Прорыв

Именно из-за этого все три дня нас атаковали турецкие танки. Каждые два-три часа. В разных местах, не позволяя предугадать, в каком именно месте нужно в следующий раз сосредоточить противотанковые средства. Предугадать можно, разве что, по тому, на каком из участков нашей обороны дольше всего продолжается артобстрел.

В отличие от нашей дивизионной артиллерии, укрытием которой служат лишь капониры, турецкая дальнобойная «прячется» за горами, начинающимися всего-то в трёх-четырёх километрах от наших позиций. Поэтому её не засечь ни по поднимаемой при стрельбе пыли, ни по звуку выстрелов, сильно искажаемому рельефом местности. Вот и молотит. Сначала — по выявленным во время последней атаки огневым позициям наших противотанкистов, а потом — по другим участкам обороны.

Уже к концу первого дня боёв артиллеристы научились под прикрытием дымовой завесы немедленно убираться с того места, откуда они вели огонь при отражении танковой атаки, поскольку, как только уцелевшие турецкие «Виккерсы» и Т-26 отойдут на исходные позиции, а пехота отползёт к своим траншеям, возобновится артобстрел. Я же приказал и расчётам противотанковых ружей немедленно уходить по ходам сообщения в тыл.

Тем не менее, даже эти хитрости не спасли нас от того, что за три дня боёв мы лишились двух третей противотанковых средств и почти половины бронтехники. Пусть и наколотили при этом не менее восьмидесяти танков противника.

Потери личного состава тоже огромные. В стрелковых полках свыше половины личного состава убитыми и ранеными. И если бы не те самые добровольцы, так досаждавшие мне ещё неделю назад, держать фронт было бы просто некому. Стрелки ведь гибнут не только от артиллерийского огня, но и от пуль турецких аскеров, сопровождающих танки.

Уже дважды турки врывались в наши передовые окопы, и выбивать их оттуда приходилось контратаками бойцов второй линии обороны. И дальше удерживать их будет всё сложнее, поскольку большинство из этих полевых сооружений разрушено артиллерийским огнём. Первым делом, если турки не идут в новую атаку, как только прекращают рваться снаряды, красноармейцы берутся за лопаты, чтобы восстановить себе стрелковые позиции.

Благодаря близости города с его военными складами пока нет нехватки в боеприпасах, но уже появились проблемы со стрелковым оружием. В первую очередь, с пулемётами, за которыми охотятся не только вражеские артиллеристы и танкисты, но и пехотинцы. А «Максим» с дырявым охлаждающим кожухом долго стрелять не сможет. Ну, три-четыре дырки в нём можно заткнуть деревянной пробкой-чопиком. Да и то — далеко не каждые. Но ведь пули попадают не только в кожухи. Бывает, и в ствольную коробку прилетают.

Винтовок же не хватает потому, что идёт формирование маршевых батальонов для пополнения войск мобилизованными, а также батальона народного ополчения из числа граждан, по тем или иным причинам, не подлежащим мобилизации. Именно он сегодня в середине дня пешим ходом добрался до дивизионного тыла, села Гарибджанян.

— Вы, товарищ Рокоссовский, просто обязаны сохранить наш батальон как единое подразделение, а не разбрасывать его бойцов по ротам и взводам в различные полки дивизии, — тут же потребовал от меня комиссар батальона, заведующий отделом городского комитета партии. — Мы, ленинаканцы, в боевой обстановке должны чувствовать локоть товарищи, с которым, может быть, всю жизнь трудились рядом. Вот рука об руку и должны бить врага.

— Хорошо, товарищ Сергсян. Для вашего батальона у меня найдётся собственный участок обороны. Только подчиняться вашему батальону придётся именно мне, как командиру дивизии, и командиру полка, который вы усилите. На самом левом фланге дивизии. Только постарайтесь довести людей до места без потерь.

Предупреждение совершенно нелишнее, поскольку добровольцам нужно будет добираться до Еразгаворса вдоль полотна железной дороги, проходящей всего-то в полутора километрах от государственной границы, ставшей ныне линией фронта. Боевую ценность этих «красноармейцев», часть которых уже перевалила пятидесятилетний возраст, а многие носят очки, я оцениваю трезво, поэтому определил им такой участок, где турецкие танки в атаку не ходят, только пехота. Лишь бы действительно по дороге не попали под артобстрел или авианалёт.

Да, помимо артиллерии, нас пытаются бить и сверху. Пользуясь тем, что дальнобойные орудия противника сумели дотянуться до взлётно-посадочной полосы аэродрома, находящегося юго-восточнее города, и истребительному авиаполку с него пришлось перебраться в поля под селением Ширак. А связь со сталинскими соколами ещё толком не налажена, и вызвать самолёты для отражения авианалётов не всегда получается. В штабе корпуса говорят, что вот-вот всё наладится, но дорогА ложка к обеду.

Штаб корпуса уже переехал в Спитак, а штаб армии — ещё дальше, в Степанаван. Разумная предосторожность, поскольку турки пока ещё лишь «пробуют на зуб» нашу способность обороняться. Но никакого сомнения в том, что западную часть Армении они будут захватывать именно отсюда, у меня нет. И 136-я мотострелковая дивизия является единственным препятствием на пути агрессоров к Ленинакану.

На других участках обороны соединений армии, защищающей всю Западную Армению, ситуация намного лучше. Стрелковые и горнострелковые дивизии заняли горные перевалы и высоты, штурмовать которые намного сложнее, чем наши позиции. Хотя и оттуда поступают сообщения о яростных атаках турецких горных стрелков.

Здесь, в Закавказье, более напряжённые бои идут, разве что, близ Еревана. Там туркам удалось захватить пару плацдармов на левом берегу Аракса, и наши войска пытаются сбросить их в воду. Правда, насколько я понимаю, пока безуспешно.

И для турок, и для Красной Армии Ереван — более приоритетная цель, чем Ленинакан. Поэтому именно его защите уделяется максимальное внимание. С чисто политической точки зрения, просто недопустимо сдать врагу столицу одной из советских республик. Именно поэтому соседняя, 47-я армия, будет в центре внимания командования фронтом и даже руководства страны. Именно на оборону Еревана будет бросаться максимум резервов, техники, оружия.

Для Турции это тоже важнейший политический шаг. Самолюбия у турок не меньше, чем у нас, поляков, и для них очень важно «утереть нос Варшаве». Доказать, что польское руководство напрасно считало и считает турков «отсталыми дикарями», раньше «старших братьев» захватив столицу одной из Советских Республик. Не считая ненависти к армянам, взращивавшейся в турецких землях столетиями.

Расстояние от берега Аракса до центра Еревана всего двадцать километров, и отступать войскам 47-й армии, как и моей 136-й дивизии, просто некуда. Даже командование армией по-прежнему находится в городе.

Нет, наше командование нас тут тоже не бросило. Ведь если в Ереване турецкие снаряды не рвутся, то до Ленинакана они уже долетают. Как я уже упоминал, и пополнения к нам поступают, а истребительный авиаполк в эти дни работал почти только на нас. И артиллерийский полк корпусных 122-мм орудий А-19, развёрнутый неподалёку от городского вокзала, поддерживает нас, когда турки пытаются атаковать. Но трудно. Очень трудно из-за этих непрекращающихся ударов. Турки явно нацелились на то, чтобы обескровить дивизию непрерывными боями, а потом решительным ударом прорвать её оборону. И тогда ничто не помешает им отрезать в Западной Армении другие силы корпуса и 45-й армии.

Фрагмент 14

27

Капитан Сахип Майский, 21 мая 1941 года

Людей для этой десантной операции отбирали особо. Наиболее опытных, успевших повоевать. Ясное дело, не могли обойти вниманием и меня, Героя Советского Союза, командира батальона 674-го стрелкового полка. Пусть я волжский татарин и родился очень далеко от моря, на севере Башкирской АССР, и немного его побаиваюсь, но я — коммунист, красный командир, и обязан выполнять приказы.

А приказ был следующим: погрузиться на пограничные и торпедные катера, речные мониторы и деревянные самоходные баржи, построенные в Японии, и утром 20 мая высадиться на берег южнее Будакского лимана. В тылу румынских войск, держащих оборону по юго-западному берегу огромного Днестровского лимана, через который как нам, так и румынам, переправиться очень затруднительно.