Прошедшие войны

— Это тебе не у мамы под юбкой сидеть, — шутил он над братом.

В середине сентября полк выдвинулся на Запад, навстречу фронту. С каждым днем напряжение нарастало. Все дороги заполнили многочисленные беженцы, иногда в небе появлялась вражеская авиация. После команды «воздух» все разбегались, падали. Один Басил показывал свою удаль и дурную смелость: стоял на ногах, держал под уздцы восьмерку испуганных, ошарашенных лошадей. После одного такого эпизода разъяренный Цанка при всех влепил брату подзатыльник, ругал за безмозглую, никчемную показуху.

— Вон смотри, мои лошади на месте, а у остальных все разбежались, — обиженно отвечал после этого Басил старшему брату.

— Меня лошади не интересуют — ты береги свою дурную башку, — шипел в гневе Цанка. — Понял?.. Тоже мне герой.

Буквально на следующий день после этого разговора подверглись впервые авиаобстрелу. Творилось что-то невероятное: ржали испуганные кони, кричали раненые, земля содрогалась от разрыва бомб, кругом свистели пулеметные пули. Одна из бомб упала рядом с Басилом, его напарник не успел даже пискнуть, рухнул на землю, обдав лицо Арачаева кровавой смесью мозгов и грязи. После этого он плюхнулся на землю, закрыв лицо руками плакал, кричал, просил Бога о пощаде, дрожал всем телом. А в это время Цанка несся галопом на коне в сторону ближайшего леса. В какой-то момент ему показалось, что четвероногое животное слишком медленно движется, и он соскочил с него и побежал на своих двух ногах, что было мочи, не чувствуя под собой землю. Позже, вспоминая этот эпизод, он всегда смеялся, а тогда было не до смеха, на голову впервые обрушился железный, огненный шквал неприятеля.

После этого авианалета шутки и песни прекратились, все лица стали озабоченными, печальными, угрюмыми. Рядом прошла смерть, унесла с собой многих товарищей. Целые сутки полк приходил в себя, как раненая собака, зализывал раны, командиры ждали приказов, раненых отвозили в тыл, хоронили погибших, солдаты бегали по лесу, искали разбежавшихся лошадей.

На следующее утро разведдивизион тронулся первым навстречу фронту, с каждым часов все четче и зловещеестала слышна смертоносная канонада войны. На Смоленщине, у поселка Всходы, на живописнейшем берегу реки Угры полк остановился, здесь он должен был встретить наступающего противника. До каждого офицера и каждого солдата довели приказ, что те, кто бросит позиции и отступит, будут расстреляны. Вместе с тем каждый день мимо проходили группами растрепанные, побитые, жалкие и испуганные разрозненные подразделения отступающих в панике красноармейцев.

В эти же дни Цанка впервые увидел офицеров особого отдела армии, или как их называли — сотрудников СМЕРШа. Это были в основном молодые офицеры, вечно опрятно одетые, подтянутые, до страха строгие, немного надменные. Их глаза вечно бегали, что-то рыскали, светились подозрительностью, сытостью. Именно они ознакомили весь личный состав полка с приказами Ставки № 270 от 16.08.1941 г. и Сталина № 0321 от 26.08.1941 г., гласившими: «сдавшихся в плен уничтожать всеми средствами», «семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи», «семьи сдавшихся в плен командиров и политработников арестовывать как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров».

В тот же вечер Цанка пришел к Басилу. Сидели в свежевырытом окопе, пили из одной кружки кипяток, по очереди курили одну самокрутку.

— Смотри, Басил, — говорил тихо брату Арачаев-старший, — не опозорь нас перед всеми другими нациями. Под пули головы не подставляй, но трусом себя тоже не показывай. По нашему поведению будут судить все о нашем народе… Честь превыше всего… Но дурная смерть тоже глупость… Короче — с позором жить нельзя, а жить надо, нас дома ждут родственники. Погибнем здесь, как собак похоронят в общей яме, а может и этого не будет… Это война.

На следующее утро Цанка получил приказ выступить в разведку. Под его командованием было десять красноармейцев-добровольцев. На заре они вброд пересекли речку Угру и углубились в лес на противоположном берегу. К вечеру вышли на маленькое пустынное село. Здесь впервые увидели живых немцев. Оккупанты вели себя нагло, беззаботно. Практически ничего не боялись, пели песни, на больших кострах заставляли русских женщин готовить им еду. До темноты отделение Цанка хоронилось в лесу, вело скрытое наблюдение. Арачаев вместе с сослуживцами разрабатывали план атаки и захвата в плен «языка». В сумерках видели, как два немецких офицера затаскивали в одну из крайних хат молоденьких женщин. Как только основательно стемнело, они незаметно подкрались к этому домику и без единого выстрела утащили немцев в лес. Легкость добычи взбодрила всех, Цанка решил вернуться в село и атаковать спящих немцев. Из этой затеи ничего не вышло, после первых же выстрелов оккупанты открыли яростный автоматно-пулеметный огонь. Карабины красноармейцев ничего не смогли противопоставить шквалу оружия противников. Бросив в дома три гранаты — весь арсенал, разведчики бежали в панике в лес. Потом долго искали друг друга. Рядового Игумного так и не нашли. К обеду следующего дня вернулись в расположение части с двумя вражескими офицерами. Подвиг был налицо, однако Цанка в глубине души корил себя за необдуманность и сумасбродство неподготовленной атаки и ненужной потери. Игумного внесли в списки пропавших без вести, и больше о нем никто не вспомнил… Это было только начало, а впереди были многомиллионные потери красивых, молодых людей…

В конце сентября утром на западном берегу Угры появились первые немцы-разведчики. Хоронясь, на противоположный берег вышло человек двадцать автоматчиков. Немного выждав, шестеро из них перешли вброд речку и стали подниматься вверх по склону. Красноармейцам был дан приказ не стрелять до особой команды. Однако у кого-то сдали нервы, и раздался выстрел. Немцы развернулись и побежали обратно. Вслед им прогремел шквал огня. Стреляли не только из карабинов и пулеметов, но даже из пушек. Столь тщательно подготовленные позиции рассекретились. К обеду полк повергся авиационному удару, на следующий день вражеские самолеты бомбили полк дважды. После этого все внезапно затихло. Потом было слышно, как канонада орудий гремела с юга и с севера и ушла быстро на восток. Стало ясно, что противник обошел их, и линия фронта оказалась за спиной. Это было невольное окружение. Всеми овладели страх и отчаяние. Два дня стояли на занятых позициях в полном бездействии, в мирной тишине, в окружении живописнейшей, увядающей по осени среднерусской природы. Кругом было так тихо, так умиротворенно, что не хотелось думать о войне, о смерти, о кошмаре окружения. За эти три дня командование полка трижды посылало связных в штаб дивизии, и трижды никто не вернулся. Тогда на третий день полк тронулся с места, шли в обратном направлении.

У небольшого поселка Слободка наткнулись на вражескую колонну. Растянутый на километровую длину полк, состоящий из 1100 человек, не смог мгновенно перестроиться прямо на марше. Немецкие танки и пехота ударили прямо вбок. Однако красноармейцы не дрогнули, не бежали, с ходу вступили в неравный поединок. Схватка была недолгой, но кровопролитной, жестокой. Ощетинившись, красноармейцы дали отпор. Немецкая пехота первой не выдержала яростного сопротивления, стала отступать, за ними потянулись танки. С обеих сторон были многочисленные потери.

Через пару часов немцы предприняли повторную попытку атаковать полк. Вновь завязался ожесточенный бой, и наверное красноармейцы смогли бы выдержать натиск противника, но неожиданно прямо из леса с обоих флангов появилась немецкая пехота. Тогда воля солдат надломилась, не подчиняясь командам офицеров, они вскочили с укрытий и бросились наутек в близлежащий лес. Арачаев Цанка тоже вскочил.

— Стоять! Назад! — крикнул он в отчаянии, но увидел в глазах сослуживцев панику и испуг, поддался общему смятению и побежал в спасительный лес. Его сердце яростно колотилось, не хватало дыхания, ноги подкашивались, скользили на мокром осеннем черноземе. А рядом свистели пули, как подрубленные мешки падали вокруг солдаты, за спиной ревели железные моторы танков. Перед самым лесом Цанка упал, не было сил встать, он на четвереньках попытался доползти до чернеющей чащи, однако тело обмякло, не слушалось, потеряло способность двигаться. Он ничком повалился на холодную землю, лбом уперся в склизкий грунт, часто, с трудом дышал, ни о чем не думал, боялся поднять голову. Кто-то больно наступил ему на руку, пробежал мимо. Все чувства Цанка вмиг исчезли, остался только слух, необычайно острый, до предела усиленный. Он слышал только топот сапог и бешеный, пожирающий рев танков, этот зловещий вой все нарастал, накатывался, подминал под себя всё. Цанка всем телом прижался к земле, в безумстве сжал кулаки, ему не хватало воздуха, сбивалось дыхание, он с нетерпением ждал конца. Это был рев потопа на Оймяконе. «Вот он, мой конец» — вспомнил он Бушмана. Однако в это время какие-то мощные руки подхватили его, оторвали от земли.

— Брат, вставай, пошли, — сквозь рев услышал он голос Басила.

Цанка раскрыл глаза, увидел окровавленное лицо младшего брата, моментально ожил, на согнутых ногах заковылял в обнимку с ним к милой мгле осеннего леса.

В густых сумерках немцы открыли по лесу беспорядочный, густой орудийный огонь. Били ровно два часа. Братья Арачаевы лежали в зверином проеме, под густыми корневищами старого дуба, не двигались, молчали, думали о своем, и наверное оба — об далеком Кавказе. Глубокой ночью, когда мир погрузился в долгожданный покой, они забылись в тревожном, безотрадном сне. На рассвете по лесу ходили солдаты, тихо окликали друг друга, боялись шуметь. Цанка проснулся раньше брата, долго с любовью смотрел на родное, покрытое спекшейся кровью лицо. Снял с себя шинель и накрыл его большое, скрученное по-детски в калачик тело. Потом курил самокрутку, о чем-то печально думал в предрассветной темени леса.

Утром остатки воинов собрались на небольшой опушке леса. Считали потери. От полка осталось в живых всего 446 человек. В прошедшем бою погибли командир полка и замполит, командир второго батальона. Были брошены двенадцать орудий, потеряны почти все кони, и самое главное, не было провизии и кухни. Очевидцы говорили, что одна из фланговых атак противника полностью разгромила интендантскую роту. Поле короткого совещания оставшихся офицеров решили выходить из окружения двумя отрядами. Братья Арачаевы попали в северную группу под командованием майора Нефедова. Южная группа сразу двинулась в путь, было оговорено, что встреча будет за линией фронта. Командиры решили далеко друг от друга не расходиться, идти параллельно и держать по возможности связь. Из этого ничего не вышло, не прошло и двух часов, как южная группа наткнулась на засаду немцев, начался ожесточенный бой. Бойцы северной группы стояли в оцепенении, слушая шум недалекого поединка. Все реже и реже хлопали карабины, все больше и больше нарастали автоматные очереди врагов, их орудийные залпы. Все длилось недолго, и как-то вмиг все оборвалось, затихло, погрузилось в страшную тишину.