Профессия – лгунья

— Ольга, давай «Дзембочку» купим с собой в Россию, — сказала я, — Пригодится.

В клубе мне навстречу выскочила Шейла и сказала радостно:

— Катя! Я вчера видела тебя в Токио!

Я усмехнулась:

— Шейла, ты знаешь, сколько людей живёт в Токио? Как ты могла меня видеть?

— Я сама удивилась, — сказала Шейла, пожав плечами, — Я ехала в машине со своим любовником. А ты бежала по дороге и заглядывала в машины. Я была в шоке. Э-э?! Кто это? Катя?! Смотрю, и точно. Это Катя! Бежит себе прямо среди машин.

XXXII

— Эйчан, прости меня, прости-и, — канючила я.

Он молчал, только сопел в трубку.

— Эйчирочка, слышишь меня? — я объясняла ему роль суффикса «чка» в русской грамматике, он понимал его смысл, — Эйчирочка…

В ответ послышались гудки. Ольга тоже тщетно пыталась дозвониться до Джорджа.

Я пошла в «Мусащи», где вероятнее всего можно было найти Эйчиро. Он сидел за стойкой сгорбившись и уныло ковырял палочками в тарелке.

— Эйчан! — шёпотом позвала я в приоткрытую дверь.

Он вздрогнул и, когда мы встретились взглядами, на лице его появилось выражение растерянности и страдания. Но в ту же секунду он стал презрительно-надменным. Нервно зевнув, он сказал что-то соседу за стойкой, и неестественно расхохотался, запрокинув голову. Потом вдруг снова посерьёзнел и посмотрел на меня откровенно и пристально. Я позвала его жестом. Он, не торопясь, поднялся и вышел ко мне.

— Ну что? — бросил небрежно и засунул руки в карманы.

Он возил башмаком по асфальту. Смотрел вниз. Поднял на меня смущённый взгляд, и было видно, как обида его тает:

— Ты бросила меня… — сказал он тихо, без укора, но с досадой.

— Злишься…

— Ну, уже нет. Но весь день был очень злой. Я порвал твою фотографию…

— Как?!

Он достал из кармана пиджака фото, на котором были сняты мы в клубе. Эйчиро всегда носил эту фотографию с собой. Теперь она была надорвана.

— Сегодня утром проснулся, схватил её и хотел уже порвать. Но не смог, когда взглянул на фото.

Он вздохнул.

— Ты сорвала цветок в кашпо моего друга! — он укоризненно сощурился.

— Сорвала… — согласилась я виновато. И тут же придумала ответный упрёк: — А ты вот напитки свои дегустировал. Надоел прямо, сидит сам по себе и нюхает, нюхает.

— Ты не понимаешь меня совсем. Мне тяжело быть с тобой. И без тебя ещё хуже. Не видишь, что я чувствую на самом деле?! Ты совсем ненормальная. Вечно бежишь куда-то. И самое ужасное, что я всё равно люблю тебя. Я боялся, не хотел верить, но теперь точно знаю, что люблю.

У меня всё скукожилось внутри. Чувство вины, безысходность, желание убежать и в то же время страх потерять друга и… клиента. Выгодного клиента. И когда мне пришла в голову эта мысль, стало совсем противно. «Господи, какой ужас, что я творю! И этот кошмар, этот грязный обман, называется моей работой». Но я сразу малодушно успокоила себя, чтобы заглушить чувство вины: «Это просто уловка, — говорила я себе, — Его «люблю» такое же никчёмное, как «люблю» всех клиентов».

— Зайдём сюда, перекусим? — предложил Эйчиро.

Он заказал мне салат и шашлыки.

— Можешь ли ты быть моей женой? — спросил он вдруг и посмотрел на меня с тревогой и надеждой.

Я стала нервно хрустеть пальцами.

— Слушай, пошли отсюда, у меня сейчас будет истерика.

— Почему? Почему истерика?! Скажи правду! — проговорил он взволнованным дрожащим голосом.

— Вы, японцы, живёте совсем по другим правилам. Я никогда не привыкну к японской сдержанности. Для меня настоящая мука приглядываться к японцу и пытаться понять, какая эмоция на самом деле прячется за его скрытной улыбкой. И потом, женщины ваши не имеют права голоса. У них нет возможности найти хорошую работу даже при наличии образования. Они в этом живут с детства и другого отношения не знают. Им сравнить не с чем, и они принимают всё, как есть. Но русская никогда не смирится с неравноправием. Никогда. Я не хочу быть никем.

— То, что принято в обществе, к семье отношения не имеет, — возразил он, — В семьях у всех по-разному. У нас какие-то неравноправные отношения? Я думал, мы как раз на равных и общались всё это время.

Я сконфуженно замолчала.

Он горько улыбнулся:

— Просто ты не любишь меня.

Я отмалчивалась.

«Люблю, но совсем по-другому», — хотелось мне ответить.

Тут на счастье вошла женщина с таксой. Собачка принялась всех обнюхивать. Я поймала её и взяла на руки. Такса виляла всем телом и лизала мне нос.

— Я хочу собаку, — сказала я.

— Меняешь тему? — уличил меня Эйчиро.

— Почему бы тебе не завести собаку? — сказала я, будто не слышала его вопрос, — Ты ведь один живёшь.

— Я не могу. Это невыносимо видеть, как умирает твоя собака. У них слишком короткая жизнь. Я так тяжело пережил смерть своей собаки, что после этого кошмара сказал себе: «Нет, больше никогда!». С тех пор я не завожу животных. Ты не выйдешь за меня, потому что я — японец, — сказал он вдруг с напускной небрежностью.

— Что?! Ты о чём?!

— Эйчиро — японец! Эйчиро — японец! — прокричал он, неправдоподобно кривляясь.

— Какая глупость! Что ты говоришь? При чём здесь это? Я не расистка и не националистка. Ты должен верить мне. Я думаю, если в твоей голове есть неприязнь к носителям другой нации, то тебе кажется, что и мир так же косо смотрит на тебя.

— Э-э, не скажи. Помню, я был в Англии. Я спросил старого англичанина, как мне найти дорогу к отелю. Тот подскочил ко мне вплотную, оскалился и заорал: «Who are you? Korean? Chinese? Japanese? So, that's why don't ask your way. It's your problem. Do you want to find your way? Try yourself! I won't help you». А на Филиппинах ко мне подбежал человек и воткнул нож мне в горло. Мне повезло, что сбоку. Видишь шрам?

Я увидела на шее возле уха круглый бугорок:

— Бедный. Это же могло быть смертельно.

— Конечно. Я и так с горем пополам выкарабкался.

— И всё же, нельзя свой опыт теперь распространять на всех. Можно не любить какую-то группу людей, их взгляды, ценности, идеологию. Но нацию целиком как можно не любить? Среди японцев есть и умные, и глупые люди. Но и среди русских найдётся много идиотов и незаурядных интересных людей! Так при чём здесь нация? Но я люблю свой язык, свою культуру, свою кухню. Я хочу есть борщи и пельмени, слышать русскую речь и петь русские песни. Это моё навсегда. Я уже многое полюбила в японской культуре, но никогда не полюблю настолько, чтобы оставить своё, родное.

— Это главная и единственная причина, из-за которой ты не хочешь быть со мной?! — хрипло сказал он, пронизывая меня взглядом.

Я почувствовала, как у меня по щекам разлился трусливый румянец.

— Ты, ты прости меня… — я изнемогала от этой пытки, — Пошли на улицу, мне пора в клуб.

— Я не пойду с тобой в клуб, хорошо? Очень тяжело, надо подумать. Успокоиться. Не могу без боли смотреть на тебя, — проговорил он устало.

Мы вышли на улицу. Моросил дождик. Мы бессмысленно топтались у закусочной. Дождь стремительно перерос в ливень, и в считанные минуты одежда наша стала мокрой. Но мы не расходились.