Проще, чем анатомия

“Бегом!! Чтобы через полчаса все було! Где хочешь их знайди!”

После такого напутствия Ермолаев действительно бросился от разгневанного начальства бегом, чуть не сбив Раису с ног, и дух перевел только в коридоре.

– Пошустрее, девчата!
– торопил он свою команду.
– Время не терпит. Эх... где же эти чертовы иголки, ну не мог я их обронить, сам же прибирал!

– Сейчас сыщем, - утешала Галя Петренко, как всегда спокойная и невозмутимая. По ней нельзя было даже сказать, что торопится, но укладки, инструменты и все, что было нужно, уже стояло на своих местах.
– Здесь где-то, ну где им быть, не в Армянске же мы их обронили. За что тебя так командир-то?

– Не знаю, - Ермолаев вздохнул. Красный от досады, от невероятного и совершенно несправедливого разноса, он выглядел все же больше озадаченным, чем расстроенным.
– Видать, случилось что.

– Где?
– охнул кто-то из девушек.
– Фронт сдвинулся? Неужто опять сниматься?

– Да нет, услыхали бы уже… У него что-то стряслось. Я месяц здесь, ни разу командира таким не видел. И давай, матрешки, не спим!

Слово “матрешки” в его устах могло означать и упрек, и похвалу. А коробку с иголками конце-концов нашла все та же Галя. В кармане халата у Ермолаева. Сам и положил!

– Ох, “несе Галя воду, коромисло гнеться”, что бы я делал без тебя? Товарищ Петренко, объявляю тебе благодарность от лица… себя, - Ермолаев моментально повеселел, даже веснушки на щеках проступили.
– Только командиру лучше сейчас на глаза не попадайтесь. Если он меня так разнес по кочкам, вас и вовсе проглотит. Вы все ему на один зуб.

Ночевать устроились тут же в школе, в одном из пустующих классов, на полу. От растопленной печки красные пятна плясали по полу, стенам и потолку, сделалось по-домашнему уютно. Хотя основной смене дали отбой, оставив только дежурных, спать никому не хотелось. Сидели кружком у печки, подстелив кто шинель, кто стеганку. Грели кипяток. На печку-голландку чайник пристроить некуда, кипятили воду в консервной банке, которую ставили к пылающим дровам у открытой дверцы и снимали за отогнутую крышку.

– А в соседнем классе доска висит, - сказала Вера.
– и там даже задание осталось, по царапинам от мела видно немножко. Квадратные уравнения. Я заметила, когда мы там полы мыли. Наташ, ты еще помнишь что-нибудь из школы?

Мухина только руками развела. Ты чего, мол? Еще таблицу умножения у меня спроси.

– Где мне помнить? Как закрою глаза, только два цвета вижу - белое и красное. Вер, ты что вдруг?

– Просто так… Ведь будем же мы когда-то снова учиться. Я в институт готовилась.

– Я тоже, - Галя устроила банку с очередной порцией будущего чая среди углей.
– А мама хотела, чтобы я в музыкальное шла, на вокал. Говорила, у меня способности, - она опустила глаза, - А я не знаю. Просто пою. Наверное, каждый умеет… что-то, что у него лучше всего получится, если учиться. Вот на твоем месте, Наташа, я бы точно шла в медицинский. У тебя руки легкие. Я это еще в первый день заметила. А я не знаю, чего я лучше умею - петь или пропавшее искать. Где бы что ни завалилось, я погляжу и все само находится. Думаешь, первый раз?

– Отбой, матрешки, - в дверях появился Ермолаев.
– Только что узнавал - с рассветом машины придут. Так что всем отдыхать. А то увидит кто, что не спите, вторую нахлобучку закатят. По закону парных случаев.

– Да будет тебе, - улыбнулась Оля. С Ермолаевым они были в одном звании, да и вообще, между собой все общались просто по имени, а Раису весь младший персонал иначе как тетей Раей не называл.

– Не до нас начальству. Посиди с нами, Илюш, а то совсем тебя загоняли. У нас кипяток есть немного. Расскажи лучше, что еще за закон такой?

Ермолаев не стал возражать, устроился у печки, кто-то протянул ему кружку.

– Ну, это что-то вроде закона подлости. Если один раз что-то случилось, в скором времени будет похожее, - старательно, будто отвечая нетвердо заученный урок, начал объяснять Ермолаев.
– У нас на "скорой" он всегда работал. Например, дают в твою смену вызов: пьяный под трамвай попал. Значит, непременно в тот же день еще раз вызовут. Ну, может не под трамвай, а под грузовик, но будет еще один такой же пьяница. Или, допустим, роды, такие, что не довезти, а только на месте принимать или не ровен час в дороге. Если один раз так получится, в скором времени какая-нибудь бригада тоже будет рожать.

На этих словах девчата покатились со смеху: "Что-что она будет делать?"

– Чего смешного-то?
– Ермолаев немного обиделся.
– На "скорой" всегда так говорят.

– А тебе, Илюша, что, тоже "рожать" приходилось?
– пряча улыбку, спросила Оля.

– Мне - нет, я молодой еще, - ответил он, вызвав новый взрыв хохота.
– На такие вызовы меня не посылали. Мне больше пьяные доставались. Ну, в самом деле, что вы смеетесь? Эх вы, матрешки… Покурить можно у вас? А то я спички тоже где-то потерял.

Девчата не возражали, он зажег папиросу от печки, задымил в пол-затяжки, стараясь, чтобы дым не тянуло на остальных.

– Нет, думаю, не в иголках дело… - Ермолаев снова вспомнил про давешний разнос.
– Но без Гали, глядишь - не было бы у вас командира. Галь, а спой, а?

Галя сперва отнекивалась, сам ведь говорил, что отбой давно, потом согласилась, сказав: “Тихонько только”. Села поближе к огню и склонив голову на бок, и начала негромко, мягко и печально.

Ой, у вишневому саду, там соловейко щебетав.

До дому я просилася, а він мене все не пускав,

До дому я просилася, а він мене все не пускав.

Милий мій, зоря зійшла, вечiрня зiронька впаде.

Пусти мене, бо вже пора, проснеться матiнка моя.

Пусти мене, бо вже пора, проснеться матiнка моя.

Ее голос, глубокий и чистый, рос и словно вплетался в осеннюю ночь. Лицо у Гали сделалось мягким и каким-то по-особенному ласковым, серые глаза заблестели и глядели они куда-то далеко, будто на того, неведомого, кому пелось.

А ти скажи такий отвіт, який чудовий бiлий свiт!

Весна іде, тепло несе, цветуть сади, радіє все.

Весна іде, любов несе, цветуть сади, радіє все.

Раиса почувствовала, как начинает щипать в глазах от тихой, невысказанной боли. И пелось о хорошем, о любви и молодости, девушка возвращалась со свидания. Но в тихом голосе Гали слышалось что-то надрывное, горькое, будто не со свидания она идет, а над могилой милого своего плачет, да и ей самой не надолго его пережить.

Весна іде, тепло несе…