Продам свадебное платье

— Боюсь, дружок, тебе придется заботиться о себе самому.

— Это еще почему?

— Когда выйду на пенсию и не смогу работать, перееду в дом престарелых.

— Правда? — удивляется Федя. — Ты действительно об этом думала?

— Конечно. Знаешь, как трудно найти достойное учреждение для старичков? О таком стоит побеспокоиться заранее.

— Я в шоке. Алиса, ты либо гений, либо…

— Сумасшедшая?

— Не знаю. Не могу подобрать нужное определение. Наверное, потому что еще не придумали слова, которое могло бы тебя описать.

Обескураженно покачав головой, он направляется к скамье.

— Мы не зайдем? — интересуюсь я, следуя за ним. — В парк.

— Ты не хочешь кататься, а я не хочу тебя заставлять.

— Как благородно, — усмехаюсь я, садясь рядом с Федей. — У тебя бы все равно ничего не вышло. Я не поддаюсь давлению. Я кремень.

— Килограмм креветок в кляре.

— По рукам! — восклицаю я, подскакивая с места. — Вставай, мне не терпится прокатиться на колесе обозрения.

Рассмеявшись, Федя берет меня за руку и тянет обратно.

— Угомонись. Давай посидим немного.

— Теперь ты в образе пожилого джентльмена? — Вернувшись на скамью, я облокачиваюсь на деревянную спинку и, вытянув ноги, расслабляюсь.

— Типа того, — рассеяно отвечает он. — Слушай, а почему ты собираешься жить в доме престарелых? Разве о тебе не позаботятся твои дети и внуки?

— Не хочу никого обременять. Да и не факт, что они у меня будут.

— А ты хочешь?

— Когда как.

— Потому что семья — это сложно? — предполагает Федя, смотря на проходящих мимо нас мужчину и женщину с четырьмя детьми.

— Не поэтому.

— Тогда почему?

— Дело в самой жизни. В том, чтобы родиться человеком. Все слишком непредсказуемо. У моего ребенка может быть хорошая судьба, а может и нет. Его может настигнуть несчастье, и он разучится улыбаться. С ним может случиться трагедия, и он будет мучиться невыносимой душевной болью. Кто-то может разбить ему сердце, а он не сможет с этим справиться — закроется в себе и разучится доверять. Станет одиноким, болезненным и хрупким, совсем как мои восьмидесятилетние кости. Я просто… Я бы хотела, чтобы мой ребенок был в порядке. Чтобы его окружали хорошие люди. Чтобы он был в безопасности. Но жизнь не дает гарантий. Никто не может пообещать мне этого. Вот я и сомневаюсь.

— Знаешь, ты задаешься очень правильными вопросами. И это делает тебя хорошим потенциальным родителем, — слабо улыбается Федя. — Хоть твой монолог и депрессивен, он все равно мне нравится.

— Если бы я сказала об этом кому-то из своего окружения, меня бы не поняли.

— В глубине души они бы с тобой согласились, просто никому не нравится думать о жизни в таком ключе. Людям свойственно цепляться за положительные стороны нашего существования и гнать от себя все негативное, даже если оно преобладает. Наверное, именно поэтому человечество еще существует.

— Мы с тобой такие философы, — замечаю я, толкнув его в бок, — горжусь нами.

— Да, мы молодцы. Не то что некоторые.

— А ты веришь в существование душ?

— Хм-м-м, — задумывается Федя. — Скорее верю, а ты?

— Не очень, но иногда мне кажется, что я ошибаюсь. И тогда у меня появляется странная мысль…

— Какая?

— Что если некая душа ждет не дождется, чтобы поселиться в теле моего будущего ребенка?

— И тебя это расстраивает?

— Меня расстраивает мысль, что она томится в ожидании и не может обрести дом, — признаюсь я. — Но потом я представляю, что она становится чем-то другим, и мне становится легче.

— Чем-то другим? — уточняет Федя, повернувшись ко мне.

— Может, души, не нашедшие пристанище в человеческих телах, растворяются в вечности. Становятся частичкой морского воздуха или каплями росы. Полоской заката на горизонте или плывущим куда-то облаком. Чем-то, что никогда не исчезает бесследно и всегда возвращается.

— Красиво сказано.

— Спасибо, — вздыхаю я. — Странные мысли, да?

— Нет. Для тебя — самое то.

— И как это понимать?

— Ты же Алиса, эти мысли тебе подходят. — Улыбнувшись, он берет меня за руку. — Но, знаешь, даже в короткой жизни человека есть что-то вечное. Например, я буду вечно любить этот поселок. И море. И те…

— М-м-м?

— И те аттракционы, — заканчивает Федя.

— А я буду вечно любить морепродукты, сериалы и химию.

— Вот видишь, у нас своя бесконечность.

— Конечная бесконечность. Как глупо. — Рассмеявшись, я встаю со скамьи. — Давай уже прокатимся на этом твоем колесе и пойдем обратно в номер, я с ног валюсь.

— Пойдем. Но ты же понимаешь, что про килограмм креветок я говорил не серьезно?

— Ничего не знаю! — отзываюсь я, смеясь.

Уже стемнело, и моря из нашей кабинки не видно, но мне все равно нравятся мерцающие тут и там огоньки курортного поселка. Как и нравится царящий в парке шум. Смесь громкой музыки, восторженных голосов и криков с соседних аттракционов. Колесо обозрения напоминает островок спокойствия в окружающем его безумии. Крутится себе неспешно, точно совершает жизненный цикл, и ни о чем не беспокоится. Когда мы достигаем самой высокой точки, у меня учащается пульс. Кажется, будто что-то остановилось. Время. Или колесо. Или — что самое страшное — мое сердце.

— Самое время признать, что боишься высоты, — говорит Федя.

— Что?

— Гляди, как вцепилась в поручень.

Заметив собственные побелевшие из-за мертвой хватки пальцы, я качаю головой.

— Мне показалось, что мы застряли. Но сейчас уже вижу, что все в порядке, и колесо движется.

— Неумение плавать, страх высоты… Что дальше? — подтрунивает Федя.

— А дальше выяснится, что и не Алиса я вовсе, а плод твоего воображения, и что тебе пора лечиться.

— Пожалуй, это худшее, что может быть. Потому что ты…

Ветер подхватывает его невысказанные слова и уносит прочь.

— Эй, — зову я Федю.

— А?

— Тебе не кажется, что что-то изменилось? Я имею в виду, между нами. Как будто пропала легкость, с которой мы общались дома. Хотя должно быть наоборот, ведь мы в отпуске и не устаем из-за работы. Просто… не знаю. Меня пугает это напряжение. А может, я все надумала. Со мной такое часто бывает.

— Да, я тоже это чувствую. Наверное, мы дошли до какой-то контрольной точки нашего общения.

— И что это значит? Мы должны что-то сделать, чтобы ее преодолеть?

— Может, нам нужно подумать. Каждому о своем. И… о нашем общем тоже.

— И о чем мне думать? — спрашиваю я, когда мы выходим из кабинки.

— Тебе виднее. Ты же не все мне рассказываешь.

— Почти все.

— Но не все, — повторяет Федя, оглядываясь по сторонам.

— А ты о чем будешь думать?

— О том, как хочу жить дальше. Я целый год старался ничего не анализировать, просто идти от одного дня к другому. Видимо, это был мой способ залатать раны. Но, возможно, пришло время что-то менять. Пробовать что-то новое…