдем, если в Союзе останемся, — вклинился в спор Тенёк, — нам или до конца жизни тихориться, или возьмут. Ташкент, ты ж больше всех рвался сюда, в Московский, когда Чифир тебе про все это дело рассказал. Больше всех кричал, что ждет нас новая жизнь.

— Да теперь я уже и не знаю, чего меня ждет! — не выдержал Ташкент. — А знаешь почему? Да потому что меня одни недоумки окружают, вот почему!

Уткин вдруг усмехнулся. Несколько громче, чем нужно было бы.

Я обернулся к нему, строго приложил палец к своим губам, и Вася тут же замялся.

— Че это было? Кто-нибудь слышал? — вдруг прозвучал голос Тенька.

В недрах склада все затихло. «Дембеля» прислушались.

Мы все, как один, затаили дыхание, прижавшись к остывшей от дневного солнца стене сарая. Я строго посмотрел на Уткина, а тот виновато отвел глаза.

— Колода, проверь-ка, мне кажется кто-то за окном скребется, — сказал Тенек.

— Мгм… — промычал Колода.

Я услышал его тяжелые шаги по деревянному полу.

— Стой, Витька, — остановил его Ташкент, — сам посмотрю. Тебе ниче доверить нельзя! Все просрешь!

Я глянул на Нарыва. Тот обернулся, уставился назад, на угол здания, где за заворотом развернулся фасад и главные ворота. Потом Слава Нарыв кивнул мне, медленно встал и тихонько принялся продвигаться вдоль стены, к углу, чтобы занять позицию.

Вместе с ним я послал и Уткина, на всякий случай. С остальными же мы притихли под стеной. Подстраховавшись, стали ждать.

Ташкент с одинаковой вероятностью мог выйти наружу, чтобы проверить, что тут происходит, или просто выглянуть в окно.

«Дембель» все же решился подойти к окну. Я приготовился действовать — схватить его за голову и «обезвредить», если у него хватит ума высунуться наружу.

— Да вроде нету ничего…

Он говорил полушепотом, но я слышал каждое слово. Слышал потому, что Ташкент был совсем рядом. Какие-то полметра разделяли нас. Решись он высунуться — тут же увидит меня и остальных погранцов. Тогда дело пойдет сложнее. Мы лишимся эффекта неожиданности.

— Накрыли нас… — промычал Колода, — мусора снаружи шуршат…

— Да тихо ты! — огрызнулся Ташкент, — пойди лучше проверь. Ай, черт! Лучше не надо! Ты щас направеряешь! Тенёк! Ты давай.

Когда Тенёк зашагал на выход, Мартынов потрепал меня по плечу. Я обернулся. Все потому, что у него за спиной появился Алим Канджиев.

Канджиев жестом показал, что случилось кое-что непредвиденное — с черного хода в сарай зашел пятый человек. К «Дембелям» пришел их «Старший».

* * *

Арсен Саакян незаметно вошел через старенькую гниловатую дверь, что расположилась на противоположной, задней от фасада стене склада.

Когда Саакян оказался внутри, в нос ему тут же ударил неприятный дух заброшенности. К нему примешался тяжелый запах выхлопных газов, аромат бензина и кисловатый фан немытых человеческих тел.

— Старший! — обрадовался Чифир и кинулся к Саакяну, оббегая старенькие «Жигули Копейку», стоявшие посреди помещения.

Остальные бандиты напряглись, словно струны. Ташкент отошел от окна, скрестил руки на груди.

— Здорова, Старший! — протянул ему руку подоспевший Чифир.

Саакян без видимого энтузиазма пожал ее. Осмотрел остальных.

— Ты снаружи кого-нибудь видал? — не поздоровавшись, спросил Ташкент, — там по-моему, кто-то шарится.

Арсен уставился на Ташкента усталым, но внимательным и колким взглядом своих темных глаз.

В сарае было почти темно. Только старая керосинка, стоящая на складе древних кирпичей, скупо освещала внутреннее пространство. Все здесь — и сами «дембеля», и их грязно-желтая старая машина, и даже строительный мусор — отбрасывало на стены, пол и потолок неспокойные тени. Под огоньком лампы они дрожали, будто бы норовя выпрыгнуть из стен, словно побеспокоенные пауки.

— Вы сегодня сплоховали, братцы, — с легким армянским акцентом пробасил Саакян, — ой сплоховали.

«Дембеля» молчали. Немного погодя ответить решился только Ташкент:

— Сплоховали не сплоховали, а валить нам надо. Мусора, видать, по округе шарят. Возьмут нас и…

— Никто нигде не шарит, — сказал Саакян и, прихрамывая, отправился к машине. — И валить уже поздно. Некуда валить.

— Что значит, некуда? — удивился Ташкент злобно.

Саакян ему не ответил. Он несколько мгновений пошарил взглядом вокруг, потом бросил Чифиру:

— Рашидик, брат. Услужи.

Арсен протянул руку, указывая на чью-то шинель, лежащую под стеной. Чифир поспешил ее подобрать и постелить на нескольких, сложенных вместе блоках.

Арсен уселся на шинель, помассировал раненную осколком ногу. Рану он получил два года назад, в самом начале войны, да только по-нормальному нога так и не зажила. Беспокоила Саакяна. Пусть был он и не стар, но ходил теперь словно настоящий старик.

— Что значит, некуда? — переспросил Ташкент, — опростоволосились мы знатно. Нужно сушить весла и врассыпную!

Арсен снова обвел взглядом «дембелей», застывших вокруг машины.

— Никто никакие весла сушить не будет, — сказал Арсен. — Надо работать по плану. Да, сегодня вы дали жару. Но бензин у нас есть. А на той стороне нас уже ждут. Ждут надежные люди, и подводить их нельзя. Ясно вам? Потому завтра все и будет.

— Завтра?! Какой завтра?! — крикнул Ташкент.

— Братка, ты не кричи так, — сурово уставился на него Арсен.

— А я ему говорил! Говорил, Старший! — заискивающе подступил Чифир к Саакяну, — нету у нас уже пути назад! Надо делать, как договаривались!