Профессия – лгунья

— Можно не видеть смены времён года, а только наблюдать за сменой своей физиономии, чтобы понять, какая жизнь короткая, — возразил он, — Пошли в «Мусащи», перекусим и поговорим. Я хочу тебе сказать что-то очень важное.

Мы шли привычными дворами, и хозяева маленьких лавочек, с которыми мы были визуально знакомы, с поклоном приветствовали нас. За стеклянной дверью в ярко освещённом зале старые люди в инвалидных колясках увлечённо работали с глиной. Одни делали кувшины, другие лепили фигурки. Из закусочных струились запахи сущияки, и с болью в сердце я думала о том, что через полтора месяца я оставлю это навсегда. Но самым тяжёлым было осознание того, что после возвращения домой я больше не увижу Эйчиро.

— О-о, пришла наша русская девочка, — сказал Отсукасан, хозяин «Мусащи», — Эйчиро говорил, что уже через месяц ты уедешь домой?

— Ничего я не говорил, — смущённо отнекивался Эйчиро.

В дверях зазвенел колокольчик, и следом за нами в «Мусащи» вошёл лысый мужчина в очках, с виду деловой и суровый. Увидев Эйчиро, он с присвистом весело крикнул:

— О-о! Эйчан! Давно не виделись!

— Джуня, и правда, давно не виделись! — Эйчиро приветливо рассмеялся и тут же буркнул едва слышно:

— Чёрт! Снова нам не поговорить.

Они стали с хохотом пихаться, бороться, колошматить друг друга. Я вдруг надумала застесняться и пыталась сесть с краю у стены, но они меня упорно сажали в середину, и продолжали через меня тянуться, чтобы поколотить друг друга.

После «Мусащи» мы втроем поехали в клуб. Внимание Джуни переключилось на меня, и он то и дело повторял:

— Хей, Катя, женимся? А?

Эйчиро пихал ему в нос микрофон, чтобы переключить его внимание на караоке, но опьяневший Джуня хохотал без умолку и верещал:

— Нет, хочу на ней жениться!

Когда час истёк, Эйчиро взял его за рукав и потащил к выходу.

— Пока! Пока! — шепнул он мне, — Завтра приду.

Но уже через минуту в дверях снова появился весёлый Джуня. Он раскачивался, как маятник, и утверждал, что где-то в клубе забыл свой портфель с секретными бумагами, и заливисто хохотал. Следом вернулся и Эйчиро:

— Ну где ты там? — заорал он зло, — Я поймал такси!

Тот на полусогнутых ножках засеменил к Эйчиро, и с виноватым видом, не переставая похахатывать, оправдывался перед ним.

— Что-что?! Ещё останешься?! — рассвирепев, Эйчиро зарычал, как самурай. Долбанул друга кошельком по голове и убежал.

Тот потёр лысую макушку и вприпрыжку вернулся за столик. В течение трёх часов, беспричинно заливаясь смехом, Джуня повторял:

— Ну, женимся? Да? Или что? Нет?! А? Как это нет?! Почему?!

XXXVI

— Ну, поговорим мы с тобой, наконец? — ругался Эйчиро в трубку, когда позвонил на следующий день.

— Не знаю, Эйчан, — отвечала я.

— Понравился тебе Джуня? — спросил он ревниво.

— Да брось ты.

— Я сейчас заеду.

Мы приехали в «Мусащи». Разулись и уселись на подушки за наш столик. Эйчиро поставил локти на стол и опустил голову в ладони. В воздухе повисла невыносимая выжидательная напряжённость, и в мозгу мелькало навязчивое желание убежать. Он казался беспомощным и измотанным. Поднял на меня горький взгляд и сказал:

— У меня к тебе вопрос. Можно?

— Да, говори, — ответила я.

— Ты меня любишь? — он выжидательно смотрел на меня с мольбой.

Я молчала, потупив глаза.

— Да, — наконец промямлила я ватным языком. Неуверенно и тихо.

Он немного воспрянул духом:

— Ты сказала, что одна, но у тебя ребёнок. У меня тоже две дочери. Старшей двадцать два года.

— Двадцать два? — я всплеснула руками, — Ого!

— Я был очень молод, — продолжал он, — Я был студентом, с утра до обеда учился, а ночью мне приходилось зарабатывать деньги. Я работал хосто и грузчиком. Это было очень тяжелое время. Но это была большая любовь. За два года всё умерло от безденежья и неустроенности. И я думал, что больше никогда не полюблю. Позже у меня было много женщин. Но я всех сравнивал со своей женой, и понимал, что таких чувств уже больше не будет. Я женился второй раз, когда уже разбогател. Особой любви не было. От второго брака моей дочке пятнадцать лет. А теперь, когда мне сорок два, я снова испытал такую же любовь, которая у меня была в двадцать. Я не думал, что когда-нибудь ещё раз испытаю такое.

Он мечтательно замолчал, и вдруг, обрадовавшись собственным мыслям, сказал восторженно и взволнованно:

— Мы должны, должны быть вместе! Мы подходим друг другу! Мы понимаем друг друга. Я очень-очень люблю тебя. И я прошу тебя выйти за меня замуж.

— М-мм, Эйчан… — с мольбой проговорила я, — В России…

— Конечно, мы заберем твоего ребенка, — перебил он, — И мама твоя тоже не останется в России. Я вас всех перевезу в Японию. Всем вам дам гражданство. Я покажу вам мир. Я дам вам счастье. Прошу тебя! Когда твоя дочь вырастет, она может ехать учиться в Оксфорд или, куда бы тебе хотелось? А мама твоя может попутешествовать. А ты куда хотела бы слетать?

Я угрюмо молчала. Он подумал, что я не поняла его, и повторил:

— И маму тоже заберем. Мама будет жить в Японии с нами. Ну как? — сказал он с тихой кроткой улыбкой, — Твоя мама, моя мама, мы с тобой и мои три дочки. Большая семья!

— Три дочки?! — переспросила я вяло.

— Да. Две мои, и твоя — тоже моя. Я не представляю больше жизни без тебя. Когда мой отец умер, он оставил мне большое наследство, но я всё растратил. Но и теперь мой собственный капитал очень большой, — продолжал он с расстановкой, будто вспоминал заготовленный текст, — Деньги сами ко мне идут. Прошу тебя, будь со мной. Я дам тебе всё, что захочешь. Умоляю тебя! — он горько вздохнул, — Будь я помоложе, без денег, я бы испугался, не решился бы взвалить на себя такую ношу. Но сейчас у меня есть всё, чтобы сделать тебя счастливой. Я могу нести ответственность за твою судьбу и твоих родных. Тогда, в двадцать лет, я не смог сохранить любовь. Слишком велика зависимость от денег. Бытовая неустроенность всё пожирает. Но теперь, когда я богат, я могу всё поправить. Так поздно, но могу… Ну как?! — он выглядел совсем беззащитным и наивным в своём придуманном счастье.

Я упорно молчала. Он безмолвно умолял меня глазами.

— Скажи мне, зачем, зачем ты шёл в клуб искать себе женщину? Ты же не глупый человек. Всё понимаешь, — выговорила я с надрывом.

Он опустил голову на стол. Я видела, как у него двигались желваки на скулах.

— Чёрт, я никогда не искал в клубе влюблённостей! — сказал он зло, — Я приходил выпить и попеть песни перед сном. Я туда шёл от скуки. Так… Значит, ты не хочешь. Я ничего не могу поделать. Либо ты меня не любишь, либо не хочешь жить в чужой стране. Это значит, что ты не хочешь жить с японцем. Ха-ха! — он снова стал истерично кривляться, — Эйчиро — японец! Японец! Да, Эйчиро — японец!

— Прекрати! — выкрикнула я.

Он осёкся:

— Я люблю тебя навсегда, — сказал он несмело.

— Ну не навсегда, конечно.

— Ах, да, — он иронично усмехнулся, — не навсегда, конечно, я же не вечный. Извини, я неверно сказал. Я буду любить тебя, пока ни умру.

Нестерпимо больно было всё это слушать. Слёзы душили меня. Я выскочила из «Мусащи» и побежала. Эйчиро выбежал за мной и крикнул мне вслед:

— Не звони больше! Прошу, не мучай меня, если я не нужен тебе!

Я остановилась и поплелась назад.