Продам свадебное платье

Почувствовав, что начинаю краснеть и непроизвольно представлять описанную им сцену, я хватаюсь за кружку и залпом выпиваю оставшийся чай.

— Ты ужасный засранец, Влад. И, в отличие от Феди, я хороший отзыв о твоей гостинице не оставлю.

— Достаточно написать, что владелец этого места ходячий секс.

— Все. — Хлопнув в ладони, я поднимаюсь с места. — Я пойду.

— Ты еще не доела, — он берет меня за руку и улыбается. — Ну, прости, я больше не буду.

Меня вдруг прознает внезапным осознанием нашей с ним общей природы.

— Ты мне сейчас кое-кого напомнил, — заявляю я, сев обратно.

— Надеюсь, не страшного бывшего?

— Нет.

Быстро доев омлет и слопав пару вареников со сметаной, я смотрю на задумчивого Влада. Всего пять минут в тишине, без шуток и подкатов, — и он поник. У него нет того, что есть у меня. Поэтому ему так плохо.

— С днем рождения, — говорю я, встав из-за стола.

— А? — вздрагивает он. — Ты о чем? Я зимой родился.

— Когда, если не сейчас пожелать тебе найти человека, рядом с которым тебе не придется играть и так сильно стараться.

— Я не играю, — ощетинивается он. — Я такой и есть.

— Кто так сказал? Твой папа?

Так и не дождавшись ответа, я качаю головой.

— У меня хорошие родители. Но это тоже непросто.

— Неужели? — фыркает Влад.

— Да. Тебя называют талантливой, перспективной, умной. Тебе прочат большое будущее. В тебе видят только твою стойкость и сильный характер. Видят твою борьбу, называют тебя победителем. Гордятся тобой. Хвалят. А потом ты лажаешь и не знаешь, как показаться им на глаза. Они не разочаруются, продолжат в тебя верить. Но хорошие родители не примут того, что ты сломался. Они захотят тебя починить. Вернуть все, как было. А ты не найдешь в себе сил, чтобы это остановить. Позволишь им себя латать, сделаешь вид, что тебе становится лучше. Но внутри у тебя будет боль. За себя. За них. За других хороших родителей. И за других таких же, как ты, детей.

— Я тебя не понимаю.

— И не должен. У нас разные ситуации. Но мы похожи в том, что стараемся соответствовать навязанному нам образу. Плохой он или хороший. Это все равно установка, мешающая быть собой. А когда правда пытается выйти наружу, мы прячем ее за шутками и прочей херней.

— Может, и так. — Откашлявшись, Влад тоже поднимается с кресла. Теперь мы стоим друг напротив друга — напряженные и расстроенные.

— Я тебя, конечно, плохо знаю, но ты мне нравишься. И поэтому хочу, чтобы ты освободился от этого груза.

— Что ж… это взаимно. Не знаю, что у тебя там за проблемы с твоими хорошими родителями, но ты точно справишься.

— Ладно, — заключаю я, оглядываясь по сторонам. — Еще увидимся, да?

— Обязательно, — подтверждает Влад, опустив понурый взгляд в пол.

Я ухожу, чувствуя себя мерзавкой, которая разбередила чужие раны. Возомнила себя экспертом, раздаю налево и направо советы, а у самой в жизни черт-те что творится. Может, у меня и есть Федя, только вот я все равно молчу. Чего только стоит моя утренняя истерика под одеялом. Становится так тошно от самой себя, что я просто не могу вернуться в номер. Дохожу до двери, а затем разворачиваюсь и направляюсь к лестнице. Спустившись на первый этаж, набираю ходу и на скорости выбегаю из гостиницы прямо в домашних тапочках. В полузабытьи бреду по улице, пока не добираюсь до пляжа. Сбросив обувь, захожу в море и иду, иду, иду, пока вода не начинает затекать в уши. В моменте мне становится так легко и спокойно, что мне хочется идти дальше. Идти, идти, пока вода не скроет меня полностью. Но потом боковым зрением я замечаю, как далеко от меня берег, и начинаю паниковать. Еще несколько секунд назад, мои ступни касались прохладного и мягкого на ощупь песка, а теперь никакого дна подо мной нет. Будто бы его там и не было никогда. Словно я сама и море вокруг меня — не более, чем иллюзия. Или просто мой сон. Эта мысль меня успокаивает, и я расслабляюсь. Перестаю хватать ртом воздух и пытаться плыть. Опускаю руки, а вместе с ними подкашиваются и ноги. Но в тот момент, когда мою нагретую солнечными лучами светло-рыжую макушку накрывает прохлада, чьи-то руки обвивают мою талию.

— Ты с ума сошла?! — кричит Федя мне в ухо, и я прихожу в себя. Он прижимает меня к себе, как любимую игрушку, которую вот-вот унесет в море.

— Прости, — извиняюсь я сквозь слезы, когда он начинает одной рукой грести в сторону берега, а другой обнимать меня. — Прости.

В какой-то момент рядом появляется Влад. Он по-прежнему в костюме, стоит по пояс в воде и протягивает руки, чтобы помочь Феде. Мне кажется, что это все не по-настоящему, что я сплю. Происходящее здесь просто не могло случиться в реальности.

Когда мы втроем валимся на песок, я оглядываюсь и замечаю направленные в нашу сторону любопытные взгляды.

— Что это сейчас было? — возмущается Влад, выжимая воду из брюк. — Ты зачем туда полезла, если не умеешь плавать? Совсем страх потеряла?

— Не лезь, — советует ему Федя.

Я сижу, зажатая между ними, и не знаю, что сказать. Меня трясет от страха, слез и холода. Но мир вокруг не изменился. Море все такого же светло-синего оттенка, а на голубом небе все те же белоснежные облака. Дети лепят замки из песка, пока взрослые делают то же самое в своей голове. Все по-прежнему и в то же время все не так, как раньше. И началось это вовсе не сейчас, а в то утро, когда на мой телефон поступил звонок, ставший отправной точкой всего этого кошмара.

16 глава

— Слушай, тут такое дело… у Кирыча положительный тест.

— Что? Давно у него появились симптомы?

— На прошлой неделе. Он взял больничный, но мы до последнего надеялись, что это что-то другое. А вчера утром ему стало хуже, и я вызвала скорую. Только что звонили и сообщили результат.

— Как он сейчас? Кашляет? Температура?

— Ему тяжело дышать. Он кажется таким слабым… Я заперлась в ванной, чтобы Юлек ничего не слышала, но, Алиса, мне как-то не по себе. Что с препаратом, который вы тестировали?

— Мы еще не получили результаты третьей фазы исследований. Но…

— Что?

— Даже если мы получим разрешение на регистрацию препарата, пройдет какое-то время, прежде чем начнется его массовое производство, и он появится в свободном доступе.

— У нас может не быть столько времени.

— Не говори так.

— Он может не дождаться твой препарат, Алиса, ты меня понимаешь? Мой Кирыч… Он ослаб, на себя не похож.

— Все настолько плохо?

— Мне страшно на него смотреть. Он кажется таким… умирающим.

— Тебе нужно вызвать скорую и настоять на госпитализации. Если ему так плохо, они должны забрать его в больницу.

— Вчера они сказали, что там нет мест. Забирают только тех, кто уже не может сам дышать.

— Но если ничего не предпринять, то…

— МАМА!

— Это Юлек кричит?

— Да. Подожди минуту.

— Он умер? — ужасается Влад, крепко держа меня за руку.

— Ему стало плохо. Хуже, чем до этого. Анна вызвала скорую, и его увезли в инфекционную больницу. У него было практически стопроцентное поражение легких. Он провел в реанимации две с половиной недели, а потом… да, он умер.

— А твой препарат?.. — тихо уточняет Федя, сидящий по другую сторону от меня.

— Кирыч был еще жив, когда нам пришли результаты третьей фазы. Препарат ее не прошел. Мои коллеги хотели его доработать, но я больше не могла этим заниматься. Руководитель настоял на недельном отпуске, надеясь, что это поможет мне вернуться в строй. И это действительно пошло мне на пользу. Я почувствовала, что могу попытаться еще раз. Даже если придется начать все с нуля, мне это под силу. Но потом позвонила Анна, и это… Новость о Кирилле меня добила.