Профессия – лгунья

Тогда мы с Ольгой надели все кольца, и, как сороки, любовались блестяшками.

— Продам кольца в России, куплю дочке велосипед, — сказала я весело.

— Да тут на сто велосипедов хватит! — рассмеялась Оля.

Кто тогда мог знать, сколько неприятных моментов доставит мне этот человек.

Кто-то, как привидение, тихо вошёл в клуб и молча смотрел на нас, дурных и весёлых. Боковым зрением мы увидели чёрный силуэт и медленно повернули головы к молчаливому наблюдателю. Это был Миша. Со злым прищуром он смотрел на Ольгу, и, ринувшись к ней, выхватил из кармана какой-то листок, бросил его ей в лицо и убежал из клуба. Всё так быстро произошло, что мы даже испугаться не успели. Ольга развернула листок, сложенный вдвое. Письмо было написано по-русски со множеством ошибок, корявым почерком, но старательно:

«Спасибо! Девущка! Серце разбита, и я думал уже ненавижу русская. Но Риза приехала, и я опять любил русская. Правда ты хитрая, хородная, зрая. Есль ты ещё раз приедешь в клуб, я уже неприду. Я не хочу смотрю твоё лицо потому чта. Нет не приезжайте пожаруста. У меня очень плохое настроение. Всё, добрая честная русская, больше тебя не вижу! Как можно скорее иду домой! Правда большое спасибо. Ты всегда бросишь моя душа внутри мусорный бак! Ты прочитала мой письмо, теперь в мусорный бросить письмо и моя душа! Пожаруйста, да, бросьте, девушка! Я забуду тебя! Вот и всё, прощайте. Миша Ивасаки».

— Миша, молодец, — сказала Ольга, прочитав письмо, — учит русский, а на мне тренируется.

Куя, наблюдая за этой сценой, сказал с иронической улыбкой:

— С приездом каждой русской всё одно и то же.

— Но, Куя, — сказала я серьезно, — может, он на самом деле ищет жену?

Куя засмеялся:

— Сюда редко приходят нормальные люди. И жён здесь не ищут.

XVIII

У Ольги появился жених. С этого дня её жизнь наполнилась любовью и счастьем, а моя — одиночеством. Любовника ее звали Джоржд. Молодой перуанец как-то после работы забрёл в наш клуб. Сделал нам обеим приглашение. И когда мы сели к нему за столик, Ольга вдруг сказала, не отрывая от него откровенно-возбуждённого взгляда:

— Это человек неземной красоты!

Хотя человек был очень даже земной и безо всякой красоты. Когда он спросил, сколько нам лет, мы, как обычно, соврали, что двадцать три. Тогда он сказал, что мы ровесники. Учитывая то, что на самом деле нам было двадцать шесть, выходило, что Ольга старше его была на три года. Когда же мучимый совестью Джордж сознался, что ему двадцать, Ольга впала в отчаяние, и теперь при нашей встрече в клубе темой номер один была проблема, как сознаться Джорджу в том, что их разница в возрасте на самом деле составляет шесть лет. Ольга безостановочно рассказывала об американских горках, ночных клубах, парках, где они отдыхали. О ночи в дорогом отеле. О золотых серёжках в форме сердца, подаренных им в знак их нескончаемой любви. О его бесконечной нежности и трогательной заботе о ней. О том, какой красивый испанский язык и какие слова она уже выучила. И, наконец, о крошечной квартирке, которую он снимал на двоих с другом за немыслимые деньги. И об опасной работе на заводе, где он постоянно обжигался, а получал копейки, как бесправный иностранец с просроченной визой.

В клубе она появлялась теперь с тёмными кругами под глазами, от недосыпа валилась с ног, но была невероятно счастлива, и как будто похорошела и светилась, несмотря на усталый вид.

Прежде мы по утрам готовили кофе и выходили пить его на балкон, болтая ни о чём. Выходные нам давали всего два раза в месяц, и те были врозь. От таких выходных не было ни удовлетворенности, ни отдыха. В одиночестве накатывали депрессивные мысли. И бежать от них мы могли только друг к дружке.

— Ну где ты была так долго? — сказала как-то Ольга в свой выходной, когда я пришла утром с работы, — Я пока ждала тебя, всю стену козюлями пообвешивала.

А теперь я просыпалась в пустой квартире четвертное утро подряд, какое-то время бесцельно по ней слонялась и по инерции вела мысленный диалог с Ольгой. Мне было одиноко. Нестерпимо одиноко. В нескончаемом стрессе даже непродолжительное одиночество становилось кошмаром.

Я взяла телефон, набрала номер:

— Здравствуй, Лёня. Приезжайте с Игорем в гости, ведь суббота сегодня.

— Вам ведь не положено по контракту чужих людей приводить в квартиру.

— Но ведь вы не чужие, — засмеялась я, — вы русские.

На сковороде трещали котлеты. Варилась картошка. Нам хотелось поесть по-русски. Игорь с Лёней разливали по стопкам водку и разговаривали. Иногда они переходили на японский.

— Послушайте, имейте совесть! Могли бы обсудить всё, что не для моего слуха, по дороге сюда, — возмутилась я.

Тогда они неохотно продолжали диалог на русском. Игорь взял сигарету, чтобы закурить. Я, не задумываясь, схватила зажигалку и собралась уже дать ему прикурить, но осеклась и положила зажигалку, потупившись. Они уловили это движение и тоже пришли в замешательство. Повисла пауза. Игорь смотрел на меня с брезгливым сочувствием. Лёня стыдливо-мученически вглянул на меня и сказал:

— Мы ничего не видели.

— Лучше бы ты ничего не говорил, — ответила я.

Когда всё было готово, я, раскладывая еду по тарелкам, спросила:

— А к слову о японском. Почему мы с Ольгой зазубрили, как попугаи, некоторые прилагательные в отрицательной форме, и нам никогда не приходило в голову, что склоняются они по-разному. Что это за разные виды прилагательных?

Тема эта, явно, показалась им неинтересной, и вопрос мой был молча проигнорирован.

— Алё, народ, меня слышно?

Лёня поморщился, Игорь и ухом не повёл и принялся рассуждать об их документации в фирме. Я с грохотом поставила на стол тарелки с едой и ушла к себе в комнату.

— Как скоту швырнула, — сказал Игорь мне в спину, делая ударение на О. Он часто путал ударения.

Я рухнула со слезами в постель, и, закрывшись с головой одеялом, причитала:

— Господи, хочу домой, хочу домой…

Чья-то рука сорвала с меня одеяло. Это был Игорь. Лёня стоял рядом. Игорь бесцеремонно взял меня подмышку и потащил. Лёня поймал мои дрыгающиеся ноги. Я упиралась и кричала:

— Я не потерплю, пустите! Вччерра, — я пыталась царапаться, — пьяный ублюдок ударил меня по лицу! Пустите! Я в России буду по инерции всем мужикам давать подкурить и заискивающе склабиться! — я ударила Игоря под дых, — Я на работе устала быть никем, ещё и здесь свои же будут со мной по-скотски!

Мне удалось уцепиться за оконную ручку обеими руками, но они оторвали от неё мои пальцы, и потащили меня в кухню.

Лёня выгреб из тарелок на сковородку остывшую еду и стал разогревать её заново. Усаживая меня на подушку, Игорь ласково-виновато сказал:

— То, что на работе всё так сложно — это не наша вина, а то, что мы так повели себя, это нечаянно получилось.

— Ты хамишь, как типичный русский, и полон снисхождения к тёткам, как типичный японец, — сказала я ехидно.

— Напоминаю, во мне только четверть японской крови, — сказал он.

Лёня по второму разу разложил всё по тарелкам, и мы стали молча поглощать еду. Когда же было выпито по стопке, разговор наладился. Всё стало ладно и гладко. В двери зашевелился ключ, и в квартиру вбежала Ольга. Веселье наше сразу как-то приумножилось. То она беспочвенно хохотала, то жаловалась, что страшно хочет спать. Как завороженные, мы с завистью смотрели на неё счастливую и цветущую, а Лёня с деланно-равнодушными интонациями гнусаво спрашивал: