Проще, чем анатомия

– Раиса Ивановна, если по отчеству. Понимаю, с непривычки на военный лад сложно. Вас-то как?

– Илья. Можно без отчества, все-таки вы старше. А со званиями я вечно ошибаюсь. Это еще командир хороший, Степан Григорьевич никогда не ругается, если ошибусь. А пока была строевая, в Ялте, ох как мне попадало... Вы сами давно в армии?

Пришлось объяснить, что еще с июля, но пока скитаться по фронтовым дорогам выпадало больше, чем работать. Ермолаев оказался даже моложе, чем Раисе сначала глянулось, ему только двадцать три года. Работал в Ялте, на “скорой помощи”. Тоже с первых дней войны призван. Но он уже знает, что такое медсанбат, а для Раисы тут пока все внове.

– Вот та палатка с краю, там все наши девчата, - Ермолаев указал Раисе куда-то в сторону чернеющих на фоне неба кустов можжевельника.
– Слышали разрывы? На артподготовку похоже - не иначе, с рассветом опять попрут. Только вот один день перед вами выпало отдышаться. А так, увидите, смены тяжелые. Товарищ командир недоволен, как в полках работают. Часто бывает, что шины плохо наложены. Шоковых мало...
– Ермолаев вздохнул как-то по-стариковски.

– Мало?
– не поняла беду Раиса.

– Довезти не успевают. Раненых в живот и грудь разыскивать надо, они на помощь не зовут. С машин часто мертвых снимаем… Челюстно-лицевых санитары считают безнадежными, выносят в последнюю очередь, а надо - в первую...

Ермолаев потер глаза и ей стало понятно, как же отчаянно он вымотался. Это Раиса пока - свежие силы. Он попросил разрешения закурить, вытащил папиросы и задымил, пряча огонек в кулаке. Курил в пол-затяжки, как те, кто недавно начал.

Постояли чуть-чуть в тишине, прислушиваясь к далекому бормотанию фронта.

– Так что отдыхайте, пока можно, - Ермолаев аккуратно погасил окурок.
– Хорошо, хоть спим под крышей.

Теперь можно вспомнить, что команду “отбой” вся смена получила. Осталось только разуться и упасть рядом с мгновенно заснувшими девушками.

Глава 14 Перекоп, 20 сентября 1941 и еще сколько-то суток

Первое Раисино дежурство началось, как коллега-фельдшер и опасался, часа в четыре утра, в сырой предрассветной темени. Кто-то проходил по палатке, тряс по очереди каждого за плечо и негромко говорил: “Подъем”. Только заснули!

Когда Раиса подошла к сортировочному навесу, почти все были в сборе и на дороге уже угадывались силуэты приближающихся машин.

– Что-то Романов быстро снялся, - озабоченно сказал Денисенко, но времени для дальнейших разговоров не было.

Ответ на вопрос о скорости передислокации приехал на первом же грузовике. Два санитара, откинув борт, начали бережно снимать носилки и оказался среди тяжелых военврач третьего ранга, совсем молодой еще, черноволосый, с татарской раскосиной в глазах. Взгляд их был мутен от боли и расползшихся во всю радужку зрачков.

– Вот и медпункт...
– Денисенко негромко чертыхнулся.
– Огнев, в операционную прямо сейчас. Будешь собирать бедро, высокий осколочный. Кровь сразу готовь. Сортировку принимаю у тебя.

В палатке светили керосиновые фонари, по натянутым стенкам метались тени. Гудели два примуса, над стерилизаторами поднимался пар. У Романова правая нога перебита, наложена шина. Как у того лейтенанта, что не донесли они тогда, под Уманью. Так похоже, что у Раисы сжалось сердце. “Но ведь здесь-то мы все… Не может быть, чтоб не помогли!”

– Не знаю, кто у тебя там за старшего остался, но Дитерихса тебе наложили грамотно. Сейчас обработаем - и в тыл, - успокаивал Денисенко, но у вид у него был подавленный.

– Эх... Костя, как же ты подвернулся-то?

– Артиллерия... накрыла, - кажется, и его, как когда-то Данилова, удерживала в сознании только эта необходимость доложить, что произошло.
– Ночью. П-противник перенес огонь, - Романов замолчал, стискивая зубы, собрался силами, и выговорил, - Там... совсем плохо? Если "галифе" - режьте уж сразу. [*Укорочение по типу “галифе”, один из худших исходов перелома бедра. Нога укорочена на 15-20 сантиметров, деформирована (генерал Галифе придумал фасон брюк чтобы скрыть увечье), ступня вывернута внутрь. Формально сохранившейся конечностью пользоваться невозможно.]

– Какое там резать, погоди! Через полгода опять оперировать будешь, даю слово, - убежденно отвечал командир и не оборачиваясь приказал: "Морфий!"

Уже знакомая с работой медсанбата в теории, Раиса скоро поняла, что все самые тяжелые ночи на дежурстве в больнице ни в какое сравнение с одним фронтовым днем не идут. Да что там, кажется за всю прежнюю жизнь гражданский фельдшер Поливанова не видела столько больных, сколько старший сержант Поливанова - за неполные сутки. Да все хирургическое отделение в Белых Берегах столько не принимало и за год!

Это был поток людей и поток крови. Ее тяжелый запах, казалось, пропитал все, Раисин халат, волосы, белые наметы внутри палатки, саму палатку, даже воздух. Кровь всякого цвета, какой она может быть - темная, бурая засохшая, но хуже всего, если алая. Значит, кровит артерия.

“Запомните, тяжелые никогда не кричат”. Кричать этому пареньку попросту нечем. Нижняя половина лица у него будто смята. Так, что и не сразу поймешь, где живая плоть, а где пропитанный кровью бинт. Вся боль - в глазах, карих, очень светлых, с длинными как у девушки ресницами. Долго не дает притронуться к повязке. Боли ждет, еще худшей...

– Морфий. И позовите Кошкина, быстро!

“Макаров Александр Егорович, рядовой. Осколочное ранение нижней челюсти”. Карточки передового района заполняет Вера Саенко. Она сначала пробовала возражать, все работать будут, а она - писарем?! Но Ермолаев сурово оборвал: “Приказы не обсуждаются!” И добавил потом, примирительно, что посменно, мол, все так пишут, в штате писаря нет, все сами.

Новое пополнение слегка бледно. Особенно Мухина, которую поставили на перевязки, не одну понятно, на подхвате у сержанта Гали Петренко. Они обе похожи, можно подумать, родные сестры. У Гали как-то особенно легко и ловко выходит успокоить любого, самого шумного больного. Только что он кричал, бранился на все корки, а при ней утихает.

– Эк, ты, дяденька, загибаешь, а? Что твоя артиллерия грохочет, - выговаривает она ласково старшине-артиллеристу, пока разрезает на нем гимнастерку.
– Сейчас, укол сделаем, отпустит. Не трать зря силы, ты повоевал, теперь мы за тебя повоюем!

Хорошая девушка, думает Раиса, спокойная. И рядом с ней все успокаивается. Вон, и Мухина приободрилась вроде, а то белей халата была.

Впрочем, халат быстро утратил белизну. Когда Раиса свой к концу дня сменила, он аж задеревенел от чужой крови. В углу палатки горой - окровавленные обрезки обмундирования, срезанные ремни, рукава, штанины, сапоги, вспоротые по шву. Кровь, сколько же ее тут… Кровавая река.