Профессия – лгунья

Мы попрощались с ребятами и вышли из пивной. Электрички не ходили, такси стоило дорого. Нужно было коротать время до утра. Мы снова вышли на людный бульвар, и какой-то африканец, сидящий на железной перекладине у дороги, спросил нас, что мы ищем.

— Ничего, — сказала я, — Просто бродим, ждём, когда пойдут электрички.

— Это ещё не скоро, — ответил парень, — Если хотите, пойдём в ночной клуб? Здесь недалеко. Я буду платить. Ну, как?

Мы больше не балансировали из стороны в сторону и общались внешне трезво, но, на самом деле, это было глубокое вязкое опьянение, когда руки и ноги двигаются, а мозги настолько истощены, что спят во время бодрствования тела.

— Пошли, — сказали мы, как зомби, ни сколько не опасаясь этого чёрного человека, и поплелись за ним.

В клубе в люминесцентном освещении, почему-то, совсем не было видно людей. Только одежда шевелилась и светилась в зелёном мраке, как будто в ней сидели люди-невидимки.

— Что это, Ольга? Где мы?

— В негритянском клубе, — интригующе прошептала она.

Бессмысленными стеклянными глазами я смотрела на силуэты чёрных людей, пока не впала в тяжёлую липкую дремоту. Беспорядочные мысли мелькали вспышками. В ушах стоял монотонный звон, и сквозь него я слышала, как Ольга разговаривала с этим африканцем. Голоса их звучали так, будто они говорили в банку. Парень сказал, что зовут его Санни Коламбус. Что он приехал в Японию работать на фабрике. Потом Оля спрашивала какую-то женщину, не опасны ли эти ребята. Женщина отвечала, что это её надёжные друзья, и она дружна с ними два года.

— Ты румынка? — будто издалека слышался голос Оли.

— Нет, полячка, — отвечала женщина.

Утренний свет, мутный и осторожный, пробивался в клуб сквозь щели в чёрной тяжёлой парче.

— Вставай, Сашка! Вставай! — Ольга стояла надо мной и настойчиво пыталась растолкать меня. Я лежала на чёрном кожаном диване за тем же столиком, где мы сидели ночью. На грязном столе валялись остатки фруктов и стопки с недопитым «B2».

— Ой, какая гадость! — промычала я, и отвернулась от стола, чтобы подавить рвотный позыв.

— Поэхали, нас отфезут на санцию, — сказала Оля, проглатывая буквы и пытаясь глядеть на меня из-под отяжелевших век.

— Ты не спала, — догадалась я.

— Нет, ещё таже фыпила за закомсво немного.

— Ну, и как ты себя чувствуешь?

— Ох, паршиво, — она приложила ладони к вискам.

— Я — тоже.

Было чудесное солнечное, почти весеннее, утро. Всюду кипела жизнь, весёлая, светящаяся. Только мы были вне этого мира. В нас были мрак и грязь. Я физически ощущала, как это плещется внутри. Огромные чёрные парни заботливо усадили нас в машину и повезли на станцию, подробно объясняя наш маршрут и, предостерегая, чтобы мы не перепутали электрички. Наш главный провожатый, который и привёл нас в клуб, отправился с нами на станцию, чтобы купить нам нужные билеты. Парень показал нам нашу платформу и перед уходом предложил мне записать его телефон. Я записывала его номер и спрашивала себя: «Зачем эта игра, если мы все знаем, что никогда не созвонимся?!».

На перроне Оля подошла к импозантному японцу.

— Извините, мы едем в Кавасаки. На какой станции мы должны сделать пересадку? — едва она сказала это, как вдруг обеими руками зажала себе рот и с испугом и мольбой глядя на этого человека, на месте затопала ногами. Японец в ужасе округлил глаза:

— Что?! Тошнит?

Он махом схватил Ольгу под руки и поволок в мужской туалет, который на счастье оказался совсем рядом.

Когда они выходили из туалета, мужчина осторожно вытирал ей лицо мокрым бумажным полотенцем и с тревогой заглядывал ей в глаза вовсе без разочарования или отвращения, а даже с трогательной заботливой симпатией:

— Ну как? — спрашивал он, — Полегче?

Оля держала его под руку, как старого друга, и безмолвно отвечала глазами, что полегче. Он внимательно посмотрел в её покрасневшие глаза и, откинув чуб, вздохнул и по-отечески важно покачал головой. Гордый и довольный собой, как доктор, спасший больного от верной гибели, он казался немножко наивным и милым.

— Много вы пили? — спросил он меня.

— Да, очень много, очень, — сказала я, — Спасибо вам за всё.

— Я вас не оставлю. Садитесь рядом, — сказал он, когда мы вошли в электричку.

На какой-то из станций он взял нас, как ветошь, под руки и перетащил из одной электрички в другую. И снова мы ехали и изредка, со страшным усилием воли продирая глаза, я видела, как Оля спит на плече этого человека и оглушительно храпит на весь вагон. Люди вокруг смущённо прятали глаза.

— Э-эй, пора прощаться, — сказал мужчина.

— Правда? Вы уже уходите? — Ольга скуксилась, будто собиралась всплакнуть, — Ну до свидания!

— Нет, нет! Вы выходите, а я еду дальше! — сказал он.

— А, вот как? Спасибо вам, добрый человек, — мы полезли целовать и обнимать его на прощанье, но он взял нас за руки и вывел на перрон, чтобы не дать нам проехать нашу станцию.

Я возилась у дверей, искала ключ. Ворочать языком стоило невероятных усилий, и мы общались на каком-то полунемом языке:

— Где? — спросила я, имея ввиду ключ.

— А кто? — уточнила Ольга, имея ввиду «кто закрывал дверь?».

— Ты, — ответила я.

— А куда? — никак не могла она понять, и стала шарить в своей сумке.

Нас долго рвало, и мы с трудом успевали делить унитаз. Пока, наконец, не доползли до своих кроватей и провалились в пьяный глубокий сон.

Нас разбудил телефонный звонок Куи:

— Спускайтесь в машину. Я у дома.

Мы проснулись больные, разбитые и опустошённые.

— О-ой, Куя, не можем, возьмите с нас пенальти за пропущенный день, — простонала я капризно.

— Что? Похмелье? — догадался он.

— Да, о-ой, как плохо, мы не можем…

— Сможете, я скоро приду, — сказал он.

Через пятнадцать минут он позвонил в дверь, и мы с Ольгой, постанывая и покрякивая, выползли к нему на четвереньках. У нас не было сил перемещаться иначе.

— Фу, — сморщился Куя, когда увидел нас четвероногими, — Я ездил в аптеку.

Он достал два небольших бутылька с тёмной жидкостью и с важностью доктора сказал:

— Дзембу нонде, — и вручил нам лекарство.

— Ольга, — сказала я, тяжело дыша, — Что такое «Дзембу»? Не знаешь?

— Ну, что тут непонятного? Он сказал: «Пейте «Дзембу». Это название этого лекарства, — сказала Оля, неизменно верная своей безапелляционности.

Мы выпили лекарство, которое пахло валерьянкой и мятой. Сказочный эликсир почти сразу начал оказывать свой чудодейственный эффект.

— Дайджёубу? Генки ни натта? — спросил Куя, когда увидел, как мы приободрились.

— Со, со! — благодарно воскликнула я, — Куя, доко дэ коно «Дзембу» о катта?

Выходило, что я спрашивала: «Где ты купил это полностью?».

Взгляд Куи выражал серьёзную тревогу за моё умственное здоровье. Он приложил руку к моему лбу и сказал ласково:

— Ничего, ничего! Сейчас будет легче.